А.С. Шишков – адмирал, писатель, президент Российской академии, министр народного просвещения
         
          Адмирал и писатель
          В морских сражениях и за письменным столом; "Детская библиотека"
          В адмиралтействе и на заседаниях Российской академии; "Слово о полку Игореве"
          Борьба за русский язык
          "Беседа любителей русского слова"
          Идеолог войны 1812 года
          Причины войны 1812 года
          Характер войны и проблема лояльности народа
          Государственный секретарь
          Военные действия 1812 года; Зарубежная кампания
          Пропагандист интересов дворянства
          Отставка
          Президент Российской академии
          На страже отечественной словесности
          Развитие славяноведения
          Филологические исследования
          Приложение. Лингвистика и генетика.
          Борьба против масонства, мистицизма, библейских обществ
          Масоны, мистики, библейские общества в России времён правления Александра I
          Дворянско-церковная консервативная партия
          Запрет масонских лож; Закрытие Библейских обществ
          Министр народного просвещения
          Образование в России в XVII – первой четверти XIX вв.
          Распространение идеологий в учебных заведениях
          Распрстранение идеологий в печтаных изданиях
          "Утушение пожара"
          Реформа образования
          Продолжение
          Результаты
          Приложения
          Оценки и отношение
          Проблемы и противоречия
          Из высказываний А.С. Шишкова
         
          А.С. Шишков – адмирал, писатель, государственный секретарь, президент Российской академии, министр народного просвещения
         
          Адмирал и писатель
         
          В морских сражениях и за письменным столом
         
          Александр Шишков родился 9 марта 1754 года в семье мелкопоместного дворянина, инженер- поручика Семёна Никифоровича Шишкова. Род Шишковых вёл начало от Микулы (Николая) Васильевича, по прозванию Шишко (Шишка), правнука шляхтича Юрия Лозинича, прибывшего в 1425 году в Тверь на службу к великому князю Ивану Михайловичу.
          Мировоззрение будущего адмирала, учёного и литератора формировалось в условиях патриархальной русской семьи, общения с деревенской природой и сверстниками- крестьянскими детьми. Круг его домашнего чтения составляли "Псалтырь", "Часослов", "Четьи Минеи".
          В 1767 году А. Шишков поступил в Морской кадетский корпус. Кроме предметов по специальности, кадеты изучали математику, английский, французский, немецкий, датский, шведский языки, латынь, физику, историю, географию, генеалогию, риторику. За время обучения А.С. Шишков познакомился с произведениями Ломоносова, Сумарокова, Державина, других классиков русской словесности.
          8 марта 1772 года[1] А.С. Шишков окончил Морской кадетский корпус в числе лучших учеников, был произведён в звание мичмана и оставлен там для преподавательской деятельности.
          В 1776- 78 гг. мичман Шишков участвовал, в составе команды фрегата "Северный Орёл", в плавании из Кронштадта в Средиземное море. Перед его кораблём была поставлена задача провести через Дарданеллы, под видом купеческих, три военных судна. В июне отряд отплыл из Балтики и в ноябре прибыл в Эгейское море. "Северный орёл" стал на стоянку в Мессине, а остальные корабли направились в Константинополь. Для проверки, не везут ли "мирные купеческие" российские суда оружие, прибыли турецкие досмотрщики. Они принялись тыкать длинными шестами в песок, в который были зарыты пушки, и хотя, как писал Шишков, "по звуку ударяемого железа в железо могли оные ощущать, однакож звук подаренного им золота заглушил сей звук железа и принудил их написать, что ничего не нашли". Тем не менее, пропущены корабли так и не были и вернулись на Балтику.
          В 1779 году, после возвращения в Россию, А.С. Шишков был произведён в лейтенанты и определён в кадетский корпус для преподавания морской тактики. Тогда же он перевёл трактат француза Ромма "Морское искусство, или Главные начала и правила, научающие искусству строения, вооружения, правления и вождения кораблей" и составил трехъязычный англо-франко-русский морской словарь.
          В те же годы А.С. Шишков увлёкся художественной литературой. Он писал небольшие сочинения и пьесы; переводил зарубежные повести, детские рассказы. В конце 1770-х - начале 1780-х гг. он перевёл с французского мелодраму "Благодеяния приобретают сердца", с итальянского – "Освобождённый Иерусалим" Т. Тассо; с немецкого – рассказы из "Детской библиотеки" И.Г. Кампе; написал пьесу "Невольничество" (1780 г.) о выкупе рабов-христиан в Алжире на деньги, посланные императрицей Екатериной II.
          В 1785- 89 гг. Шишков печатался в журнале "Детское чтение для сердца и разума", издававшемся Н.И. Новиковым (журнал начал выходить в 1784 г.), где публиковались переводы и пересказы западноевропейских детских писателей; в журнале "Беседующий гражданин", издававшемся М.И. Антоновским, основателем "Общества друзей словесных наук". Одним из первых в России Шишков начал писать стихи специально для детей.
          В 1786 году А.С. Шишков командовал 35-пушечным фрегатом "Ярославец", совершавшим учебные плавания по Балтийскому морю.
          В 1788- 90 гг. он участвовал в российско-шведской войне. В июне 1788 г. был в Гогландском сражении; в июле 1789 г. – в Эландском. За участие в последнем А.С. Шишков был произведён в капитаны второго ранга. Весной 1790 г. он был назначен командиром 38-пушечного гребного фрегата "Святой Николай". В мае 1790 г. "Святой Николай", в составе эскадры вице-адмирала А.И. фон Круза, участвовал в Красногорском сражении против шведской эскадры герцога Зюдерманландского, закончившимся отступлением шведов. В начале июня 1790 года А.С. Шишков стал флаг-офицером командующего флотом адмирала В.Я. Чичагова. 22 июня 1790 г. он участвовал в Выборгском сражении.
          26 июня 1790 года А.С. Шишков и П.В. Чичагов (сын адмирала) были посланы к Екатерине II с сообщением о военных успехах российского флота. Императрица наградила каждого золотой саблей с надписью "За храбрость" и золотой, с бриллиантами, табакеркой.
          В 1791 году А.С. Шишков командовал 64-пушечным кораблем "Ретвизан", захваченным у шведов во время Выборгского сражения и введённым в состав российского флота. Под его командованием "Ретвизан" совершил учебное плавание по Финскому заливу. Это была последняя строевая должность Шишкова.
          В 1793 году был издан шишковский перевод "Морского искусства". Он поднёс эту книгу великому князю Павлу Петровичу как шефу флота – генерал-адмиралу. Наследник престола, не избалованный вниманием придворных, запомнил морского офицера.
          В 1796 году, ещё в царствование Екатерины II, А.С. Шишков был переведён с Балтики на Чёрное море управлять канцелярией начальника Черноморского флота и портов князя Пл.А. Зубова. На это назначение он попросил чисто формальное разрешение у наследника престола, чем ещё больше завоевал его расположение.
          17 ноября 1796 года Павел I, почти сразу после вступления на престол, произвёл Шишкова в капитаны первого ранга.
          16 декабря 1796 года новый председатель Российской академии[2] П.П. Бакунин предложил принять в неё Шишкова – "в уважение похвальных опытов в российском слове". Новоизбранный академик словесности участвовал в обсуждении литературных сочинений, присылаемых в Академию.
          5 апреля 1797 года, в день коронации, император Павел I назначил А.С. Шишкова своим эскадр-майором[3]. Тогда же ему было пожаловано небольшое имение в Кашинском уезде.
          В июле 1797 года, во время недельных морских манёвров на Балтике, целью которых было желание Павла I, сохранившего за собой звание генерал-адмирала, ознакомиться с состоянием флота, Шишков находился на флагманском фрегате "Эммануил". В конце манёвров император наградил их участников. Шишков получил орден св. Анны II степени и был назначен генерал- адъютантом. Последняя должность, хоть и почётная, доставила Шишкову немало хлопот – включая необходимость сопровождать императора во время его конных выездов. Шишков, морской офицер, плохо ездил на коне.
          В конце 1797 года А.С. Шишков по заданию Павла I отправился в заграничную командировку для вербовки голландских офицеров и матросов на русскую службу. Планы вербовки сорвались из-за неприбытия обещавшего содействие в них агента. Шишков провёл ещё некоторое время за границей, лечась на водах Карлсбада. По поручению императора он встретился с уехавшими за границу бывшими екатерининскими фаворитами Орловым, Разумовским и своим прежним начальником Зубовым, что дало Шишкову повод поразмыслить о переменчивости счастья. На вопрос императора, после возращения, о настроениях опальных вельмож, он ответил, что в их поведении "ничего худого не приметил".
          Вскоре Шишков допустил небрежность в несении своей генерал-адъютантской службы: будучи на дежурстве, он задремал в мягком кресле и не заметил, как мимо прошёл император. На следующий день он был освобождён от обязанностей генерал-адъютанта и назначен членом Адмиралтейств-коллегии.
          Впрочем, император Павел продолжал благоволить к Шишкову, считая его лично преданным себе офицером, в которых он тогда весьма нуждался. (Аналогичное покровительство Павел I оказывал А.А. Аракчееву, совершившему за 1796- 98 гг. стремительную карьеру от простого артиллерийского офицера до генерал-квартирмейстера армии, инспектора артиллерии, графа и кавалера ордена Александра Невского). 26 октября 1798 года Шишков был произведён в контр-адмиралы; 18 февраля 1799 года назначен историографом флота; 9 мая 1799 года произведён в вице-адмиралы. В том же году ему был пожалован орден св. Анны I степени. В 1800 году А.С. Шишков временно исполнял обязанности вице-президента Адмиралтейств-коллегии и, в отсутствие главы коллегии, делал доклады императору.
          Когда не стало знаменитого генералиссимуса А.В. Суворова, Шишков написал в память о нём стихи, ставшие известными среди современников.
          Несмотря на благожелательное и снисходительное – если вспомнить судьбы других офицеров, проявлявших небрежность в несении службы – отношение императора Павла I к А.С. Шишкову, тот, как и подавляющее большинство российских придворных, тяготился строгостями нового правления.
         
          А.С. Шишков. Стихи для начертания на гробнице Суворова.
          Остановись, прохожий!
          Здесь человек лежит на смертных не похожий:
          На крылосе в глуши с дьячком он басом пел
          И славою, как Петр иль Александр, гремел.
          Ушатом на себя холодную лил воду
          И пламень храбрости вливал в сердца народу.
          Не в латах, на конях, как греческий герой,
          Не со щитом златым, украшенным всех паче,
          С нагайкою в руках и на козацкой кляче
          В едино лето взял полдюжины он Трой.
          Не в броню облечен, не на холму высоком -
          Он брань кровавую спокойным мерил оком
          В рубахе, в шишаке, пред войсками верхом,
          Как молния сверкал и поражал как гром.
          С полками там ходил, где чуть летают птицы.
          Жил в хижинах простых, и покорял столицы.
          Вставал по петухам, сражался на штыках
          Чужой народ его носил на головах.
          Одною пищею с солдатами питался.
          Цари к нему в родство, не он к ним причитался
          Был двух империй вождь; Европу удивлял;
          Сажал царей на трон, и на соломе спал.
         
          "Детская библиотека"
          В конце 1770-х гг. А.С. Шишков, по совету тогдашнего директора Академии наук С.Г. Домашнева, начал переводить с немецкого "Детскую библиотеку" Иоахима Генриха Кампе (1746 - 1818 гг.). "Библиотека" Кампе состояла из нравоучительных рассказов для детей в стихах и в прозе; она пользовалась большой популярностью в Германии и других странах. Переводы, или, скорее, пересказы "Библиотеки" производились Шишковым с заменой немецких имён русскими и с соответствующими изменениями окружающей обстановки. Эти пересказы, вместе с собственными детскими рассказами и стихами Шишкова, составили "Детскую библиотеку", изданную впервые в 1787 году.
          В своем детском творчестве Шишков опирался на народные обычаи и культуру. Его сочинения были написаны простым, ясным, понятным слогом; мягким тоном; содержали яркие образы; высказывали искренние чувства. Стихи и рассказы Шишкова воспитывали в детях традиционные нравственные ценности: уважение к производительному труду; ответственность за порученное дело; почитание родителей; верность друзьям; дружеское отношение к окружающей природе, к животным и растениям. Они давали детям запас слов, сведения о мире; об окружающей природе, отношениях между людьми; развивали эстетические чувства; показывали, что добро вознаграждается, а зло наказывается; по выражению самого Шишкова, "увеселяли детей и вселяли в них благонравие".
          "Детская библиотека" Шишкова имела большой успех. По ней учились – как языку, так и моральным ориентирам в жизни – несколько поколений русских детей, в том числе многие будущие классики русской науки и литературы. Так, С.Т. Аксаков писал в мемуарах, что он ""Детскую библиотеку" ещё в ребячестве выучил наизусть"[4]. Поэт С.П. Жихарев (1787 - 1860 гг.) писал, что детей, незнакомых со стихами Шишкова "кажется, нет ни в одном грамотном русском семействе"[5]
          За 1787 - 1849 гг. вышло девять изданий "Библиотеки", в расширенном варианте названной "Собранием детских повестей"[6].
         
          Стихи и рассказы из "Детской библиотеки"
         
          Николашина похвала зимним утехам
           Хоть весною
           И тёпленько,
           А зимою
           Холодненько,
           Но и в стуже
           Мне не хуже:
           В зимний холод
           Всякий молод,
           Все игривы,
           Все шутливы -
           В долгу ночку
           К огонёчку
           Все сберутся,
           Стары, малы,
           Точат балы
           И смеются.
           А как матки
           Придут святки,
           Тут-то грохот,
           Игры, хохот;
           О, какие
           Тут дурные
           На игрищи
           Есть личищи!
           А плутишкам
           Ребятишкам
           Там и нравно,
           Где забавно,
           Где пирушки,
           Где игрушки,
           И где смехи,
           Скачки, пляски,
           Песни, сказки,
           Все утехи.
           А снежки-то?
           Ком, свернися!
           А коньки-то?
          Стань, катися!
          А салазки?
           Эй, ребята!
           По подвязке
           Надо с брата -
           Привяжите, -
           Ну! везите:
           Едем в Питер.
           Я пусть кучер,
           Вы лошадки
           Резвоноги -
           Прочь с дороги!
           Держи право!
           Ай, ребятки!
           Ну уж браво!
           Накатались,
           Наигрались,
           Вплоть до ночки;
           Не видали,
           Как часочки
           Пролетали.
           Только ль дела,
           Что катайся?
           Чем изволишь
           Забавляйся:
           От ученья
           За веселье,
           От веселья
           За ученье.
           Всяко время
           Мне не бремя,
           И зимою,
           Как весною,
           Слава богу,
           Не скучаю,
           Но вкушаю
           Радость многу.
         
          Две собаки. Змейка завистливая и Соколка добронравная.
          У одного человека были две собаки разных нравов. Соколка, верная и добрая собака, сторожила двор, а Змейка, злая и завистливая, любимица хозяина, находилась всегда при нем в горнице.
          Соколка всегда радовалась, когда хозяин ласкал Змейку, а Змейка всегда начинала ворчать, когда ее бедный товарищ осмеливался приползать к ногам хозяина своего, чтобы тоже получить от него маленькую ласку.
          Бывало, когда Змейке дадут кусок мяса, то Соколка помахивает хвостом, и так радуется, как будто она сама его получила. Если же Соколке бросят кость, то Змейка всегда поднимала такой лай, как будто бы дом горел. Тогда добрая Соколка, чтобы избежать ссоры, уступала ей свою необглоданную кость и уходила в свою конуру. Хозяин, заметив это, перестал любить Змейку.
          Однажды, сидя за столом во время обеда, кинул он обеим собакам еду: Змейке кусок мяса, Соколке – кость. Только увидала завистливая Змейка, что Соколка тоже что-то получила, бросив свое мясо, набросилась на Соколку, чтобы отнять у нее кость. Та, по доброте своего сердца, уступила ей и хотела идти обратно в свою конуру. Но хозяин позвал ее и дал ей кусок мяса, который Змейка бросила, сказав: - Ешь, добрая собака! Справедливость требует, чтобы ты этот кусок имела, поскольку у тебя отняли твою кость. А так как ты – продолжал хозяин – добросердечна и уступчива, а Змейка завистлива и нахальна то впредь ты будешь жить у меня в доме, а она вместо тебя пусть сторожит двор.
          Змейку привязали на цепь, а Соколка осталась в доме. Добрая собака Соколка получала всегда лакомый кусок, но никогда одна не съедала его, а относила всегда часть в конуру поделиться со Змейкой и, помахивая хвостом, давала ей знак, чтобы та его съела.
          Часто ночью добрая собака Соколка приходила в конуру к Змейке, чтобы составить ей компанию и согреть ее на морозе. Но злая и завистливая Змейка вместо благодарности всегда на нее ворчала и огрызалась.
          Чем же закончилась эта история? Зависть и досада на Соколку так измучили бедную Змейку, что она скоро умерла.
         
          В адмиралтействе и на заседаниях Российской академии
         
          Перемена власти 12 марта 1801 года для А.С. Шишкова, несмотря на благодарность к императору Павлу за милости, стала, как он писал, "освобождением от беспрестанного страха, в котором я и почти все находились"[7]. Эти чувства разделяли многие придворные – "радость была всеобщая". Воцарение нового императора он встретил приветственной одой "На троне Александр! Велик российский Бог!"
          Вскоре, однако, заслуженного флотского офицера (Шишкову было уже под пятьдесят) начал тревожить и раздражать новый порядок ведения дел, при котором важные для страны решения принимались келейно, не на основе рекомендаций опытных государственных деятелей, а в результате совещаний Александра I со своим "Негласным комитетом"[8].
          Любимцы императора, как писал Шишков, "поставляя главнейшее достоинство своё в презрении к чинам, вздумали без них и без всяких заслуг, по одной лишь монаршей привязанности к ним сделаться и законодателями и вельможами и полководцами"[9].
          Не нравились Шишкову и проводимые Негласным комитетом изменения в государственном управлении. Когда в сентябре 1802 года вышел манифест об учреждении министерств, сменивших коллегии, он отозвался так: "Сия перемена меня крайне опечалила".
          Ещё больше чем келейность и закрытость, раздражали Шишкова настроения и взгляды "кружка молодых друзей", находившихся под заметным влиянием идеологии Французской революции. "Молодые наперсники Александровы, напыщенные самолюбием, не имея ни опытности, ни познаний, стали все прежние в России постановления, законы и обряды порицать, называя устарелыми, невежественными. Имена вольности и равенства, приемлемые в превратном и уродливом смысле, начали твердить перед младым царем ..."[10].
          К неудовольствию А.С. Шишкова "якобинской" ориентацией молодого двора добавилась ссора с недавно назначенным заместителем морского министра П.В. Чичаговым, его коллегой- соперником. Шишков считал себя несправедливо обойдённым в повышении чинов, тем более что новый замминистра был, по его словам, "дерзким на язык и ненавидящим отечество своё – Россию"[11].
          В свою очередь, "молодые друзья" и сам император Александр I не высказывали симпатий к А.С. Шишкову, видя в нём недоброжелателя своих начинаний.
          Шишков перестал появляться при дворе и сосредоточился на филологических исследованиях. Он занялся изучением корней слов и их родственных связей – корнесловием, а также сравнением русского языка с другими, проводимым в контексте его критики распространившейся в российском обществе галломании (см. далее). В 1800 году внимание Шишкова привлекла публикация "Слова о полку Игореве".
          Отношения Шишкова с П.В. Чичаговым постепенно улучшились, и в 1805 году он был назначен директором вновь учреждённого Учёного департамента морского министерства.
         
          "Слово о полку Игореве"
          В 1800 году библиофил А.И. Мусин-Пушкин издал "Слово о полку Игореве", сразу привлекшее к себе внимание любителей российской словесности.
          Проявил к публикации "Слова" большой интерес и А.С. Шишков. Он увидел в нём не только важный историко- художественный памятник, но и подтверждение представлений о развитии русского (славенского) языка в древности – "язык наш процветал издревле… какое изобилие мыслей заключается в кратком сем описании …". При этом Шишков подчеркнул, что художественная литература на Руси сочинялась задолго до "Слова": "сочинитель ("Слова"), хотя и сам обилен мыслями, звучен словами, силен выражениями, однакож с особливым благоговением... упоминает о некоем древнем певце или стихотворце Бояне … где в стране поёт один соловей, там без сомнения есть и другие: когда в Славенском народе был Боян, то, конечно, были и другие, подобные ему"[12].
          Шишков отметил, что текст "Слова", многие выражения которого непонятны его современникам, требует объяснения неясных мест[13]; "не столько преложение сей песни полезно, сколько основанное на вероятных догадках истолкование сомнительных или темных мест ее, також и рассмотрение многих заключающихся в ней прекрасных мыслей, слов и выражений". Он подготовил комментарии на "героическую песнь о походе на половцев" и новую версию её перевода, или скорее, пересказа, "с присовокуплениями, изъятиями и распространениями нужными для полного разумения оной". В своём переложении "Слова" Шишков делал существенные купюры; давал собственное истолкование сюжета. Это вызвалось тем, что "точное преложение сей песни при всей своей верности, всегда будет столь же темно, как и самый подлинник". Некоторые места "Слова" он затруднялся интерпретировать. Так, о сне Святослава он писал: "Состав сей речи трудно разобрать… Каким образом все сии мысли и самые слова, неясные и подверженные сомнению, истолковать и сообразить можно?" Пересказывая "Слово", пропуская при этом "невразумительные места" – впрочем, "оставляя все красоты подлинника" – Шишков дополнял его собственными "приличными и на вероятных догадках основанными умствованиями". Сочинение А.С. Шишкова было в 1805 году издано Российской академией[14].
         
          А.С. Шишков. Преложение Игоревой песни с присовокуплениями, изъятиями и распространениями, нужными для полного разумения оной.
          Возвестим, братие, о походе Игоря, князя Игоря Святославича, тем слогом, каким в древние времена многотрудные повествовались подвиги. Начнем песни сии по бытиям сего времени, а не по замыслам Бояновым. Когда Боян велеречивый кого воспеть хотел, растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Из древних преданий известно нам, каким образом и полководцы решали состязание свое о преимуществе. Десять мужей выезжали в чистое поле, каждый с соколом в руке; они пускали их на стадо лебединое; чей сокол скорее долетал, тот и первенство одерживал, тому и песнь воспевалась, либо старому Ярославу, либо храброму Мстиславу, поразившему Редедя перед полками Косожскими, либо благоразумному Роману Святославичу. Боян же, братие, не десять соколов на стадо лебедей пускал, но вещие персты свои на живые струны возлагал, тогда они сами князьям славу рокотали.
          Прострем повесть сию от времен Владимировых до времен Игоревых. Речем, как Игорь, крепким умом великий, мужеством сердца своего подвигнутый, преисполнясь духа ратного, навел храбрые полки свои на землю Половецкую за землю Рускую. Движущ славолюбием, ополчается он на брань кровавую, сбирает войско мужественное, выступает в поле пространное. Внезапно небеса помрачаются, солнце в полудень меркнет, ночь черным покровом своим одевает землю. Бестрепетные доселе сердца воинов содрогаются; всяк в необычайном знамении сем мнит видеть предвещание бедствий и перст прещения небесного. Но Игорь пребывает непоколебим в намерении своем, не устрашает его грозное чело нахмуренной природы; толико же бодр посреди мрака колико и при сиянии солнца, твердым и спокойным гласом вещает он воинам своим: сподвижники и друзья мои! не опасайтесь необычной в естестве перемены сей, она искушает терпение наше, и да обрящет нас терпеливыми. Всядем, друзья, на борзых коней да позрим синего Дону. Слава ожидает нас. Участь наша будет победа или смерть, но не плен. Хочу копье мое с вами, Россияне, преломить по конец поля Половецкого, хочу главу мою с вашими главами положить или испить шеломом из Дону…
         
          Борьба за русский язык
         
          I
          Во второй половине XVIII - начале XIX вв. среди российской аристократии, от придворных вельмож до мелкопоместного дворянства, распространилась галломания: в литературных салонах и на светских раутах звучала французская речь; в поведение и быт внедрялись французские образцы; воспитание и обучение детей поручалось французским гувернёрам. Вся тогдашняя дворянская культура приобрела "ярко выраженный отпечаток подражательности французской"[15].
          Конечно, знание французского языка и литературы считалось тогда признаком хорошего тона во многих европейских государствах – в немецких герцогствах, Пруссии, Австрии, Англии и т.д. Однако, пожалуй, только для российской аристократии второй половины XVIII – начала XIX вв. была характерна столь всеохватывающая любовь ко всему французскому, сочетавшаяся с демонстративным пренебрежением к языку и культуре этой страны. А.С. Шишков писал: "Ненавидеть своё и любить чужое почитается ныне достоинством… Всё то, что собственное наше, стало становиться в глазах наших худо и презренно… Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг к другу по Француски. Благородные девицы наши стыдятся спеть Рускую песню… Дети знатнейших бояр и дворян наших… научаются презирать свои обычаи… говорят языком их свободнее, нежели своим, и даже до того заражаются к ним пристрастием, что не токмо в языке своём никогда не упражняются, не токмо не стыдятся не знать оного, но ещё многие из них сим постыднейшим из всех невежеств, как бы некоторым украшающим их достоинством хвастают и величаются"[16]. Англичанка М. Вильмот[17], посетившая Петербург и Москву в 1805 году, писала: "Русские <дворяне> переносят вас во Францию, не осознавая нимало, сколь это унизительно для их страны и для них самих; национальная музыка, национальные танцы и отечественный язык – всё это упало, и в употреблении только между крепостными". Сардинский посол в Петербурге в 1803- 16 гг. Жозеф де Местр писал: "Французский язык здесь ничуть не менее нужен, чем в Париже, и знают его беспримерно лучше, чем русский"[18].
          Мода тогдашней российской аристократии на всё французское была вызвана распространением в России с середины XVIII века французских сентиментальных романов и философских сочинений. "Ко времени Елизаветы склонность к подражанию иностранцам, а более французам, мало по малу стала вливаться в воспитание наше и под видом просвещения отводить нас от всего отечественного"[19]. Уродливые формы эта мода приняла из-за ставшего характерным для российского дворянства со времён Петра I низкопоклонства перед Западом[20].
          Низкопоклонничество послепетровской российской аристократии перед западной цивилизацией и её пренебрежение отечественной культурой представляли собой зеркальные отражения раболепия перед вышестоящими вельможами и тирании над закрепощённым народом – которые, в свою очередь, являлись двумя сторонами одной и той же медали – развращённой лакейской психологии. Не случайно "офранцуживание" российского дворянства XVIII века происходило одновременно с усилением крепостнического гнёта[21] – доходившее до карикатурных форм подражание французам было проявлением холопского пресмыкательства перед "высшими", коими в придворной среде со времён Петра I стали считаться иноземцы, а ужесточение крепостничества, доходившее до продажи русских крестьян на ярмарках, было оборотной стороной этого пресмыкательства – тиранией над "низшими"; объединял оба процесса менталитет околоцарской дворни.
          Галломания российского дворянства подвергалась острой критике и сатирическому осмеянию в произведениях ряда видных писателей того времени – Д. Фонвизина, Ф.В. Ростопчина, А.С. Шишкова, С.Н. Глинки и других, понимавших её нелепость и унизительность как для самого дворянства, как и для государства в целом.
         
          Д. Фонвизин. Бригадир (1769 г.)
          …
          Советница. Ах! сколь счастлива дочь наша! Она идет за того, который был в Париже. Ах! радость моя! Я довольно знаю, каково жить с тем мужем, который в Париже не был.
          Сын (вслушиваясь, приподнимает шишку колпака). Madame! я благодарю вас за вашу учтивость. Признаюсь, что я хотел бы иметь и сам такую жену, с которою бы я говорить не мог иным языком, кроме французского. Наша жизнь пошла бы гораздо счастливее…
          Советница. Боже тебя сохрани от того, чтоб голова твоя наполнена была иным чем, кроме любезных романов! Кинь, душа моя, все на свете науки. Не поверишь, как такие книги просвещают. Я, не читав их, рисковала бы остаться навеки дурою.
          Сын. Madame, вы говорите правду. О! Vous avez raison. Я сам, кроме романов, ничего не читывал, и для того-то я таков, как вы меня видите.
          …
          Бригадир. Слушай, Иван. Я редко смолоду краснел, однако теперь от тебя, при старости, сгорел было.
          Сын. Mon cher pere! или сносно мне слышать, что хотят женить меня на русской?
          Бригадир. Да ты что за француз? Мне кажется, ты на Руси родился.
          Сын. Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской…
          …В Париже все почитали меня так, как я заслуживаю. Куда бы я ни приходил, везде или я один говорил, или все обо мне говорили. Все моим разговором восхищались. Где меня ни видали, везде у всех радость являлася на лицах, и часто, не могши ее скрыть, декларировали ее таким чрезвычайным смехом, который прямо показывал, что они обо мне думают…
          Бригадирша (плача). Я без ума от радости. Бог привел на старости видеть Иванушку с таким разумом …
          Сын. … ведаешь ли ты, что я, - я, которого ты видишь, - я до отъезду моего в Париж был здесь на пансионе у французского кучера.
          Советница. Ежели это правда, душа моя, je vous demande pardon. С сего часа буду я в сердце моем сохранять истинное почтение к французским кучерам.
          Сын. Я советую. Я одному из них должен за любовь мою к французам и за холодность мою к русским. Молодой человек подобен воску. Ежели б malheureusement (к несчастью) я попался к русскому, который бы любил свою нацию, я, может быть, и не был бы таков.
          Советница. Счастье твоё и моё, душа моя, что ты попался к французскому кучеру …
         
          Ф.В. Ростопчин. Мысли вслух на Красном крыльце (1807 г.) [22]
          Отставной подполковник, ефремовский дворянин Сила Андреевич Богатырёв после службы в Успенском соборе рассуждает на Красном крыльце:
          Господи помилуй! Да будет ли этому конец? Не пора ли опомниться, сотворить молитву и сказать Французу: сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси – все равно, только не будь на Руси.
          Господи помилуй! Ужели Бог Русь создал на то, чтобы она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей кормилице и спасибо никто не скажет; ее же бранят все не на живот, а на смерть …
          Господи помилуй! Чему детей нынче учат? Выговаривать чисто по французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову… Только и видишь молодежь одетую, обутую по французски, и словом и делом и помышлением французским! Отечество их на Кузнецком мосту, а царствие небесное – в Париже. Родителей не уважают, стариков презирают и быв ничем, хотят быть всем. Завелись филантропы и мизантропы: филантропы любят людей и мужиков разоряют, мизантропы – от общества людей в трактиры убегают… Ну не смешно ли нашему дворянину покажется естьли бы псарь Климка, повар Абрашка, холоп Вавилка, прачка Грушка да непотребная девка Лушка стали воспитывать благородных детей и учить их доброму? А вот, с позволения сказать это-то у нас лет уже тридцать как завелось и, по несчастью, не выводится.
          Господи помилуй! Да что за народ эти Французы? Копейки не стоят, смотреть не на что, говорить не о чем! врет чепуху, ни стыда ни совести нет, языком пыль пускает, а руками все загребает. За кого ни примись – либо Философ, либо Римлянин, а все норовит в карман – труслив как заяц, шаллив как кошка… Да все потому, что наша молодежь читает Фоблаза, а не Историю, а то бы увидела, что во Французской всякой голове ветряная мельница, гошпиталь и сумасшедший дом…
         
          А.С. Шишков
          …
          Посмотрите: маленький сын ваш, чтоб лучше и скорее научиться, иначе не говорит, как со всеми и везде по-французски: с учителем, с вами, с матушкою, с братцем, с сестрицею, с мадамою, с гостями, дома, на улице, в карете, за столом, во время играния, учения и ложась спать.
          Не знаю, на каком языке молится он Богу, может быть, ни на каком. Начав от четырех или пяти лет быть на руках у французов, он приучает язык свой к чистому выговору их речей, слух свой к искусству составления их выражений, и ум свой ко звуку и смыслу их слов. Не думаете ли вы, что привычка, а особливо от самых юных лет начавшаяся, не имеет никакой власти над нашим сердцем, разумом, вкусом и душою?
          На десятом году он уже наизусть читает Расиновы и Корнелиевы стихи, но еще ни одного русского писателя не читал, Псалтири, Нестора, Четьи- минеи и в глаза не видал. На тринадцатом году он уже начинает спорить с учителем своим, кто из них наскажет больше приятных слов торговкам модных вещей и актрисам. Между пятнадцатым и осьмнадцатым годом он уже глубокий философ. Рассуждает о просвещении, которое, по мнению его, не в том состоит, чтоб земледелец умел пахать, судья судить, купец торговать, сапожник шить сапоги. Нет, но в том, чтоб все они умели чесаться, одеваться и читать по-французски прозу и стихи. О безсмертии души он никогда не думает, а верит безсмертию тела, потому что здоров и ест против десятерых. Часто судит о нравственных вещах, и больше всего превозносит вольность, которая, по его понятиям, в том состоит, чтоб не считать ничего священным, не повиноваться ничему, кроме страстей своих. На двадцатом или двадцать пятом году он по смерти вашей делается наследником вашего имения.
          О, если б вы лет чрез десяток могли встать из гроба и посмотреть на него! Вы бы увидели, что он добываемое из земли с пролиянием пота десятью тысячами рук богатство расточает двум-трем или пяти обманывающим его иностранцам. Вы бы увидели у него огромную библиотеку всякого рода французских книг, украшенную богатыми портретами Гельвециев и Дидеротов.
          А ваш и супруги вашей портрет, не прогневайтесь, вынесен на чердак, и приносится только, когда надобно посмеяться, как вы одеты были странно. Вы бы узнали, что он не только на могиле вашей никогда не был, но и в церкви, где вы похоронены, или лучше сказать, ни в какой. Вы бы увидели, что он над бабушкой своею, чуть дышущею, хохочет и говорит ей: Лукерья Федоровна, скажи что-нибудь про старину. Вы бы увидели, что он не способен быть ни воином, ни судьею, ни другом, ни мужем, ни отцом, ни хозяином, ни гостем. Вы бы увидели...
          После всего этого утешило бы вас то, что он хорошо, красно и свободно говорит по-французски?
         
          I'
          С начала XIX века под галломанию в словесности начал подводиться теоретический базис, главное положение которого звучало так: "русский язык недостаточен или неудобен для выражения некоторого рода мыслей". Такие убеждения высказывал, в частности, историк и литератор Н.М. Карамзин (1766 - 1826 гг.), особенно утвердившийся в них после возвращения из предпринятой им в 1789- 90 гг. поездки по Западной Европе. В 1802 году Карамзин опубликовал работу "Отчего в России мало авторских талантов?", в которой призвал к улучшению русского литературного языка. Предложенная им реформа включала в себя: синтаксические преобразования- упрощения фраз и стиля речи; изменение словарного запаса путём введения иностранных, прежде всего, французских слов, а также слов, образованных по типу французских; изменение оборотов речи путём переноса- калькирования выражений, взятых из французской литературы; исключение церковно-славянской лексики и грамматики. В целом, реформа Карамзина была направлена на сближение русского литературного языка с салонно-светской речью тогдашнего российского дворянского общества, для которого "идеалом речевой культуры был французский салон предреволюционной эпохи"[23]. Оценка качества литературных произведений предоставлялась светским дамам, чей вкус определялся сентиментальными французскими романами. "Критерием стилистической оценки, законодателем норм литературности провозглашался вкус "светской женщины""[24]. Новый слог слабо интересовался народной речью; она "вовлекалась в сферу этого изысканного языка в ничтожном количестве и со строгим отбором"[25].
          У Карамзина оказалось много последователей, делавших акцент на тех или иных предложениях его реформаторской программы. "Появились у нас… целые полки сочинителей… стали проповедовать, что язык наш груб, беден, неустановлен, удален от просторечия, что надобно все старые слова бросить, ввести с иностранного языка новые названия, новые выражения, разрушить свойства прежнего слога, переменить словосочинение его и одним словом, писать не по русски" (А.С. Шишков)[26].
         
          II
          Против ряда ключевых положений карамзинской реформы русского литературного языка, прежде всего, касавшихся изменений в его словарном запасе, энергично выступил А.С. Шишков.
          А.С. Шишков, уже с 1780-х гг. являвшийся профессиональным литератором, считал внедрение в книгах Карамзина и его единомышленников французских слов и выражений – галломанию в словесности – эстетически неприемлемой – "несносно, когда господа писатели дерут уши наши не Русскими фразами!" – и ведущей к засорению и извращению русского языка. В 1803 году Шишков издал "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка", в котором высмеял ряд нелепых лексических, фразеологических, стилистических заимствований из французского языка и раскритиковал необдуманные введения новых слов и несвойственных русскому языку оборотов речи. Он писал: "Всяк, кто любит Российскую словесность, и хотя несколько упражнялся в оной… развернув большую часть нынешних наших книг с сожалением увидит, какой странный и чуждый понятию и слуху нашему слог господствует в оных… Везде вместо явления нахожу сцены, вместо действия акт, вместо уныния или задумчивости меланхолию[27], вместо баснословия мифологию… "Дошло до акции…". Не уж ли и сего не можно выразить на Руском языке… "Генерал Шуберт играл совершенно страдательную роль…". Какую нелепицу не вложит нам в уста безумное подражание французам…[28].
          Главная часть писателей наших щеголяет сим тарабарским языком, и называет его новым, вычищенным, утонченным! Книги сии печатываются, умножаются, никто не оговаривает их, слог их похваляется; молодые люди, мало упражнявшиеся в языке своем, читая их, приучают ум свой к ложным понятиям, к худому складу, к невразумительным выражениям; зло сие возрастает, распространяется, делается общим…
          Между тем как мы занимаемся сим юродливым переводом и выдумкой слов и речей, нимало нам несвойственных, многие коренные и весьма знаменательные российские слова иные пришли совсем в забвение; другие, невзирая на богатство смысла своего, сделались для непривыкших к ним ушей странны и дики; третьи переменили совсем знаменование и употребляются не в тех смыслах, в каких сначала употреблялись. Итак, с одной стороны, в язык наш вводятся нелепые новости, а с другой – истребляются и забываются издревле принятые и многими веками утверждённые понятия: таким-то образом... процветает словесность наша и образуется приятность слога, называемая французами elegance!"
          Имея в виду Карамзина, находившего эту elegance приятностью современных книг, Шишков писал: "Я долго размышлял, вподлинну ли сочинитель сих строк говорит сие от чистого сердца, или издевается и шутит: как? Нелепицу нынешнего слога называет он приятностию! Совершенное безобразие и порчу оного образованием!" Правда, не без юмора добавлял Шишков, "ежели Француское слово elegance перевесть по Руски чепуха, то можно сказать, что мы действительно и в краткое время слог свой довели до того, что погрузили в него всю полную силу и знаменование сего слова!"
          А.С. Шишков обосновывал свои возражения против переноса в русский язык французских слов и оборотов речи не только эстетическими, но и теоретическими аргументами, исходя из разрабатывавшейся им теории корней – корнесловия и представлений о смысле (семантическом значении) слов – кругах знаменований.
          Корнесловие. Шишков считал, что все слова имеют, в качестве своей основы, корни – первообразные сочетания букв или звуков, из которых они с течением времени образовались; как бы выросли, подобно ветвям от корней дерева. "Язык подобен древу, от корня идёт слово, от ветви ветвь".
          Круги знаменований. Смысл слова, по Шишкову, определяется текстами, в которые оно входит. Этот смысл со временем расширяется из исходного понятия, обозначаемого словом, подобно тому, как круг расширяется из центральной точки – за счёт использования данного слова в новых текстах, а также образования, на его основе, других слов – ветвей из корня. Расширение смысла каждого слова идёт до нынешнего состояния, которое условно можно обозначить кругом или эллипсом.
          В разных языках, с течением времени, образовывались свои "сцепления" слов- тексты; образы мышления носителей разных языков были неодинаковыми; поэтому круг знаменований А – смысл некоторого слова в одном языке оказывался отличным от круга знаменований В – смысла "того же" слова в другом языке. В некоторой общей области С они совпадали, иначе не был бы возможен перевод понятий, но оставались неравные части E=А\С и D=В\С.
          Основные теоретические возражения А.С. Шишкова против замены русских слов иностранными (французскими) были следующими:
          ● Во-первых, замены русских слов иностранными, имеющими, как правило, другую корневую основу, вели к разрыву смысловых связей в языке; таким образом, к формализации, потере выразительности речи. (Например, при замене в русском языке слова луковка французским oignion была бы потеряна содержательная связь этого слова с понятием кривизны, содержащимся в корневом слове лук, производным от которого является луковка; см. соответствующий пример в Приложении). Кроме того, кальки с иностранных слов, слабо связанные с другими словами русского языка (в т.ч. по корням), имели в русском языке мало смысла (определяемого связями с другими словами; в т.ч. через корни) – "их слова совсем не имеют у нас той силы", отмечал Шишков.
          ● Во-вторых, такие замены вычёркивали из словарного запаса собственные слова и, таким образом, уменьшали смысл – сужали круги знаменований – слов русского языка; вплоть до полного прекращения использования некоторых из них. "Употребление чужестранных названий препятствует распространению знаменования собственных слов наших, и даже приводит их в забвение". "Мы с одной стороны язык свой забываем, а с другой, всякими вводимыми в него неприличными новостями искажаем его, или иначе сказать, круг знаменования коренных Российских слов стесняем, а новопринятых, не определенных, не содержащих в себе никакого смысла, противу свойств языка своего распространишь стараемся". "Вольно нам с Францускаго языка накропать кучу новых, мнимо Руских, ничего незначащих слов; а многие старые, многозначащие, прекрасные и сильные слова, или совсем оставишь, или обширное знаменование их, содержащее в себе множество смежных и близких между собою понятий, заключить в тесные и скудные пределы. Все таковые слова одичали для нас и кажутся нам не довольно знаменательными от того, что мы вместо их употребляем чужестранные". "Премножество богатых и сильных выражений, которые прилежным упражнением и трудолюбием могли бы возрасти и умножиться, остаются в зараженных Француским языком умах наших бесплодны, как семена ногами попранные или на камень упавшие".
          ● Наконец, в- третьих, слова, обозначающие "одинаковые" понятия в разных языках, имеют разные смыслы, определяемые текстами, в которые они входят. Поэтому замена слов одного языка словами другого языка вела к изменению- искажению их смысла. "Мы знаменования многих коренных слов не знаем, и когда мы, не знав настоящего знаменования их, станем давать им новые смыслы, заимствуя оные из французских слов, то выйдет из сего, как я в начале сего сочинения с помощию кругов толковал, что мы часть Е своего круга истреблять, а часть D чужого круга распространять и умножать будем".
          В целом, такие замены, по мнению Шишкова, никоим образом не улучшают русский язык, а лишь увеличивают число "худых писателей, которые безобразят слог свой новым, доселе неслыханным чужеязычием". "Когда мы с богатым языком своим, имея премножество слов, сделаем их от невникания в коренной смысл пустыми, брошенными звуками и станем заимствовать слова из языков чужих, почитая за грех умствовать на своем, то из каких бы мы ни стали черпать источников, ничего не почерпнем, и все, как сквозь решето, прольется прежде, чем мы поднесем ко рту". "Таковыми средствами достигнем ли мы до того, чтоб быть хорошими писателями? Напротив, доведем язык свой до совершенного упадка. Истина сия не подвержена ни малейшему сомнению, что чем больше будем мы думать о французском языке, тем меньше будем знать свой собственный". "К совершенному упадку прекрасного языка нашего от часу более распространяется зараза называть некую чуждую и не свойственную нам нескладицу приятностью слога и элегансом"
          Признавая, что со временем возникает необходимость пополнения словарного запаса языка – потребность в новых словах для выражения ими новых понятий, "тонких оттенков" мыслей или чувств – Шишков предлагал эти новые слова искать, прежде всего, не в иностранных языках, а в своём. "Свои" слова, обладающие многочисленными корневыми связями с другими, будут сразу иметь богатый смысл, в то время как введённые слова из другого языка, как правило, будут беднее по смыслу, во всяком случае, вначале. "Лучше всегда обращаться к коренным словам своим, нежели прилепляться к чужим, которые заводят, нас в странные нелепости, и нечувствительно приучают и слух и ум наш к оным". "По малой мере надлежит хоть изредка заглядывать в свои книги, соображаться с употреблением, и прежде, нежели приступим мы к выдумыванию новых слов, посмотреть: нет ли старых, тот же самый смысл в себе заключающих?" "Для выражения какой либо мысли лучше поставишь, хотя и старое, но коренное Российское слово, нежели новопереведённое с Францускаго или иного языка. Естьли читатель не будет тебя разуметь, он виноват, а не ты: отвычка от чтения книг своих и незнание природного языка своего, есть такое же невежество, как и рабственное чужому языку подражание". "Изобретать и распространять знаменование оных есть дело искусных писателей, знающих корни языка своего и умеющих производить от них сродныя им отрасли". Славенский язык, по мнению Шишкова, предоставлял достаточно возможностей такого "распространения"; препятствовали ему лишь привычки или предрассудки. "Что, кроме одной привычки, убеждает нас предпочитать иностранное название своему собственному, знаменованием гораздо сильнейшему онаго? Но должна ли привычка, вещь удобопременная и неоснованная ни на каком разуме, торжествовать над здравым рассудком?" "Естьли бы мы отряхнули от себя мрак предрассудка и напитавши ум свой чтением Славенских, а не Француских книг, начали язык свой более любить, то все настоящие и коренные наши слова перестали бы нам казаться странными и дикими".
          Впрочем, для обогащения словарного запаса своего языка, по Шишкову, можно было бы использовать и чужие – но, в первую очередь, не для переноса оттуда слов, а для поиска их семантических соответствий, либо же для словотворчества, выращивания новых ветвей от прежних корней в своём собственном языке. "Всякой язык обогащается другим, но не заимствованием из него слов, а тем, что размножая наши понятия открывает нам путь и даёт разуму силу и знание извлекать из корней собственного языка своего дотоле неизвестные и для раздробления мыслей наших нужные ветви".
          Такими аналогами иностранных слов могли бы являться, по Шишкову, и составные неологизмы, произведённые от русских корней: например, вместо оратор – краснослов, вместо аристократия – вельможедержавие, вместо антипатия – противустрастие и т.д.
          Переносы- кальки из иностранного языка оправданы лишь в тех случае, когда в русском языке слова для соответствующих понятий или явлений отсутствуют и не могут быть естественным образом произведены. Иначе говоря, такие переносы должны обогащать язык, а не вытеснять его "коренное население". "Кто желает действительную пользу приносить языку своему, тот всякого рода чужестранные слова не иначе употреблять должен, как по самой необходимой нужде, не предпочитая их никогда Российским названиям там, где как чужое, так и свое название с равной ясностию употреблены быть могут". (Сходных взглядов придерживался М.В. Ломоносов). Впрочем, и такие заимствования Шишков предлагал искать, в первую очередь, не в западноевропейских языках, а в "наречиях славянских", как более близких к русскому. Переносы из славянских языков, по сути, для Шишкова вообще не были заимствованиями, так как все славянские языки он считал единым языком: "Хотя наречия их различны с нашим, но язык у нас один".
          Эти взгляды А.С. Шишкова находились в некотором противоречии с его же представлениями, подробнее развитыми в более поздних работах, о происхождении всех языков от русского (славенского). Однажды против Шишкова остроумно обратил его собственную аргументацию О. Пржецлавский: "Вы, в.в., убеждены, что все языки происходят от славянского, если это так, то нет, собственно, иностранных слов, все они славянские"[29]. Шишков "кое-как выбрался из рифов", ответив, что западноевропейские языки к настоящему времени уже далеко ушли от своей славенской первоосновы[30].
          Помимо критики нового слога российского языка, Шишков оспорил в "Рассуждении о старом и новом слоге " и предложенный Карамзиным ответ на вопрос "почему в России мало авторских талантов?" одноименной статьи.
          Карамзин считал, что русские писатели "не успели дать нам образцов во многих родах; не успели обогатить слов тонкими идеями; не показали, как надобно выражать приятно некоторые, даже обыкновенные мысли" и т.д., противопоставляя им, в этом отношении, французских авторов.
          Шишков, не отрицая, что "авторских талантов" в России в его время было мало, видел главную причину этого в том, что тогдашние российские писатели пренебрегали отечественной литературой, прежде всего, духовной. "Есть у нас много великих образцов, но мы не знаем их и потому не умеем подражать им". "Превосходных писателей в разных родах, конечно, было у нас мало; но светских, а не духовных; и первых мало оттого, что не читают они последних". Между тем, из духовных книг можно было бы почерпнуть и хороший стиль, и богатую литературную палитру, и выразительные образы. "Тот, кто, имея острый ум, прочитает их (духовные книги) с рассуждением и приобретет из них познание в краткости, силе и красоте слога; то почему же сей не сделается тем художником, который всему изображаемому дает душу и краски? Я думаю совсем напротив: французы не могли из духовных книг своих столько заимствовать, сколько мы из своих можем: слог в них величествен, краток, силен, богат; сравните их с французскими духовными писаниями и вы тотчас увидите". (Сопоставление текстов Св. Писания на русском (церковно-славянском) и французском языках было произведено Шишковым в лекции "Рассуждение о красноречии Священного Писания и о том, в чём состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка, и какими средствами оный ещё более распространить, обогатить и усовершенствовать можно", прочитанной им 3 декабря 1810 г.). "Надлежит токмо отрясть от себя мрак предрассудка и не лениться почерпать из сего неистощаемого источника". Впрочем, в России имелась и достойная светская литература: "Между тем и в светских писателях имеем мы довольно примеров: лирика, равного Ломоносову, конечно, нет во Франции: Мальгерб и Руссо их далеко уступают ему …". Но и Ломоносов был обязан своим слогом предыдущим писателям, в том числе духовным: "откуда брал он образцы и примеры? Природа одарила его разумом, науки распространили его понятия, но кто снабдил его силою слова? … во всех его сочинениях явствует, как много напоил он себя духом и мыслями из сего богатого источника (Св. Писания)".
          Далее, писатели лучше узнают свой язык, если будут, время от времени, обращаться к старинным книгам, "ближайшим к корню языка", которые часто проясняют значения – круги знаменований – тех или иных слов. Сокращения, изменения слов, происходящие с течением времени, затемняют связи новых слов с их первообразными корнями; восстановить эти связи, важные для понимания смысла слов, можно, обратившись к их исходным формам. Этот тезис Шишков иллюстрировал примерами: слова владеть, владение и т.д. – есть сокращения от более древних форм – володеть,… в которых более явственно видна их первооснова или корень – "волю давать", "его воля – закон других"; в слове дьяк корень затемнён, но если обратиться к старым книгам, где это слово писалось д?якъ, то будет видно, что оно происходит от д?ятъ, т.е. "делать", "дела вершить"; т.о. дьяк – это делец.
          Наконец, важным источником, откуда могла бы многое для себя почерпнуть российская словесность, являлось, по Шишкову, народное творчество. В простонародной речи сохранилось больше исходных корней слов; "читая простые сочинения скорее можно приметить некоторые корни употребляемых нами ветвей, так как чем язык простонароднее тем он старее и ближе к своему началу, или первобытному составу слов, так как хотя время и обстоятельства меняют язык, но простонародный дольше сохраняется, простые люди не выдумывают, как бы угодить разуму и слуху"[31]. Речь народных сказаний понятнее и ближе к первообразному, корневому составу русского языка, чем более поздние или привнесённые извне тексты; так, например, имена мифологических персонажей сказок Ладо и Лель "больше говорят сердцу", чем их древнегреческие аналоги – Гименей и Эрот. В нынешних же стихах или поэмах, по словам Шишкова, часто "простая сила ума меняется на умничание".
          Таким образом, по Шишкову, причинами "недостатка авторских талантов" были не упомянутые Карамзиным обстоятельства – российские писатели не успели обогатить слов тонкими идеями и т.д. – а невнимание к богатейшим письменным источникам, имеющимся на русском языке. "Для познания богатства, обилия, силы и красоты языка своего нужно читать изданные на оном книги, а наипаче превосходными писателями сочиненные". Иначе говоря, российским писателям следует учиться языку у своих предков, а не у французов. "Кратко сказать, чтение книг на природном языке есть единственный путь, ведущий нас во храм словесности".
          Чтобы нагляднее показать смыслы слов и, тем самым, умножить в российской словесности число авторских талантов, Шишков предложил составить специальный словарь, выявляющий корни и основные употребления слов, в т.ч. в древних источниках и духовных книгах; словарь "в котором бы всякое слово объяснено было во первых множайшими текстами, показующими во всей обширности круг знаменования онаго; во вторых должно стараться показать корень онаго и присовокупишь к тому свои примечания и рассуждения, какие понятия в Российском слоге изображать им пристойно; в третьих надлежит рассмотреть, не заключает ли оно в себе таких смыслов, для выражения коих прибегаем мы ныне к рабственному с чужих языков переводу слов, в нашем языке совсем новых и следственно не имеющих никакого знаменования ни силы. Я уверен, что тот, кто с большим досугом, и с вящими моих способностями и дарованиями, восхощет употребить труд свой на составление такового Словаря, принесет не малую Российской Словесности пользу". Составление корневых, словопроизводственных, этимологических словарей стало в дальнейшем одной из главных задач филологической деятельности Шишкова.
          А.С. Шишков указал, что одной из причин сложившегося в определённых кругах писателей пренебрежительного отношения к русскому языку и русской литературе является распространившаяся практика обучения детей дворян гувернёрами- французами. "Какое знание можем иметь в природном языке своем, когда дети знатнейших бояр и дворян наших… находятся на руках у французов, прилепляются к их нравам, научаются презирать свои обычаи, нечувствительно получают весь образ мыслей их и понятий, говорят языком их свободнее, нежели своим. … Будучи таким образом воспитываемы, едва силою необходимой наслышки научаются они объясняться тем всенародным языком, который в общих разговорах употребителен". "Мне самому случалось неоднократно слышать, что некоторые русские, пишущие и рассуждающие прекрасно о французской словесности, заглянув нечаянно в русскую книгу, спрашивали о значении слов мгла, крамола, поколику. Одна русская, лет под шестьдесят, барыня, разговаривая каким-то образом на своем языке, принуждена была остановиться и спросить: как по-русски сказать vainqueur?"[32]. "Когда мы от самой колыбели своей вместе с молоком сосем в себя любовь к французскому и презрение к своему языку, то каких можем ожидать талантов, какого процветания словесности, каких редких произведений ума?"
          Публикация "Рассуждения о старом и новом слоге российского языка" вызвала бурные дискуссии в российском образованном обществе. Историк и журналист М.П. Погодин писал: "Шишков … вооружился против так называемых нововведений Карамзина целою книгою, под заглавием о старом и новом слоге, которая произвела большой шум в русском литературном мире, в начале нынешнего столетия"[33]. Аргументация Шишкова, высказанная им в "Рассуждении о старом и новом слоге российского языка", была поддержана рядом видных писателей. В 1804 году Российская академия наградила Шишкова за его сочинение золотой медалью. Другие присоединились к позиции Карамзина, так что в тогдашнем литературном мире образовалось некоторое разделение на "шишковистов" и "карамзинистов". А.С. Пушкин в ранний период своего творчества находился под влиянием оппонентов Шишкова; но в 1820-х гг. он, по выражению В.В. Виноградова, преодолел эпоху "карамзинского плена"[34].
         
          А.С. Шишков. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка (фрагменты).
          круги знаменований
          Во всяком языке есть множество таких слов или названий, которые в долговременном от разных писателей употреблении получили различные смыслы, или изображают разные понятия, и потому знаменование их можно уподобить кругу, раждающемуся от брошенного в воду камня, и отчасу далее пределы свои распространяющему. Возьмем на пример слово свет и рассмотрим всю обширность его знаменования. Положим сначала, что оно заключает в себе одно токмо понятие о сиянии или о лучах, исходящих от какого нибудь светила, как то в следующей речи: солнце разливает свет свой повсюду. Изобразим оное чрез круг А, которого окружность В определяет вышесказанный смысл его, или заключающееся в нем понятие. Станем потом приискивать оное в других речах, как например в следующей: Свет Христов просвещает всех. Здесь слово свет не значит уже исходящие лучи от светила, но учение или наставление, проистекающее от премудрости Христовой. Итак получило оно другое понятие, которое присоединяя к первому, находим, что смысл слова сего расширился, или изображающий его круг А распространился до окружности С. В речи: семдесят веков прошло, как свет стоит, слово свет не заключает уже в себе ни одного из вышеписанных понятий, но означает весь мир или всю вселенную. Присоединяя сие третие понятие к двум первым, ясно видим, что круг А распространился до окружности D. В речи: он натерся в свет, слово свет представляет паки новое понятие, а именно, общество отличных людей: следовательно круг А распространился еще до окружности Е. В речи: Америка есть новый свет, слово свет означает новонайденную землю, подобную прежде известным, то есть Европе, Азии и Африке. И так круг А получил еще большее распространение. Наконец от сего слова, как бы от некоего корня, произошли многие ветви или отрасли: светлый, светский, светящийся, светило, светлица, и так далее. Каждая из сих отраслей также в разных смыслах употребляется: светлое солнце, значит сияющее; светлая одежда, значить великолепная; светлое лице, значит веселое. Под именем светского человека разумеется иногда отличающийся от духовного, а иногда умеющий учтиво и приятно обращаться с людьми. Таким образом круг, определяющий знаменование слова свет, отчасу далее расширяет свои пределы.
          Сие есть свойство всякого языка, но в каждом языке данные одному слову различные смыслы и произведение от них других слов, или распространение вышепомянутого круга, определяющего их знаменование, не одинаким образом делается. Например в сказанной выше сего речи: солнце разливает свет свой повсюду. Российскому слову свет соответствует Француское слово lumiere; но в другой речи: семдесят веков прошло, как свет стоит, томуж самому слову во Француском языке соответствует уже слово monde, а не lumiere. Равным образом от Российского имени свет происходит название светило; напротив того во Француском языке светило называется особливым именем Astre, отнюдь не происходящим от слова lumiere.
         
             
          Все известные нам вещи разделяются на видимые и невидимые, или иначе сказать, одни постигаем мы чувствами, а другие разумом: солнце, звезда, камень, дерево, трава и проч. суть видимые вещи; счастие, невинность, щедрота, ненависть, лукавство, и проч. суть вещи умственные, или разумом постигаемые. Каждая из всех сих вещей на всяком языке изображается особливым названием; но между сими различными каждого языка словами, означающими одну и туж самую вещь, находится следующая разность: те из них, кои означают видимую вещь, хотя звуком произношения и составляющими их письменами различны между собою, однакож круг знаменования их на всех языках есть почти одинаков: везде например, где стоит во Француском soleil, или в Немецком sonne, или в Англинском sum, можно в Российском поставить солнце. Напротив того те названия, коими изображаются умственные вещи, или действия наши, имеют весьма различные круги знаменований, поелику, как мы выше сего видели, происхождение слов, или сцепление понятий, у каждого народа делается своим особливым образом. В каждом языке есть много даже таких слов, которым в другом нет соответствующих. Також одно и тож слово одного языка, в разных составах речей, выражается иногда таким, а иногда иным словом другого языка. Объясним сие примерами:
          Положим, что круг, определяющий знаменование Француского глагола, например toucher, есть А, и что сему глаголу в Российском языке соответствует, или тож самое понятие представляет, глагол трогать, которого круг знаменования да будет В.
              
          Здесь во первых надлежит приметить, что сии два круга никогда не бывают равны между собою так, чтоб один из них, будучи перенесен на другой, совершенно покрыл его, но всегда бывают один другого или больше или меньше; а даже никогда не могут быть единоцентренны, как ниже изображено: 
         
             
          Но всегда пресекаются между собою и находятся в следующем положении:
         
              
          С есть часть общая обоим кругам, то есть та, где Француской глагол toucher соответствует Российскому глаголу трогать, или может быть выражен оным, как например в следующей речи: toucher avec les mains, трогать руками.
          Е есть часть круга Францускаго глагола toucher, находящаяся вне круга В, означающаго Российский глагол трогать, как например в следующей речи: toucher le clavicin. Здесь глагол toucher не может выражен быть глаголом трогать; ибо мы не говорим трогать клавикорды, но играть на клавикордах; и так глаголу toucher соответствует здесь глагол играть.
          D есть часть круга Российскаго глагола трогать, находящаяся вне круга А, означающаго Француский глагол toucher, как например в следующей речи: тронуться с места. Здесь Российский глагол тронуться не может выражен быть Француским глаголом toucher, поелику Французам несвойственно говоришь: Se toucher d'une place; они объясняют сие глаголом partir. Итак в сем случае Российскому глаголу трогать соответствует Француской глагол partir.
          Рассуждая таким образом, ясно видеть можем,. что состав одного языка несходствует с составом другого, и что во всяком языке слова получают силу и знаменование свое во первых от корня, от которого они происходят, во вторых от употребления. Мы говорим: вкусит смерть; Французы не скажут gouler, а говорят: subir la mort. Глагол их assister, по нашему значит иногда помогать, а иногда присутствовать, как например: assister un pauvre, помогать бедному, и assister à la ceremonie, присутствовать при отправлении какого нибудь обряда[35].
          Каждый народ имеет свой состав речей и свое сцепление понятий, а потому и должен их выражать своими словами, а не чужими, или взятыми с чужих. Но хотеть Руской язык располагать по Францускому, или теми же самыми словами и выражениями объясняться на Руском, какими Французы объясняются на своем языке, не то ли самое значит, как хотеть, чтоб всякой круг знаменования Российскаго слова равен был кругу знаменования соответствующего ему Францускаго слова? Возможно ли сие сделать и сходно ли с рассудком желать часть E их круга А включить в наш язык, а часть D нашего круга B выключить из онаго…
          неудобства калькирования иностранных слов
          Переводить не токмо целые речи, но даже и одни слова, по точному их знаменованию на чужом языке, есть безобразить язык свои, отнимать у него всю красоту, силу и делать его невразумительным; ибо естьли мы хотя несколько рассудим, то увидим, что каждой народ в составлении языка своего умствовал по собственным своим понятиям, весьма различным от другого народа: мы например слово сокровище произвели от глагола сокрывать, разсуждая, что чем драгоценнее какая вещь, тем рачительнее стараются сохранять, или сокрывать оную. По сему понятию нашему всякое богатство или редкую и драгоценную вещь называем мы сокровищем. Французы напротив того, умствуя иначе, произвели название сие от имени or, золото, сложа оное с предлогом tres, соответствующим нашему предлогу пре, или наречию весьма. Итак, по их понятию tresor, то есть сокровище, есть вещь превосходнейшая или дражайшая золота.
          Хорошо, что слово сокровище часто в книгах и в простых разговорах употребляется, и потому знаменование онаго известно всякому даже и безграмотному человеку; но естьли бы оно по причине редкого в простых разговорах употребления своего, так например, как слова угобзиться, непщевать, доблесть, прозябать, зодчество, светоносный и сему подобные, токмо тем известно было, которые прилежно в языке своем упражняются; то каким бы надлежало счесть того переводчика, которой бы нашед во Француской книге слово tresor, по не искуству своему в природном языке своем, не знав о малоупотребительном слове сокровище, вздумал перевесть его точно против Француского, презлато? Надлежало ли бы в том ему последовать и принимать слог его за образец красноречия? Но что я предполагаю такого переводчика, которой бы не знав слова сокровище, назвал, или перевел его презлатом? Предположение сие как ни странно, однакож оно не есть пустое мечтание, но дело на яву совершающееся…
          изменение смысла – кругов знаменований
          Знаменование каждого слова, чрез долговременное в разных смыслах употребление оного, распространяется на подобие круга, раждающагося от брошенного в воду камня; так напротив того, чрез всегдашнее употребление онаго в одном, и весьма редкое в другом смысле, сей, последний смысл его приходит в забвение, и следовательно круг знаменования сего слова уменьшается. Например всякому понятно слово безпутный, но чтож разумеет он под сим? Худой, негодный, как то: безпутный человек, безпутная женщина, и проч. В сем смысле, говорю, всякому известно оное потому, что часто употребляется; но когда мы вдруг прочитаем: в безпутныя пустыни скрыться; тогда редкое в сем смысле употребление сего слова останавливает понятие наше, как бы при услышании чего нибудь необыкновенного или странного. Между тем, когда мы вникнем в коренной состав сего слова, то оное отнюдь не будет нам казаться дико; ибо что значит оно в сем смысле? Не иное что, как необитаемую, непроходную пустыню, в которой нет путей, ни следов человеческих. Малая весьма привычка познакомит нас с сим знаменованием его, и вскоре безпутная пустыня столько же будет нам вразумительно, как и безпутный человек. Слово зодчий есть настоящее Руское, происходящее от глагола созидать; но ежели бы кто в разговорах сказал: я нанял зодчаго строить дом, то верно бы многие нашлись у нас такие, которые бы спросили: ково он нанял? а другие бы с насмешкою сказали: он говорит странным языком! Итак разговаривая с Рускими и по Руски, надлежит непременно употреблять иностранные слова: я нанял архитектора строить дом. Сия ненависть к языку своему (а с ним по немногу, постепенно, и к родству и к обычаям и к вере и к отечеству) уже так сильно вкоренилась в нас, что мы видим множество отцев и матерей радующихся и утешающихся, когда дети их, не умея порядочно грамоте, лепечут полуруским языком; когда они вместо здание говорят едифис; вместо меня удивило, меня фрапировало и проч.
         
          III
          Критикуя введение в новом слоге французских слов и оборотов речи, А.С. Шишков неоднократно сравнивал русский язык с другими европейскими. Уже в своих ранних филологических работах – комментариях к "Слову о полку Игореве", "Рассуждении о старом и новом слоге" – он демонстрировал богатство русского (славенского) языка на примерах из истории литературы. "Древний Славенский язык, отец многих наречий, есть корень и начало Российскаго языка, который сам собою всегда изобилен был и богат, но еще более процвел и обогатился красотами, заимствованными от сродного ему Эллинскаго языка, на коем витийствовали гремящие Гомеры, Пиндары, Демосфены, а потом Златоусты, Дамаскины, и многие другие Християнские проповедники". "По красоте, с какою предки наши переводили славных Греческих проповедников, и по высоте слов и мыслей, каковыми повсюду в переводах своих гремят они и блистают, достоверно заключить можно, колико ужо и тогда был учен, глубокомыслен народ Славенский". "Вникнем, вникнем поглубже в красоту Славенскаго языка, и тогда мы увидим, что он во втором надесять веке уже столько процветал, сколько Француской язык стал процветать во времена Людовика XIV, то есть в седьмом надесять веке"[36].
          "Язык наш по природе громок и важен в великолепных, приятен и сладок в простых описаниях. Изобилие и богатство его так велико, что он высокую речь говорит словами, совсем отличными от простой речи; иначе, по свойству его, она и не могла быть высокая …"[37].
          Богатство отечественного языка, считал Шишков, делало неосновательными предложения пополнять его словарный запас из французского; тем более заменять свои слова на чужие. "Кто бы подумал, что мы, оставя сие многими веками утвержденное основание языка своего[38], начали вновь созидать оный на скудном основании Францускаго языка? Кому приходило в голову с плодоносной земли благоустроенный дом свой переносишь на безплодную болотистую землю?" "Мы будем подобны такому павлину, который не зная или пренебрегая красоту своих перьев, желает для украшения своего заимствовать оныя от птиц несравненно меньше его прекрасных, и столько ослеплен сим желанием, что в прельщающий оно разноцветный хвост свой готов натыкать перья из хвостов галок и ворон". "Рабственное подражание наше Французам подобно тому, как бы кто увидя соседа своего, живущего на песчаном месте и трудами своими превратившего песок сей в плодоносную землю, вместо обработывания с таким же прилежанием тучного чернозема своего, вздумал удобрять его перевозом на оный безплодного с соседней земли песку. Мы точно таким образом поступаем с языком нашим: вместо чтения своих книг, читаем Француские; вместо изображения мыслей своих по принятым издревле правилам и понятиям, многие веки возраставшим и укоренившимся в умах наших, изображаем их по правилам и понятиям чуждого народа; вместо обогащения языка своего новыми почерпнутыми из источников онаго красотами, растлеваем его не свойственными ему чужестранными речами и выражениями; вместо приучения слуха и разума своего к чистому Российскому слогу, отвыкаем от онаго, начинаем его ненавидеть и любить некое невразумительное сборище слов нелепым образом сплетаемых". "Почему считаем мы себя толь бедными? Потому что не знаем всего своего богатства… Язык наш богат: скудость знания нашего в нем не есть скудость языка. Советуйся с разсудком, с знаменованием слов, с употреблением оных, с свойственными нам оборотами речей; советуйся и выбирай".
          Несколько позже А.С. Шишков занялся систематическим сопоставлением выразительных возможностей немецкого, французского и русского языков. Основные результаты этого исследования он изложил в лекции "Рассуждение о красноречии Священного Писания и о том, в чём состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка, и какими средствами оный ещё более распространить, обогатить и усовершенствовать можно", прочитанной им 3 декабря 1810 года в Российской академии. Сравнительный анализ показал Шишкову, что русский язык по точности выражения мысли, изобразительной мощности, объёму смысловых связей между словами, другим лингвистическим характеристикам, по меньшей мере, не уступает немецкому и французскому:
          "Многие слова в языке нашем суть не просто звуки, условно означающие вещь, но заключающие сами в себе знаменование оной, то есть, описующие образ ее, или действие, или качество, и, следовательно, заступающие место целых речений. Например, в названии вельможа представляются мне многие понятия совокупно: слово вель (от велий) напоминает мне о изяществе, величии; слово можа (от мощь или могущество) изображает власть, силу. Француз назовёт сие grand Seigneur, немец – grosser Herr, и оба двумя этими словами не выразят мысли, заключающейся в одном нашем, ибо слова их, ни первые grand, grosser (велик), ни вторые Seigneur, Herr (господин) не дают мне точного понятия ни о слове велий, ни о слове могущество, они говорят только великий господин, а не вельможа. … Сколько таковых слов в языке нашем показать может: присносущий, благообразный, песнопение, благоухание, чадолюбие, искони, вретище, сладкоречие и тысячи тому подобных. …
          Естьли иностранные языки в чем-то и равняются с нашим, то весьма ограниченно и скудно. Например, мы говорим мощный или всемощный, или могущий и всемогущий. Француз тоже может сказать puissant и tout-puissant, немец тоже machtig и allmachtig; но в словах всесильный, всеблагий, всещедрый, всерадостный, всеядец, всеоружие, всецарь тотчас от нас отстанут…
          Уменьшительных: колечко, ручка, сердечко, сердечушко, малешенько, ранешенько; увеличительных: столище, домище, ручища; показующих степень качества: беловат, кругловат; усеченных: беленек, кругленек или очень мало или совсем не имеют"[39].
          Эти и другие аналогичные наблюдения позволили Шишкову с ещё большей уверенностью утверждать, что замены в русском языке слов и оборотов речи иностранными являются не улучшением его, а ухудшением:
          "Мы видели, какие различные свойства и какое великое преимущество язык наш имеет перед тем языком, с которым мы его сравнить хотим, а потому, ежели бы его возможно было обрезать по образцу оного, то и тогда потеряли бы мы много, а не приобрели" (там же, стр. 67-68).
          "Истреблять корни и засушать ветви в деревьях слов, брать за образец красноречия обыкновенный слог разговоров <офранцуженных>, презирать и не читать книг, заключающих в себе источники языка, переводить из слова в слово с чужих языков речи, гоняться за их словами и забывать свои, суть, конечно, самые легкие средства, не требующие никакого труда и учения, но, между тем, весьма сильные к стеснению, изнурению, искажению и безображению языка нашего и словесности" (там же, стр. 90).
         
          А.С. Шишков. Рассуждение о красноречии Священного Писания и о том, в чем состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка, и какими средствами оный ещё более распространить, обогатить и усовершенствовать можно (фрагменты).
          Поистине язык наш есть некая чудная загадка … В каком состоянии он был до введения в Россию православной христианской веры, мы не имеем ни малейшего о том понятия, точно, как бы его не было. Ни одна книга не показывает нам оного. Но вдруг видим его возникшего с верою… не младенцем, едва двигающим мышцы свои, но мужем, поражающим силою слова, подобно как Геркулес силою руки. Дивимся острым и глубоким мыслям, заключающимся в словах его. Дивимся чистоте, согласию, важности, великолепию. … Надлежало ли назвать какую-либо невидимую вещь – ум примечал действие и звук ее, или раздробляющийся по воздуху, или вдруг потрясающий оный, или с великим стремлением свистящий; тогда ухо тотчас давало имена – гром, треск, вихрь. Надлежало ли составить наречия далеко, близко, низко, глубоко, широко, высоко, и проч.: кажется сам рассудок придумывал сии названия, говоря в них: даль око (то есть: простирай зрение далее); близ око (то есть: не простирай оное в даль); низ око (то есть, опускай вниз); глуб око (углубляй); ширь око (расширяй); выс око (возвышай). Сличим оные с наречиями других языков: говорят ли сие французу слова его loin, proche, bas, profond, large или немцу его слова weit, nahe, niedgir, tief, breit? Надлежало ли дать имена чувствам нашим слух, зрение, обоняние и проч. ум искал в них самих изобразить знаменование оных. В слове слух поместил название и той части тела, которая служит орудием к возрождению в нас сего чувства: ухо. Слово зрение сблизил с подобными же свет означающими зарение, заря. Слово обоняние (сокращённое из обвоняние) составил из предлога об и имени воня, следовательно, сделал его выражением чувствования окрестного запаха. Надлежало ли назвать какую-либо видимую вещь: ум разбирал качества ее; ежели примечал в ней круглость то для составления имени ее выбирал и буквы, такой образ имеющие – око. Потом от каждого названия производил ветви так, чтобы оные, означая разные вещи, сохраняли в себе главное, от корня заимствованное понятие. От грома произвел громко, громогласно, громоздко, огромно, гремушка и проч. От око, около, околица, околичность, окно. Потом от сих ветвей пустил еще новые отрасли: коло, колесо, коловратно, колесница, кольцо, колыхать, колыбель и так далее. Все сии ветви, подобно ветвям дерева, питаются от своего корня, то есть, сохраняют в себе первоначальное понятие о круглости: потому коловратность, что изображает вращение кола или колеса, потому колыхать, что движение сие совершается не по прямой черте, но по дуге, подобно колу или колесу, и проч.
          Таковые семейства слов, из которых некоторые весьма плодородны, часто примечаются в языке нашем. Они подобны древам, составляющим великий лес. Рассмотрим хотя одно из них с некоторой подробностию. Возьмём, например, известное издревле орудие, называемое лук. Хотя бы и не могли мы добраться, от какого корня происходит сие название, однако по образу и употреблению сего орудия знаем, что оно есть дуга, или кривая, согнутая черта. Следовательно, понятие о луке сопряжено неразрывно с понятием о кривизне. Посмотрим теперь, каким образом ум, составлявший язык наш, перенес сие понятие к другим вещам и извлек из него, яко из корня, многие ветви или слова, которые… хотя и разные вещи означают, однако же во всех оных главное и существенное корню их понятие о кривизне всегда неразлучно с ними пребывает. Отсюду произошли следующие ветви или отрасли:
          Лука. Рассмотрим сие слово. Всякая дуга имеет то свойство, что естьли мы и разделим её на многие части, то части снова будут дуги. Но лук есть не что иное, как дуга. И так, естьли мы разделим оный на несколько частей, будет не лук (то есть, целое) но будет лука (то есть, часть лука), имеющая подобную ему кривизну. Из сего явствует, что слово лука, не сопряженное ни с какими другими, значит нечто кривое, согнутое; в соединении же с другими именами означает как саму вещь, таки кривизну, непременно той вещи свойственную. Таким образом, когда мы скажем лука у седла или Самарская лука на Волге то, хотя бы и не знали, что такое, собственно, значит здесь лука, однако по коренному сопряженному с этим словом понятию знаем, что в седле долженствует оно означать какую либо часть оного, имеющую кривизну или погиб, и потому называющуюся лукою; а в реке также изгиб ее или кривизну берега и, следовательно, то что называется иным словом залив. Далее ветви оного суть:
          Лучица, уменьшение от лука, заливец.
          Лукоморье, губа, залив, часть моря, вдавшаяся в берег дугою или лукою.
          Налякать или наляцать: напрягать тетиву, дабы лук больше сгибался, чтобы лука становилась ещё больше лукою.
          Слякать, сляцать; сгибать что-либо в луку (т.е. в крюк, в дугу).
          Слякий или слукий: сляченный, согбенный, сгорбленный.
          Облук (уменьш. облучок). Выгнутая несколько деревина, покрывающая копылья у саней: сидеть на облуку.
          Излучина: извилина, изгиб, кривизна какой-либо вещи или места 
          Излучисто: извилисто, изгибисто, непрямо.
          Луковица, по причине весьма крутого изгиба, примечаемого в сем овоще.
          Лукошко, по причине округлости сего сосуда.
          Лукавство, умственная кривизна.
          Лукавить, поступать нечистосердечно, непрямо, кривить душой.
          Случение, случай, случайность, случиться, случить, случка. – Разлучение, разлука, разлучиться. – Отлучение, отлучить, отлучиться, отлучка. – Прилучение, прилучиться, прилучить, прилука. – Получение, получить, залучить, улучить, излучить, благополучие, злополучие.
          Во всех сих словах первоначальное понятие или мысль, всегда сопряженная с ним, есть то самое свойство языка, в которое любитель словесности, а особливо писатель, должен прилежно вникать, дабы употреблением слов искусно и правильно[40] располагать. Зная, что такое лук или лука, я уже смело утверждаю, что когда лук натягивается или налякается тетивою, то обе его половины, или обе луки его случаются, то есть сходятся концами вместе. Обстоятельство, одной только луке свойственное; ибо концы прямой черты никогда не могут сходиться; надобно ее согнуть, или сделать лукою, дабы они случились, то есть сошлись концами вместе. Равным образом, когда у наляченного лука тетива ослабляется, тогда обе луки его разлучаются, то есть расходятся врозь, приближаются к положению прямой черты. Из сего понятия перехожу я в другое, смежное с ним: примечаю, что случение и разлучение есть не что иное как соединение и разделение или расхождение. Отсюда говорят случай, то есть стечение или схождение обстоятельств. Случать собак (говорят охотники). Отлучить, отлучка; отдалить, отдаление. Прилучить: привязать, привлечь, приманить к себе. В песне поется: красная девица, прилука молодецкая, … Получить: соединиться с тем, что обыкновенно доходит до нас, через прохождение разных путей, как бы лукою или по луке. Подобно тому и прочие слова, каждое заключает в себе не простое только значение, но разум (смысл), выводимый из первоначального понятия, то есть из корня, от которого сие слово как ветвь произрастало.
          Из всего вышеописанного можем мы ясно усмотреть, каким образом мысль человеческая, переходя от одного понятия к другому, смежному с ним, рождает слова, и составляет целые семейства оных. Почти каждое слово в языке нашем принадлежит к какому-нибудь из таковых семейств, и само собою, при малейшем внимании в оное, показывает источник, откуда оно течет, то есть первоначальную, породившую его мысль. В языках, которые не коренные, но составлены из разных языков, мы того не примечаем или примечаем гораздо меньше. Сличим вышеприведенное нами семейство слов с соответствующими им словами другого языка, например, французского, мы увидим, что у них нет той семейственности, и что слова их суть разных отцов дети…
          Лукa
          Лука courbe
          Излучина courbure
          Излучить, улучитьsaisir
          Излучистый courbe, tortueux
          Случай occasion
          Случайность casualite
          Случайно par hasard
          Случается il arrive
          Случить reunir
          Случка accouplement
          Разлучить separer
          Отлучка absence
          Сляцать courber
          Наляцать tendre
          Луковица, луковкаoignion
          Лукавство ruse
          Лукошко нет
          Прилучить нет
          Прилука нет
          …
          Хотя таковому и быть невозможно, чтобы семья слов одного языка согласовывалась точно с семьёй слов другого языка, однако же где таковые семейства многочисленнее и где их больше, то кажется безошибочным заключить можно, что язык сей есть несравненно древнейший и богатейший, поелику видно, что он о составлении слов своих, так сказать, сам умствовал, из самого себя извлекал их, рождал, а не случайно как-нибудь заимствовал и собирал от других народов.
          Многие слова в языке нашем суть не просто звуки, условно означающие вещь, но заключающие сами в себе знаменование оной, то есть, описующие образ ее, или действие, или качество, и, следовательно, заступающие место целых речений. Например, в названии вельможа представляются мне многие понятия совокупно: слово вель (от велий) напоминает мне о изяществе, величии; слово можа (от мощь или могущество) изображает власть, силу. Француз назовёт сие grand Seigneur, немец – grosser Herr, и оба двумя этими словами не выразят мысли, заключающейся в одном нашем, ибо слова их, ни первые grand, grosser (велик), ни вторые Seigneur, Herr (господин) не дают мне точного понятия ни о слове велий, ни о слове могущество, они говорят только великий господин, а не вельможа… Сколько таковых слов в языке нашем показать может: присносущий, благообразный, песнопение, благоухание, чадолюбие, искони, вретище, сладкоречие и тысячи тому подобных.
          Естьли иностранные языки в чем-то и равняются с нашим, то весьма ограниченно и скудно. Например, мы говорим мощный или всемощный, или могущий и всемогущий. Француз тоже может сказать puissant и tout-puissant, немец тоже machtig и allmachtig; но в словах всесильный, всеблагий, всещедрый, всерадостный, всеядец, всеоружие, всецарь тотчас от нас отстанут.
          Богатство нашего языка, происходящее от сложения предлогов с именами и глаголами, им почти совсем неизвестно. Отсюда происходит, что они могут сказать, например, пою (je chante), но не могут сказать ни попеваю, ни распеваю, без описания того другими словами, недостаточно выражающими наше слово, как, например, попевать переводят chanter quelquefois ou un peu (петь иногда или немного), распевать: chanter d'un tjn trainant (петь протяжным голосом). Скажут лежать (coucher) но не могут сказать ни лечь, ни прилечь, ни полежать, ни разлечься, ни разлежаться, ни залечь, ни отлежать, ни належать, ни улежать, ни полежать…
         
          IV
          А.С. Шишков неоднократно обращался к вопросу о соотношении языка древних письменных памятников и духовных книг – славенского, в его терминологии – и современного русского. Приверженцы нового слога считали необходимым минимизировать, или даже полностью исключить из литературной речи многие славенские слова. Они называли славенский язык неизящным, безвкусным, грубым. "Большая часть нынешних писателей наших и словами и слогом своим, сообразным их мнению, стараются всех уверять, что древний наш Славенский язык никуда негоден… проповедуют они о том, что все Славенские слова надобно исключить из нынешнего языка, и писать, как говорим. В этом, по их мнению, состоит совершенное красноречие. Они называют это утонченною литературою или новою эпохою языка"[41]. К. Батюшков называл славенский язык "мандаринным, татарским, рабским". "Бедный Руской язык … Они от презрения к Славенскому языку дадут тебе такое происхождение, которому ты сам рад не будешь. Они готовы назвать тебя татарским, калмыцким, чухонским, камчадалским, лишь только бы не славенским"[42]. Больше того, по мнению карамзинистов, древний славенский и современный русский так разошлись между собой, что их следовало бы считать разными языками. "Распространившиеся ко вреду словесности толки о мнимой разности Славенского языка с Руским… Сии толки можем мы видеть и читать во многих нынешних книгах"[43].
          А.С. Шишков считал эстетические аргументы приверженцев нового слога основанными на предубеждении и привычке, а их рассуждения о принципиальном различии между славенским и русским языками – полностью ложными. Славенский и русский, по Шишкову, являлись разными наречиями одного и того же языка – поскольку "под именем языка разумеются корни слов и ветви, от них происшедшие", а они в большей части у русского и славенского языков общие. "Откуда родилась неосновательная мысль, что славенский и руский язык различны между собою? Ежели мы слово язык возьмём в смысле наречия или слога то, конечно, можем утверждать сию разность; но таковых разностей мы найдём не одну, многие: во всяком веке или полувеке примечаются некоторые перемены в наречиях. Слово о полку Игореве, Библия, Четьи минеи, Несторова летопись, Феофановы проповеди, Кантемировы сатиры, оды Ломоносова, сочинения Петрова, Богдановича и проч., суть книги, писанные разными слогами и наречиям, но язык в них один и тот же, Славенской или Руской. Собственно, под именем языка разумеются корни слов и ветви, от них произошедшие. Когда оные в двух языках различны, тогда и языки различны; но когда знаменования слов и ветвей оных находятся в самом языке, тогда оные всякому наречию общие, выключая разве такое, которое совсем от языка своего удалилось; тогда уже оное не есть более наречие, но совсем иной язык"[44]. "Под именем Славенских, Славено-Российских и Руских книг, можно разуметь различных времен слоги, или языки в смысле слога, как то слог Библии, Патерика или Чети-миней, Слова о полку Игоревом, старинных грамот, Несторовой летописи, Ломоносова, и проч. Во всех оных слог или образ объяснения различен; но чтоб Славенской и Руской язык были два языка, то есть, чтоб можно было сказать: это Славенское, а это Руское слово, сего различия в них не существует"[45].
          А.С. Шишков приводил примеры, показывающие, что многие даже малоупотребительные ныне славенские слова входят нераздельным образом, как части или корни, в слова современного русского языка. "Если скажем, что лепота есть Славенское, а красота – Руское слово, то к какому же языку причислим великолепие? Буде к Славенскому, так по правилам сих проповедников в нынешнем наречии употреблять его не должно, а буде к Рускому, то каким образом, не знав, что лепота, будем знать что такое великолепие? Ежели скажем, что глагол делаю есть Руский, а дею – Славенской, то зачем же говорим злодеяние, злодей?"[46].
          Расхождения в словарных составах древних летописей, духовных книг, современной литературы или народной речи были обусловлены, как указывал Шишков, не только естественными изменениями языка со временем, но и различием областей его применения. "Мы, конечно, не найдём в народном языке ни благовония, ни воздаяния, ни добледушия, ни древоделия; а, напротив того, в Библии не найдём ни любчика, ни голубчика, ни удалого доброго молодца, однако не можем из сего различия заключить о разности языков. Всяко слово … пускает от себя ветви, из которых иные приличны высокому, а другие простому или низкому наречию или слогу. Из сего их разделения не следует утверждать, будто бы оные не одно и то же дерево составляли"[47].
          Славенский язык, по Шишкову, представлял собой источник, "корень и основание Российскаго языка". Отсюда следовало, что предложения карамзинистов принципиально исключать из литературной речи славенские слова несостоятельны – такие исключения ведут к утрате понимания глубинных связей слов. Вычёркивать славенские слова означает лишать русский язык корней; т.о. обеднять его. "Как можно истребление всех коренных слов языка почитать обогащением оного? Может ли река быть многоводна от заграждения всех ее источников? Как можно самопроизвольные, без всякого рассмотрения и рассуждения перемены в языке назвать установлением оного? Может ли стена быть твердой от беспрестанного вынимания старых и вкладывания новых камней?"[48]. Корни слов наших все в Славенском языке; а не знав корней слов, не будем мы знать силы оных; не научимся пристойно выражать ими свои мысли, прилично и с ясностию употреблять их в иносказательных смыслах"[49].
          Ошибочные взгляды приверженцев нового слога на соотношение между славенским и русским языками А.С. Шишков объяснял их невежеством. "Им … до первоначальных оснований, до коренного, заключающегося в словах смысла, и до всех подобных обстоятельств нет никакой нужды… Им довольно некстати поставить аще или абiе, чтобы возненавидеть весь Славенский язык, как будто он виноват в том, что они употреблять его не умеют"[50]. "Но кто сии установители? Несколько журналистов, неизвестных ни именами своими, ни трудами; несколько молодых людей, научившихся превратно видеть вещи. Между тем, ежели послушать их, то они превеликие просветители, всех прежних ни во что ставят, себя одних выше небес превозносят, и тех, которые рассуждают иначе о языке и словесности, называют вкусоборцами, обращающими просвещение и науки во тьму и невежество. Так часто люди своими грехами упрекают других! Однако же как бы такое умствование ни простерлось далеко, оно рано или поздно потеряет к себе доверенность, потому что никакая ложь не обладает долго умами. Нет! Не сближение со славенским языком, но удаление от оного ведет нас к упадку истинного ума и словесности[51]. Уже и так много мы удалились от него, много растеряли понятий. Надлежало бы обратиться к нему с любовию, а не отвращаться от него с презрением. Надлежало бы углубить разум свой в изучение мыслей, содержащихся в словах; а не отвергать всё то, чего мы не слыхали, и чего, не читая книг, и слышать не можем"[52].
          А.С. Шишков выражал надежду, впрочем, весьма эфемерную, что если бы его оппоненты, особенно из числа имеющих некоторое литературное дарование, прислушались к его критике и, вместо подражания иностранным авторам, занялись бы изучением славенских книг, то они бы улучшили свой собственный стиль, а заодно оказали положительное воздействие на молодых писателей. "Возможно ли не сожалеть о таковом их заблуждении? Оное совращает нас с истинного пути, и ведет по весьма кривой дороге. Простите мне, милостивые государи мои! Я отнюдь не имею ни малейшего желания досаждать вам, но больно и несносно Рускому слышать, когда вы явными словами и слогом писания своего уверяете, что милая чужеязычщина ваша должна лучше, чем постылая Славянщизна, развивать ум, выходящий на сцену авторства для играния интересной роли. Воля ваша, гневайтесь на меня, как хотите; но не поверю я этому, не поверю никогда. Пригожие цветки, являющиеся иногда в сочинениях ваших, не препятствуют видеть мне растущую везде между ими крапиву. Я когда читаю вас и нахожу промежутками такие места, где вы природным языком своим говорите, без всяких обезображивающих слог ваш новоизобретений и не свойственных нам подражаний, там всегда с сожалением думаю: Боже мой! для чего сии люди привязались к чужеязычию? для чего не вникают они в красоту собственного языка своего? они бы вместо развращения молодых писателей, научили их писать"[53].
         
          V
          Заимствование- замена русских слов и оборотов речи французскими облегчила создание на русском языке переделок- римейков (remake) французских романов, ориентированных на светских дам – уже приученных к чтению таких романов, в подлинниках или переводах. (Ср.: "Милые дамы, которых надлежало бы только подслушать, чтобы украсить роман или комедию любезными счастливыми выражениями, пленяют нас не Русскими фразами" (Карамзин Н. "Почему в России мало авторских талантов?")).
          Далее, новый слог российского языка содействовал внедрению в русском образованном обществе идей активно переводившейся в России конца XVIII - начала XIX вв. французской социальной и философской литературы. Во-первых, новые русские слова, часто создаваемые как кальки с французских, расширяли терминологию соответствующих предметных областей. Во-вторых, замена слов русского языка, связанных с этико-религиозными ценностями (через народные пословицы, тексты духовных книг и т.д.), французскими аналогами изменяла смысл этих слов (см. выше) и, таким образом, трансформировала ценностную ориентацию общества. К тому же вело вытеснение из литературной речи славенских (церковно-славянских) слов и перенос в неё французских слов и выражений, связанных с иным комплексом морально-этических представлений. В результате в новом русском языке разрывались связи с традиционным этосом (выраженном, в частности, в народных пословицах, духовных текстах и т.д.), и прежние этико-религиозные нормы в российском образованном обществе легче заменялись принципами идеологии Просвещения: атеизмом, рационализмом, прогрессом и т.д.
          Эти следствия языковой реформы согласовывались с религиозно- политическими преобразованиями, продвигавшимися тогда (в начале XIX века) масонским и либерально- космополитическим окружением императора Александра I. Соответственно, литературные галломаны того времени почти все находились в лагере либералов-космополитов. В частности, Карамзин был тесно связан, как родственными узами, так и мировоззрением, с тогдашней космополитической интеллигенцией. Он был женат на Е.А. Колывановой (1780 - 1851 гг.), сводной сестре князя П. Вяземского, влиятельного представителя либерально-космополитических кругов[54]. В 1781- 82 гг. Карамзин посещал лекции в Московском университете Шварца, одного из руководителей российского масонства; вскоре и сам вступил в ложу. Его поездка 1789- 90 гг. по Западной Европе, как считал Шишков, была инициирована масонами (см. далее).
          Изменение ценностной ориентации российского общества в результате распространения нового слога было отмечено и негативно оценено А.С. Шишковым. Касаясь принципиального отказа "карамзинистов" от церковнославянской лексики и грамматики, он говорил, что славенские слова пытаются "привести к забвению" для того, чтобы "заменить язык веры на язык страстей". Отмечая связь языковой реформы с религиозно-политической, он ссылался на пример Француской революции: "Когда чудовищная французская революция, поправ все, что основано было на правилах веры, чести и разума, произвела у них новый язык, далеко отличный от языка Фенелонов и Расинов, … " и проводил параллели этого процесса с Россией: "… тогда и наша словесность по образу их новой и немецкой, искаженной французскими названиями, словесности стала делаться непохожею на русский язык"[55]. "Следы языка и духа чудовищной французской революции, доселе нам неизвестные, мало по малу, но начали прибавлять скорость и успехи свои, начали проявляться в книгах. Презрение к вере стало сказываться в презрении к языку славенскому …".
          В своей критике социально-политических последствий изменения словарного запаса русского языка Шишков исходил, прежде всего, из традиционных этико-религиозных ценностей: уважения к производительному труду, веры в Бога, библейских заповедей. Литература, создаваемая на основе источников, которые призывал изучать Шишков – духовных книг, од Ломоносова, Державина, народного творчества и т.д. – должна была помогать как утверждению этих норм, так и решению на их основе (а не на принципах других этико-религиозных систем) возникающих перед российским государством и обществом проблем.
          Шишков критиковал социально-политические следствия карамзинской реформы языка также с патриотических позиций. Он отмечал, что введение слов с чужими корнями, замена ими прежних слов, особенно относящихся к ценностным ориентирам, разрывают связи между русскими людьми и их землёй, народом[56]; воспитывают безродных космополитов. В своём собственном творчестве Шишков неустанно восхвалял патриотов Отечества; в то время как "граждан мира" он причислял к "роду животных" или к "извергам", которым, по его словам, "один ад стал бы рукоплескать".
          Наконец, А.С. Шишков негативно оценивал нравственное состояние тогдашней Франции, служившей прогрессивной общественности образцом для языковых и социально-политических преобразований в России.
          Шишкова ещё во время флотской службы поразило поведение тогдашних французов. Когда во время поездки 1776 г. корабль "Северный орёл", на котором он был мичманом, заходил в греческие порты, то в местных церквях перед моряками представали зрелища икон, испачканных надписями, сделанными на французском языке. "Мы видели несколько новейших греческих часовен с написанными на стенах их изображениями святых и не могли надивиться буйству и злочестию безбожных французов, которые, заходя иногда в сей порт, не оставили ни одной часовни без того, чтобы не обезобразить лиц святых и не начертать везде насмешливых и ругательных надписей. Удивительно, до какой злобы и неистовства доводит развращение нравов! Пусть бы сами они утопали в безверии; но зачем же вероисповедание других, подобным им христиан ненавидеть? Для чего турки не обезобразили сих часовен? Для чего не иной язык читается в сих гнусных надписях, как только французский?"[57].
          По отношению к французской революции 1789 года и её деятелям А.С. Шишков использовал выражения "якобинская шайка", "чудовищная революция" и т.д. О современной ему французской философии и литературе он писал: "Нигде столько нет ложных, соблазнительных, суемудрых, вредных и заразительных умствований, как во французских книгах". Следование таким образцам, по его мнению, не могло принести стране и народу ничего хорошего.
         
          V'
          Дальнейшее социально-политическое развитие России подтвердило справедливость многих критических аргументов Шишкова:
          ● Разрывы смысловых связей слов прокладывали дорогу формализму, дегенеративному искусству, буйно расцветшему в российской литературе (и других видах творческой деятельности) в XX веке. Тому же косвенным образом содействовало распространение развлекательных сочинений (сентиментализм, …), ориентированных на праздных рантье, число которых значительно умножилось в России после указа 1762 г. "О даровании вольности дворянству". Такая литература практически ничего не давала людям производительного труда – да у них и не было времени её читать – но представляла собой благоприятную среду для размножения паразитов.
          ● Формализованный и оторванный от традиционного, связанного с коренными интересами людей, этоса, язык становился инструментом создания манипулятивных текстов, что также показал XX век. (Связная и реальная картина мира труднее поддаётся манипулированию – навязыванию ложных (не отвечающих собственным интересам людей) целей и ценностей – чем разорванная и искусственная (бессодержательная, формальная)).
          ● Наконец, насаждение в обществе принципов атеизма, рационализма, прогресса привели, несмотря на заявляемые просветителями благие намерения, к массовому внедрению в экономическую, политическую, культурную жизнь России (как и других стран) тесно сплочённых мафиозно-клановых групп, ориентированных на узко корпоративные, притом враждебные основной части народа интересы. Следствием было стремительное превращение литературы в средство манипулирования сознанием и распространение дегенеративного искусства – чёрных квадратов, сумбура вместо музыки и тому подобных психопатических извращений[58].
          Язык народа хранит в себе его память, опыт прошлого; включая защитные реакции (выраженные в этических положениях, пословицах, поговорках, …) на вредоносные воздействия  – так сказать, иммунные ответы на них. Поэтому внедряющиеся в производительное общество кланово-корпоративные паразитические группы стремятся, прежде всего, стереть или исказить язык и память, а вместе с ними защитный этос народа. С этой точки зрения, многие эффекты распространения нового слога – в первую очередь, деформации словарного состава языка – повлекли за собой ослабление духовного иммунитета русского народа – по крайней мере, его образованной части. Критика же Шишковым относящихся к изменениям в лексиконе и фразеологии положений карамзинской реформы, как и пропаганда им лучших образцов отечественной словесности, являлась не только защитой русского языка, его выразительности, содержательности и т.д., но и борьбой за сохранение памяти, за уменьшение возможностей манипулирования сознанием народа. Аналогичный характер имела поддержка Шишковым издания в 1820- 30-х гг. Российской академией произведений народного творчества (см. далее главу "На страже отечественной словесности").
          Небезынтересно отметить, что когда А.С. Шишков занял пост министра народного просвещения Российской империи, в учебных планах подчинённых его ведомству гимназий было утверждено преподавание логики, которую также можно рассматривать как средство борьбы с манипуляцией сознанием – путём обучения правильному, защищающему от ложной аргументации, мышлению!
          Рассматривая борьбу за русский язык А.С. Шишкова и его единомышленников в начале XIX века в максимально широком плане, можно сказать, что она представляла собой борьбу за базовые народные ценности против семантической подрывной деятельности.
         
          "Беседа любителей русского слова"
         
           С начала 1807 года Шишков занялся организацией кружка своих литературных единомышленников. В этом кружке предполагалось зачитывать новые произведения российской словесности, вести критический обмен мнениями по филологическим и общественно- политическим вопросам. Он предназначался, в первую очередь, для борьбы с влиянием группы Карамзина и, как предполагалось, должен был оказывать воспитательное воздействие на молодых писателей; по крайней мере, давать им и российской общественности вообще возможность ознакомиться с точкой зрения на русский язык, альтернативной проповедовавшейся галломанами. Желательность создания специального объединения литераторов, систематически занимающегося теоретическими и практическими работами в области российской словесности, обосновывалась и тем, что среди шестидесяти членов тогдашней Российской академии, призванной, по замыслу учредителей, изучать вопросы отечественной филологии, было мало деятельных сотрудников.
          Эту идею А.С. Шишков обсуждал с Г.Р. Державиным, находя с его стороны полное понимание. Поэт и драматург С.П. Жихарев (1787 - 1860 гг.) писал в своих воспоминаниях, что А.С. Шишков "очень долго толковал о пользе, какую бы принесли русской словесности собрания, в которые бы допускались и приглашались молодые литераторы для чтения своих произведений, и предлагал Г.Р. Державину назначить вместе с ним попеременно, хотя по одному разу в неделю, литературные вечера, обещая склонить к тому же А.С. Хвостова[59] и сенатора И.С. Захарова[60], которых дома и образ жизни представляли наиболее к тому удобств"[61].
          Со 2 февраля 1807 года начали происходить литературные собрания единомышленников А.С. Шишкова. В них участвовали Г.Р. Державин, И.А. Крылов, Н.И. Гнедич, С.А. Ширинский- Шихматов, А.А. Шаховской, И.С. Захаров, А.С. Хвостов, Д.И. Хвостов, флигель- адъютант Александра I П.А. Кикин и другие известные писатели и государственные деятели. Державин читал свои новые стихи и теоретические рассуждения о поэзии; Крылов – басни; Гнедич – отрывки из перевода "Илиады"; Ширинский- Шихматов – стихи, занятной особенностью которых было отсутствие глагольных рифм[62]. 10 февраля 1807 года патриотическую поэму Ширинского- Шихматова "Пожарский, Минин, Гермоген, или Спасённая Россия", посвящённую событиям Смутного времени, прочитал А.С. Шишков; при этом он "читал творение своего любимца внятно, правильно и с необыкновенным воодушевлением"[63].
          На встречах обсуждались не только литературные, но и политические вопросы. Бурные дискуссии вызывали тогдашние отношения с Францией. На первом же собрании, проходившем в доме Шишкова, завязался спор о недавней битве между русскими и французами при Прейсиш- Эйлау; о том, следует ли продолжать войну с Наполеоном. 17 февраля 1807 года Жихарев записал в дневнике: "Вчерашний вечер у И.С. Захарова не похож был на вечер литературный. Кого не было! Сенаторы, оберпрокуроры, камергеры и даже сам главнокомандующий С.К. Вязьмитинов"[64].
          В 1808 году А.С. Шишков подготовил и издал перевод двух статей Жана-Франсуа Лагарпа (1739 - 1803 гг.), писателя, члена Французской академии, чьи представления о превосходстве латинского языка как более древнего перед французским были близки к его собственным. "Язык можно уподобить древу, которое чем долговременнее растёт и укореняется, тем шире ветви свои распускает … чем древнее язык и меньше пострадал переменами, тем он сильнее и богаче" (А.С. Шишков)[65]. Переводя статьи французского писателя, Шишков в ряде случаев использовал созданные им составные неологизмы.
          В 1810 году А.С. Шишков подготовил и в начале декабря прочитал в Российской академии свою программную работу "Рассуждение о красноречии Священного Писания и о том, в чём состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка, и какими средствами оный ещё более распространить, обогатить и усовершенствовать можно". В ней он изложил результаты сравнения русского языка с другими, изыскания по корнесловию, а также высказал своё мнение о соотношении русского и славенского языков. Проведя сопоставительный анализ ряда семейств однокоренных слов для русского, французского и немецкого языков (см. выше Приложение к главе "Борьба за русский язык"), он сделал вывод, что "естьли иностранные языки в чём-то и равняются с нашим, то весьма ограниченно и скудно". Сходные результаты Шишков получил и при сравнении текстов Библии на славенском и французском языках: первый превышал второй по точности и образности выражения мыслей. "Сколько бы мы ни взяли примеров, везде будем находить одно и то же. Естьли бы где и нашли у них преимущественное пред нашим выражение, то уже конечно, в двадцати местах окажется противное тому". Эти результаты укрепили убеждения А.С. Шишкова в древности и самобытности русского (славенского) языка. Рассмотрение проблем сравнительной лингвистики было продолжено Шишковым в работах "Исследование корней", "Опыт всеобщего словаря" и других. В вопросе о соотношении между русским и славенским языками, Шишков, в отличие от его литературных оппонентов- карамзинистов, настаивавших на существенном различии между ними, придерживался той точки зрения, что русский язык – общеупотребительный язык современной речи – является производным от славенского – языка церковных книг и древних летописей. "Рассуждение о красноречии Священного Писания …" было вскоре издано Российской академией.
          Частные собрания, инициированные Шишковым и Державиным, приобрели немалую общественно-политическую значимость. 14 марта 1811 года состоялось официальное открытие их литературного общества, получившего название "Беседа любителей русского слова". Оно привлекло большое внимание – собралось около двухсот человек.
          На первом заседании А.С. Шишков произнёс речь, посвящённую значению словесности в жизни человечества, а также красоте и выразительности русского языка. Дар слова позволяет достигать единства общества, благодаря чему человек развивает науки, торжествует над гораздо более сильными физически, чем он, зверями. "Бог сотворил человека бедным, слабым, но дал ему дар слова, бедность его превратилась в обладание всеми богатствами земными, слабость его облеклась в броню силы и твёрдости. Все ему покорилось, он повелевает всеми животными, борется с ветром, спорит с огнем, разверзает каменные недра гор, наводняет сушу, осушает глубину. Таков есть дар слова, или то, что мы разумеем под именем языка и словесности". Письменность и устное словесное творчество дают возможности сохранения, передачи, накопления знаний. Народы, познавшие пользу языка и словесности, благоденствуют. Просвещение определяется большим или меньшим числом людей, упражняющихся в полезных знаниях и науках. Но само просвещение – богослужение, законы, науки, художества, ремёсла,… – основано на языке. Без него нет словесности, нет наук, нет знаний. Имеющееся в мире различие языков обусловено различием народов: отделяясь друг от друга, народы постепенно расходились и в языках. Языки народов росли со временем, подобно деревьям; распространяя ветви и раскидывая кроны. Где речь и словесность остались примитивными – там осталась примитивной и жизнь народа, замедлившего своё развитие по сравнению с теми, от которых он некогда отделился. Язык есть первейшее достоинство народа, показатель его культуры. Эта причина – важность словесности – и побудила составить настоящую "Беседу", говорил А.С. Шишков.
          Немалую часть своей вступительной речи он уделил русскому языку. Наш язык – один из древнейших, праотец многих других. "Всякое слово его есть плод размышления, ветвь, развившаяся от корня, а не заимствованный от других языков пустой мыслями звук". Русский язык обширен и богат, пригоден как для высокой, так и для простой речи. "Чем дальше кто упражняется в оном, тем больше открывает в нем новых сокровищ, новых красот, ему единому свойственных".
          Язык есть первейшее достоинство человека; следование своему языку есть первейшее достоинство народа. Где нет любви к языку своему, там всё молчит, всё вянет, подобно зелёному саду, теряющему листву. "Похвально знать чужие языки, но не похвально оставлять ради них собственный", сказал в заключение глава "Беседы".
          После программной речи А.С. Шишкова выступил И.А. Крылов с баснями "Огородник и Философ", "Гуси", "Осёл и Соловей" (в последней аллегорически высмеивалась галломания). Е.И. Станевич ознакомил присутствующих с сочинением "Размышления при гробе благодетеля", посвящённом памяти мецената П.А. Демидова. Поэтессы К.С. Урусова и А.А. Волкова прочитали свои стихи.
          "Беседа любителей русского слова" была разделена на четыре разряда, которыми руководили А.С. Шишков, Г.Р. Державин, А.С. Хвостов, И.С. Захаров. В каждом из них состояло по шесть действительных членов; имелись члены- сотрудники и почётные члены. В состав действительных членов "Беседы" вошли известные литераторы и общественные деятели. Так, в первый разряд, руководимый самим Шишковым, входили баснописец И.А. Крылов, поэт С.А. Ширинский- Шихматов, А.Н. Оленин, П.А. Кикин. Среди почётных членов "Беседы" были граф Ф.В. Ростопчин, поэтессы К.С. Урусова, А.П. Бунина.
          Собрания проходили ежемесячно; они были открытыми и любой участник общества мог пригласить знакомых.
          На заседаниях "Беседы" Державин читал отрывки из своей большой теоретической работы "Рассуждение о лирической поэзии". А.А. Шаховской[66] декламировал ироикомическую поэму "Расхищенные шубы". Обсуждались вопросы перевода древнегреческого эпоса; в них принимал участие переводчик поэм Гомера Гнедич. Он продолжал зачитывать фрагменты перевода "Илиады". С. Филатов представил свою статью "О несправедливом суждении иноплеменных писателей касательно состояния России в XVIII веке", критиковавшую мнения французских просветителей о допетровской Руси как стране, не имевшей ни законов, ни словесности: "Монтескье, Вольтер … далеко уклонились от истины, представляя Россию даже до XVIII века в виде, вовсе ей неприличном. Кондильяк пишет, что до XVIII века Русские погружены были во тьму невежества, бессмыслицы, пороков и злодеяний, что они грабили, резали, терзали друг друга подобно диким и остервенелым зверям". В опровержение подобных тенденциозных домыслов автор статьи привёл обзор законов, торговли, словесности и художеств на Руси от времён первых князей до царей XVI - XVII вв. Регулярно читал в "Беседе" свои, пользовавшиеся большой популярностью, басни И.А. Крылов. На одном из заседаний он зачитал баснословную повесть в стихах А.П. Буниной "Падение Фаэтона". А.С. Хвостов представлял подборки афоризмов- высказываний великих людей.
          Было предпринято издание "Чтений в Беседе любителей русского языка". В них печатались как доклады, представленные на собраниях, так и присланные рукописи. Немалая часть материала для "Чтений" доставлялась самим Шишковым. Публиковались басни Крылова, пьесы Шаховского, стихи Ширинского-Шихматова, Урусовой, Волковой, Буниной, других поэтов. За 1811- 15 гг. вышло 19 книжек "Чтений".
          В 1811 году появилось новое большое сочинение Шишкова "Разговоры о словесности между двумя лицами АЗ и БУКИ". "Разговоры …", были написаны в форме диалога между приверженцем славенского языка – БУКИ и его "русским" собеседником АЗ. БУКИ (выразитель мнения Шишкова) убеждал АЗа в необходимости "вникать в знаменования слов", "прилежно читать старинные книги, ближайшие к корню языка"; в "неосновательности и невежественности мнения, отделяющего Славенский язык от Русского". В "Разговорах" была подчёркнута важность для правильного развития российской словесности изучения произведений народного творчества, сохранивших древние корни слов, проясняющие значения происшедших от них ветвей.
          В 1811 году А.С. Шишков прочитал в "Беседе" своё очередное программное сочинение "Рассуждение о любви к Отечеству". В нём он восхвалял патриотизм, любовь достойных граждан к своему государству, которое даёт им "веру, обуздывающую страсти, исправляющую нрав и сердце; воспитание, просвещающее разум; общежитие, услаждающее жизнь; могущество, величие и безопасность, проистекающие от совокупления во едино всех частных воль и сил". Патриотам Отечества он противопоставил "граждан света", которые "исторгаясь из рода людей, причисляют сами себя к роду животных". Он привёл примеры из истории России и других стран, когда граждане жертвовали жизнью в борьбе с врагами страны, наградой чему была их личная слава и процветание отечества. Находя любовь к Отечеству внутренне присущей всем людям, Шишков подчеркивал, что она может усиливаться или ослабевать. Если один народ идёт войной на другой, то он стремится посеять в стане противника неуверенность, лишить граждан единодушия, и это часто действует сильнее, чем обычное оружие. "Тайные покушения прельстить умы, очаровать сердца, поколебать в них любовь к земле своей и гордость к имени своему есть средство надежнейшее мечей и пушек". Если какой-то народ начинает предпочитать во всём чужое и презирать своё – он попадает в духовный плен, более опасный, чем физический. "Пленник в оковах может разорвать их, может ещё быть горд и страшен победителю, но пленник умом и сердцем остаётся на всегда пленником". Впрочем, духовное пленение страны быстро переходит в физическое: её богатства расхищаются, а жители унижаются. "Таковые примеры со всеми вредными их следствиями нередко находим мы в бытописаниях народов". Отсюда, как ещё раз отметил Шишков, следует необходимость национальной ориентации в воспитании и образовании молодого поколения. "Воспитание должно быть отечественное, а не чужеземное. Ученый чужестранец может преподать нам, когда нужно, некоторые знания свои в науках, но не может вложить в душу нашу огня народной гордости, огня любви к отечеству… Он поведет меня по своим городам, полям, путям, вертоградам, натвердит мне о своих забавах, играх, зрелищах, нарядах; распишет их в воображении моем своими красками; обольстит, очарует понятие мое. … Таким образом, даже нехотя, вложит в меня все свое, истребит во мне все мое, и сближа меня с своими обычаями и нравами удалит от моих".
          На это заседание "Беседы" пришло около четырёхсот слушателей, едва поместившихся в зале. Большинство из них встретило выступление Шишкова восторженно.
          Поднятые А.С. Шишковым в его новой работе темы оказались весьма актуальными в тогдашней напряжённой политической атмосфере ожидания войны с Наполеоном. Познакомившись с "Рассуждением о любви к Отечеству", император Александр I, несмотря на свою давнюю антипатию к взглядам  славенофильствующего адмирала, принял решение назначить его на пост государственного секретаря и поручить составление патриотических манифестов (см. далее).
          Работа "Беседы" была прервана войной. После её окончания А.С. Шишков занял пост президента Российской академии, в которой сосредоточил свои литературные и филологические занятия. Впрочем, собрания "Беседы" и издание "Чтений" продолжались ещё некоторое время. Они не изменили состава и идеологической направленности.
          В 1815 году в 18 номере "Чтений в Беседе любителей русского слова" была напечатана оригинальная историко-литературная статья поэта- малороссиянина греческого происхождения Василия Капниста (1758 - 1823 гг.) "Краткое изыскание о гипербореянах и о коренном российском стихосложении". Автор возводил многие достижения античной греческой культуры, включая музыку, стихосложение, научные открытия, к упоминавшимся в древних источниках (Диодор Сицилийский и др.) гиперборейцам, "живущим за Бореем" полумифическим жителям крайнего севера – а их, в свою очередь – к легендарной Атлантиде. Очевидно, Шишкову нравились главные мысли статьи Капниста: что античная наука и просвещение "были восприняты от Северных стран" и что скифы- славяне вели свой род от "славных оных Гипербореян, ближайших потомков Атлантов". Мысли эти были созвучны представлениям самого А.С. Шишкова о том, что русский (славенский) язык есть "корень и отец других языков".
          Деятельность "Беседы любителей русского слова", направленная на защиту и развитие национальной культуры, стала заметным явлением в литературной и общественной жизни России. Карамзин, сочинявший в то время "Историю государства Российского", с беспокойством отнёсся к появлению шишковской "Беседы" сказав, что "желает ей успеха, но только в добре. Для чего сии господа не хотят оставить меня в покое?" Сам Карамзин не отвечал на критику со стороны Шишкова и его единомышленников, но его взгляды пользовались немалой поддержкой, особенно среди молодых литераторов и салонного света. "Вся молодёжь, все дамы в обществе стояли за Карамзина" (Н.И. Греч)[67].
          В 1815 году как противовес про-шишковской "Беседе" было образовано про-карамзинское литературное общество "Арзамас". В него вошёл ряд видных поэтов, писателей, общественных деятелей: В. Жуковский, К. Батюшков, П.А. Вяземский, В.Л. Пушкин, А.С. Пушкин, А.И. Тургенев, Н.И. Тургенев, С.С. Уваров и другие. Заседания "Арзамаса" носили не столь серьёзный характер, как собрания "Беседы". Филологией там не занимались, теоретические тезисы Шишкова не оспаривались, а игнорировались; основной приём критики "арзамасцами" своих оппонентов заключался в их высмеивании. На заседаниях "Арзамаса" часто зачитывались эпиграммы и пародии на ретроградов. При этом если шутки в адрес Шишкова несколько сдерживались его положением в обществе и уважением за патриотическую деятельность во время войны 1812 года, то к другим членам "Беседы" "арзамасцы" не проявляли снисхождения. Особенно доставалось А.А. Шаховскому и С.А. Ширинскому-Шихматову, и особое остроумие в высмеивании их проявлял активнейший из карамзинистов князь П.А. Вяземский.
          "Арзамас" оказался не слишком однородным в своих взглядах образованием. В 1818 году он распался. Формальной причиной был отъезд многих его членов из Петербурга, но многие его участники в дальнейшем пошли разными литературными путями. "На рубеже 10-х и 20-х годов происходит внутренний распад карамзинизма. Отдельные его ветви подчиняются процессу растущей демократизации и национализации литературного языка. "Просторечие" и старинная письменность разбивают оковы салонного стиля" (В.В. Виноградов)[68].
          А.С. Пушкин через некоторое время сблизился с позицией "шишковистов". "Глубокий интерес к национальным формам выражения побуждает Пушкина искать русских соответствий иностранным словам и выражениям … характерно Пушкинское новообразование "вольнолюбивый" по типу лексемы отечестволюбивый, предложенной Шишковым для замены варваризма "патриотический""[69]. "Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими … всё должно творить в этой России и в этом русском языке" (В.В. Виноградов)[70]. Пушкин признал правильными принципы сторонников Шишкова обращения к народному творчеству; к разумному использованию славенских слов; по выражению В.В. Виноградова, "отменил гонение карамзинистов на церковные фразы и славянизмы"[71]. Выразил Пушкин и уважение к А.С. Шишкову лично:
          Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа,
          Он славен славою двенадцатого года …
          Один в толпе вельмож он русских муз любил
          Их, незамеченных, созвал, соединил …
          Заседания "Беседы" прекратились раньше закрытия "Арзамаса" – в 1816 году. Её критика галломании потеряла политическую актуальность после победы России в войне 1812- 14 гг.; её темы и литературный стиль так и не вызвали особого интереса у большинства молодых писателей; наконец, в июле 1816 года не стало одного из её ведущих участников, Г.Р. Державина. Впрочем, фактически "Беседу" сменила Российская академия, которую с мая 1813 года возглавил Шишков. На заседаниях Академии так же представлял свои новые пьесы А.А. Шаховской, читал свои новые басни И.А. Крылов, и, разумеется, делал сообщения о своих новых филологических изысканиях А.С. Шишков.
         
          Приложения
         
          А.С. Шишков. Речь на открытии "Беседы любителей русского слова" (фрагменты).
          Самое главное достоинство человека, причина всех его превосходств и величий есть слово, сей дар небесный, вдохновенный в него, вместе с душой, устами Самого Создателя… Ум человеческий, посредством оного, вознесся до такой высоты, что стал созерцать пределы всего мира, познал совершенство своего Творца, увидел с благоговением Его премудрость и воскурил перед Ним жертву богослужения.
          Поставим человека подле животного и сравним их состояния. Почти во всем составе своем они сходны между собой: оба родятся, растут, старятся, живут и умирают; оба имеют слух, зрение, обоняние, осязание, вкус; оба насыщаются пищею, утоляют жажду, вкушают сон, наслаждаются любовию, воспламеняются гневом, чувствуют скорби и веселие. Но при толь одинаковых свойствах и общих именах колико они различны! Один совокупился в сонмы, в народы, построил грады, корабли, взвесил воздух, исчислил песок, исследовал высоту небес и глубину вод. Другой скитается рассеян по дебрям, по лесам, и при всей своей силе, крепости и свирепости, страшится, повинуется бессильнейшей против себя твари…
          Откуда сие чудесное преимущество? Каким образом не одаренный никаким естественным оружием, нагий, ветротленный торжествует над яростью косматого, твердокожего, когтистого льва и тигра? Каким образом от движущегося медленно по земле не утекает ни быстрый елень, ниже улетает крылатая птица? Каким образом от того, кто утопает в луже, не может укрыться кит в глубинах морей? Бог сотворил человека бедным, слабым, но дал ему дар слова, бедность его превратилась в обладание всеми богатствами земными, слабость его облеклась в броню силы и твердости. Все ему покорилось, он повелевает всеми животными, борется с ветром, спорит с огнем, разверзает каменные недра гор, наводняет сушу, осушает глубину. Таков есть дар слова, или то, что мы разумеем под именем языка и словесности…
          Наш язык есть один из древнейших, из ученейших языков. Он не уступает ни греческому, ни латинскому, не менее их краток, не менее силен, не менее богат. Всякое слово его есть плод размышления, ветвь, развившаяся от корня, а не заимствованный от других языков пустой мыслями звук. Он в изображении важных предметов высок и величествен, в описании же обыкновенных вещей сладок и прост… Язык наш так обширен и богат, что чем дальше кто упражняется в оном, тем больше открывает в нём новых сокровищ, новых красот, ему единому свойственных, которые на всяком другом языке не могут быть выражены с такой силой и достоинством…
         
           И.А. Крылов. Осёл и соловей.
          Осёл увидел Соловья
          И говорит ему: "Послушай-ка, дружище!
          Ты, сказывают, петь великий мастерище.
          Хотел бы очень я
          Сам посудить, твое услышав пенье,
          Велико ль подлинно твое уменье?"
          Тут Соловей являть свое искусство стал:
          Защелкал, засвистал
          На тысячу ладов, тянул, переливался;
          То нежно он ослабевал
          И томной вдалеке свирелью отдавался,
          То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
          Внимало все тогда
          Любимцу и певцу Авроры:
          Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,
          И прилегли стада.
          Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
          И только иногда,
          Внимая Соловью, пастушке улыбался.
          Скончал певец. Осёл, уставясь в землю лбом:
          "Изрядно, - говорит, - сказать неложно,
          Тебя без скуки слушать можно;
          А жаль, что незнаком
          Ты с нашим петухом[72];
          Ещё б ты боле навострился,
          Когда бы у него немножко поучился".
          Услыша суд такой, мой бедный Соловей
          Вспорхнул и полетел за тридевять полей.
          Избави, бог, и нас от этаких судей.
         
          А.С. Шишков. Рассуждение о любви к Отечеству (фрагменты).
          Некогда рассуждали мы о преимуществе, какое род человеческий получил тем единым, что благость Божия, даровав нам душу, даровала и слово, без которого не могли бы ни чувства наши возвышаться, ни разум преуспевать, остриться и расти. Но сей величайший дар, сие слово, толико отличающее нас от бессловесных тварей, толико превозносящее над ними, было бы заключено в тесных весьма пределах, не расширило бы ни понятий наших, ни способностей, когда бы воля небес судила каждому из нас порознь скитаться по лицу земли, когда бы не вложила в нас желания составить общества, называемые державами или народами, и не повелела каждому из оных, размножаясь, жить под своим правлением, под своими законами. Люди без сих обществ были бы столько же злополучны, как без семейств и родства. Не было бы у них ни веры, обуздывающей страсти, исправляющей нрав и сердце; ни воспитания, просвещающего разум; ни общежития, услаждающего жизнь; ни могущества, величия и безопасности, проистекающих от совокупления во едино всех частных воль и сил. Отсюда следует, что человек, почитающий себя гражданином света, то есть, не принадлежащим ни какому народу, делает тоже, как бы он не признавал у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Он, исторгаясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных.
          И так, когда Всемогущему Создателю миров угодно было устроить природу нашу таковою, чтоб мы для безопасности и благоденствия своего совокуплялись в разные общества, и каждое из оных составляло бы едино тело и едину душу, то для лучшего исполнения сей Всевышнего воли не худо рассмотреть обязанности наши к сему сообществу, или великому, собственно нашему семейству, называемому Отечеством; не бесполезно поговорить о любви к нему, не скучно побеседовать о том священном долге, которой всякому благородному сердцу толь сладостен.
          Что такое Отечество? Страна, где мы родились; колыбель, в которой мы возлелеяны; гнездо, в котором согреты и воспитаны; воздух, которым дышали; земля, где лежат кости отцов наших, и куда мы сами ляжем. Какая душа дерзнет расторгнуть сии крепкие узы? Какое сердце может не чувствовать сего священного пламени? Самые звери и птицы любят место рождения своего. Человек ли, одаренный разумною душою, отделит себя от страны своей, от единоземцев своих, и уступит в том преимущество пчеле и муравью? Какой изверг не любит матери своей? Но Отечество меньше ли нам, чем мать? Отвращение от сей противуестественной мысли так велико, что какую бы ни положили мы в человеке худую нравственность и бесстыдство; хотя бы и представили себе, что может найтись такой, который в развращенной душе своей действительно питает ненависть к отечеству своему; однако же и тот постыдился бы всенародно и громогласно в том признаться. Да как и не постыдиться? Все веки, все народы, земля и небеса возопияли бы против него: один ад стал бы ему рукоплескать. Отсюда происходит, что при всех пороках и страстях человеческих, при всей примечаемой иногда дерзости развращенных умов и сердец, ни где не видим мы вопияния против сродного каждому чувствования любви к отечеству. Напротив того не только единогласное во всех языках слышим тому проповедание; но и везде, в прошедших и настоящих временах, тьмочисленные находим примеры, что сила любви к отечеству препобеждает силу любви ко всему, что нам драгоценно и мило, к женам, к детям нашим и к самим себе. …
          Не одно оружие и сила одного народа опасна бывает другому; тайное покушение прельстить умы, очаровать сердца, поколебать в них любовь к земле своей и гордость к имени своему, есть средство надежнейшее мечей и пушек. Средство сие медленно, однако же верно в своих соображениях и ранее или позже, но всегда цели своей достигает. Мало-помалу налагает оно нравственные узы, дабы потом наложить и настоящие цепи, зная, что пленник в оковах может разорвать их, может еще быть горд и страшен победителю, но пленник умом и сердцем остается на всегда пленником. Естьли бы какой народ различными путями дошел до того, чтоб сделался во всем образцом и путеводителем другого народа, так чтобы сей, прельстясь блеском мнимых его превосходств, не возлюбил ни страны своей, ни обычаев, ни языка, ни ремесл, ни забав, ни одежды, ни пищи, ни воздуха, и все сие казалось бы ему у себя не хорошо, а у других лучше: не впал ли бы он в достойное жалости уничижение? Таковые примеры со всеми вредными их следствиями нередко находим мы в бытописаниях народов. …
          И так когда Государство или народ желает благоденствовать, то первое попечение его долженствует быть о воспитании юных чад своих в страхе Господнем, в напоении сердец их любовию к вере, откуда проистекает любовь к Государю, к сему поставленному от Бога отцу и главе народной; любовь к Отечеству, к сему телу великому, но не крепкому без соединения с главою своею; и наконец любовь к ближнему, под которою разумеются сперва сограждане, а потом и весь род человеческий. Отсюда явствует, что воспитание должно быть отечественное, а не чужеземное. Ученый чужестранец может преподать нам, когда нужно, некоторые знания свои в науках; но не может вложить в душу нашу огня народной гордости, огня любви к Отечеству, точно также, как я не могу вложить в него чувствований моих к моей матери. Он научит меня математике, механике, физике, но и самый честный из них и благонамеренный не научит меня знать землю мою и любить народ мой; ибо он сам сего не знает, не имеет нужных для меня чувствований, и не может их иметь: у него своя мать, свое гнездо, свое отечество. Любовь к оному почерпается не из хладных рассуждений, не из принужденной благовидности, нет! Она должна пламенною рекою литься из души моего учителя в мою, пылать в его лице, сверкать из его очей. Откуда иностранец возьмет сии чувствования? Он научит меня своему языку, своим нравам, своим обычаям, своим обрядам; воспалит во мне любовь к ним; а мне надобно любить свои. Две любови не бывают совместны между собою. Он покажет мне славу своих единоземцев, а мои погребены будут во мраке забвения. Он возбудит во мне желание читать его писателей; пристрастит меня к их слогу, выражениям, словам; а чрез то отвратит меня от чтения собственных моих книг, от познания красот языка моего: каждое слово его будет мне казаться прелестным, каждое слово мое грубым; ибо кто может устоять против возбужденной с малых лет склонности и привычки? Он поведет меня по своим городам, полям, путям, вертоградам; натвердит мне о своих забавах, играх, зрелищах, нарядах; распишет их в воображении моем своими красками; обольстит, очарует понятие мое; родит во мне благоговение ко всем мелким прелестям и к самым порокам земли своей. Таким образом, даже нехотя, вложит в меня все свое, истребит во мне все мое, и сближа меня с своими обычаями и нравами удалит от моих. ...
          Должно мне сказать еще нечто о природном языке всякой державы. Язык есть душа народа, зеркало нравов, верный показатель просвещения, неумолчный проповедник дел. Возвышается народ, возвышается язык; благонравен народ, благонравен язык. Никогда безбожник не может говорить языком Давида: слава небес не открывается ползающему в земле червю. Никогда развратный не может говорить языком Соломона: свет мудрости не озаряет утопающего в страстях и пороках. Писания зловредных умов не проникнут никогда в храм славы: дар красноречия не спасает от презрения глаголы злочестивых. Где нет в сердцах веры, там нет в языке благочестия. Где нет любви к Отечеству, там язык не изъявляет чувств отечественных. Где учение основано на мраке лжеумствований, там в языке не воссияет истинна; там в наглых и невежественных писаниях господствует один только разврат и ложь. Одним словом язык есть мерило ума, души и свойств народных. Он не может там цвести, где ум послушен сердцу, а сердце слепоте и заблуждению. Но где добродетель вкоренена в душах людей, где всякому любезен язык правоты и чести, там, не опасаясь стрел невежества и клеветы, растут и зреют одни только плоды наук и трудолюбия. Тогда рождаются и возникают сии отличные люди, которые силою расцветающего в умах их красноречия приносят во всех родах познаний всеобщую пользу. Тогда воскрыляются сии великие песнопевцы, которые в творениях своих говорят языком ироев, языком богов. Сим восхищают, воспламеняют они воображение своих читателей; сообщают им огонь свой; рождают в них новый свет: отсюда храбрая душа воина воспаляется новою любовию к славе; отсюда зодчий почерпает мысль о великолепии храма; отсюда живописец учится изображать величество Юпитера и силу Геркулеса; отсюда ваятель и камнесечец бесчувственным истуканам своим дают жизнь и прелесть. Тогда растут науки, цветут художества, зеленеют искусства, и древо просвещения, пуская корни свои глубоко, возносится вершиною к небесам. Таковы суть пользы языка! Но между тем как он созидает славу народную, он же соединяет всех самыми крепкими узами. Опытами доказано, что в сопряжении областей не составляют они совершенного единства тела и души, доколе языки их различны; и напротив того самые разделённые и отторженные одна от другой области, имеющие один язык, сохраняют в себе некое тайное единодушие, которого ни рука власти, ни рука времени, разрушить не могут. Кажется природа одарила звуки отечественного языка некоторою волшебною прелестию. Человек по чужим землям странствующий, когда встретится с другим и услышит из уст его природные свои слова, сердечно обрадуется и прилепляется к нему дружбою. Воин, посреди лютой брани, возносит кровавый меч, дабы обезглавить поверженного врага; но когда сей на отечественном языке его возопиет к нему о пощаде, он смягчается, и вознесенную на поражение его убийственную руку дружелюбно простирает к нему на подъятие онаго. Толико глас родины сладок! Но что я говорю о человеке? Не видим ли мы даже в зверях и птицах знаков любви к сему гласу? Не бегут ли, не летят ли они на зов своих товарищей? В звуках их нет того великого разнообразия, какое видим в человеческих языках, однако же всякая из сих тварей знает звуки своей породы, и к ним одним пристрастна. И так природный язык есть не только достоинство народа, не только основание и причина всех его знаний, не только провозвестник дел его и славы, но купно и некий дар, к которому, хотя бы и не рассуждать о нем, природа вложила в нас тайную любовь; и естьли человек теряет сию любовь, то с ней теряет и привязанность к Отечеству, и совершенно противоборствует рассудку и природе.
          Из всех сих рассуждений явствует, что Вера, воспитание и язык суть самые сильнейшие средства к возбуждению и вкоренению в нас любви к Отечеству, которая ведет к силе, твердости, устройству и благополучию. Явствует также, что сия высокая добродетель, требующая великости духа исполнения своих обязанностей, непорочности сердца и осторожности от искушений и прелестей, не так удобно приобретается, чтоб мы при немощах и страстях наших легко досязать до ней могли. По сему нужно частыми о ней размышлениями разум и душу свою в том подкреплять, и для неизгладимого ея в сердцах наших утверждения всегда призывать на помощь Того, Кто Всемогущею десницею Своею управляет миры, и без Которого во всех наших помыслах господствует один только мрак и тьма. …
          Я покусился сказать нечто о любви к Отечеству, голос мой слаб; не столько достоин внимания вашего, почтенные посетители! сколько бы я того желал. О естьли бы искусство пера моего могло сравниться с жаром моего усердия! Тогда усладил бы я сердца ваши, горящие к Отечеству любовию, и громом слов моих потряс бы душу того, в котором (естьли бы таковой случился) сия священная любовь или уснула или воздремала.
         
          Идеолог войны 1812 года
         
          Причины войны 1812 года
         
          Протекционистская экономическая политика Наполеона по отношению к французской промышленности, защита им национального рынка покровительственными или даже запретительными тарифами, быстро вошла в противоречие с интересами как английского торгового капитала, так и начавшей формироваться в то время международной финансовой олигархии. Энергичная военная и колониальная экспансия наполеоновской Франции создавала дополнительные угрозы традиционным английским рынкам сбыта в Европе и Средиземноморье. Экстремальным выражением этих экономических и политических противоречий стала объявленная Наполеоном 7 ноября 1806 года континентальная блокада Англии. Согласно указу, подписанному французским императором вскоре после победного окончания войны с Пруссией, воспрещалась всякая торговая, почтовая и иная связь с Британией; английские товары подлежали конфискации, английские подданные – аресту.
          Между тем, в конце XVIII - начале XIX вв. Англия имела значительное влияние на внешнюю торговлю – а, значит, и политику – многих европейских стран. Промышленный переворот в Англии второй половины XVIII века, в сочетании с быстрым ростом со времён королевы Елизаветы (1559 - 1603 гг.) морского флота обеспечил поток поставок дешёвых английских мануфактур и колониальных товаров – чая, кофе, сахара, хлопка, … – в Европу.
          В Московскую Русь английские купцы проникли ещё во времена Ивана Грозного[73]. Они постоянно увеличивали номенклатуру и объём продаж своих товаров; получали привилегии; привязывали Россию торговыми договорами к английскому рынку. Из России в Англию в обмен шли продукты сельскохозяйственного производства и железо. Поскольку монополия на землю принадлежала помещичьему дворянству, то оно оказывалось экономически заинтересованным в развитии торговых связей с Англией. Конфликт императора Павла I с Англией в последние месяцы его правления, выразившийся в переориентации внешней политики страны с австро-английской коалиции на союз с Францией, сыграл существенную роль в подготовке заговора против него. (Наполеон, узнав об убийстве Павла I и не сомневаясь, что к этому причастны англичане, сказал: "они промахнулись по мне в Париже (неудачно организовав покушение), но не промахнулись в Петербурге"). После прихода к власти Александра I Англия стала прилагать усилия убедить новое российское правительство восстановить военную коалицию с Австрией и Пруссией против Наполеона. Английских политических представителей поддерживали круги российского крупного помещичьего дворянства, доходы которых напрямую зависели от торговли с заморской державой.
          6 ноября 1804 года правительство Александра I заключило союзный договор с Австрией, непримиримо настроенной по отношению к Франции – и вследствие казни во время революции королевы Марии-Антуанетты из дома Габсбургов, и из-за территориальных потерь в последующих войнах против Наполеона. Тогда же началось субсидирование Англией российских военных расходов, составившее за 1805 - июнь 1807 гг. около 1,3 млн. фунтов. Через год к антинаполеоновской коалиции примкнула Пруссия – 3 ноября 1805 г. в Потсдаме был заключен союз России, Австрии, Пруссии. Однако всего через месяц, 2 декабря 1805 года, в битве при Аустерлице австрийско-русская армия была наголову разбита Наполеоном. Пресбургский договор, заключённый после Аустерлицкого сражения, вывел Австрию из стана противников Наполеона. Осенью 1806 года Наполеон стремительно – за неделю – разбил прусские войска и занял почти всю Пруссию. В начале июня 1807 года, разгромив в сражении при Фридланде российскую армию, французы вышли к Неману – тогдашней западной границе Российской империи.
          Влияние проанглийской партии при российском дворе было сильным, но не безусловным. Многие вельможи и высокопоставленные чиновники высказывались за нейтралитет России в англо-австрийских конфликтах с Наполеоном. Среди них были: граф Ф.В. Ростопчин, возглавлявший во времена Павла внешнюю политику страны; канцлер Н.П. Румянцев; министр народного просвещения П.В. Завадовский и другие. А ближайший помощник Александра I М.М. Сперанский был даже горячим поклонником государственных талантов императора Франции – в своих проектах законодательных преобразований он взял за образец наполеоновский "Кодекс".
          Серия крупных поражений привела Александра I к решению прекратить войну. Тем более, что российская армия значительно уступала французской по своим организационным качествам, а среди своих генералов он не видел военных талантов, способных противостоять Наполеону.
          12 июня 1807 года, после личных переговоров российского и французского императоров, был заключён Тильзитский мир, условия которого предусматривали установление между обеими странами оборонительного и наступательного союза и присоединение России к континентальной блокаде.
          Действенность торгового бойкота Англии, учитывая превосходство английского флота над французским, ставшее после Трафальгарского сражения (октябрь 1805 г.) абсолютным, мог обеспечить только контроль Франции над европейским побережьем. По приказу Наполеона были заняты близкие к морю торговые города Гамбург, Бремен, Любек; в 1807- 08 гг. предприняты походы в Испанию и Португалию, через порты которых шла основная часть английской контрабанды.
          Континентальная блокада, фактически представлявшая собой запретительный таможенный тариф для английских товаров, была выгодна для промышленности развитых центральных европейских стран, в первую очередь, самой Франции, избавляя её от сильного конкурента, но невыгодна для купцов, спекулянтов, феодалов-владельцев земли, включая крупных российских помещиков, потерявших рынки сбыта своих товаров. Она также доставляла немало неудобств потребителям колониальных товаров, вынуждая их переплачивать за контрабанду.
          В Австрии и России, где промышленность была слаба, режим континентальной блокады вызывал особое недовольство значительной части дворянства. В Петербурге и Москве Тильзитский мир и действия Александра I открыто осуждались. Распространялись сочинения с критикой императора. Кавалергарды били окна в особняке французского посла Коленкура. В переписке с родственниками Александр, оправдываясь, говорил, что мир с Наполеоном – временная и вынужденная мера, на которую пришлось пойти из-за серии поражений.
          Состоявшаяся в сентябре 1808 года в Эрфурте новая встреча Александра и Наполеона несколько сгладила начавшие возникать между ними трения. Однако сила вещей – воздействие экономических интересов сторон – неуклонно вела их к конфликту. Российский ассигнационный рубль упал за 1807- 12 гг. в цене в 3-4 раза. Российские дворяне, особенно крупные землевладельцы, высказывали недовольство резким снижением своих доходов. В портах России под флагами нейтральных стран стали приниматься английские суда. Их товары поставлялись далее в Западную Европу, сводя на нет усилия наполеоновской администрации по торговой блокаде Англии. В марте 1809 года новый министр иностранных дел Франции Ж.-Б. Шампаньи в своём докладе императору сообщил, что союз России и Франции против Англии, договорённость о котором была достигнута в Тильзите, фактически уже не существует, и что Россию следует рассматривать как "естественного союзника Англии" (правильнее было сказать: "естественного клиента").
          Ухудшение российско-французских отношений вызывалось не только экономическими последствиями континентальной блокады. Амбиции Наполеона, претендовавшего на арбитраж в европейских делах, вступали в противоречие с политическими претензиями и династическими интересами правящих кругов Российской империи. Так, в конце 1810 года Наполеон присоединил к своей империи Ольденбург, невзирая на то, что сын герцога Ольденбургского был женат на сестре Александра. Французский император держал армию в Пруссии; вводил дополнительные воинские контингенты в герцогство Варшавское. Установив контроль почти надо всем торговым побережьем Европы, Наполеон считал, что для сокрушения "здания меркантильного величия" (как он называл Англию), ему теперь остаётся только принудить военным путём Россию к строгому соблюдению режима торговой блокады.
          Окружение Александра I и сам он пришли к заключению о возможности в ближайшее время масштабного конфликта с Наполеоном.
         
          Характер войны и проблема лояльности народа
         
          К концу 1811 года Наполеон подготовил полумиллионное войско, и не требовалось особых усилий, чтобы догадаться, против кого оно будет направлено. Российской империи угрожало вторжение полководца, до сих пор практически не знавшего поражений на суше, имевшего блестящих генералов, преданных офицеров, вымуштрованную армию, а также – последнее, но не наименее важное – поддержку большинства своего народа. Нетрудно также было понять и что новая война с Наполеоном окажется существенно отличной от тех, которые велись Российской империей прежде. И неудачные сражения 1805- 07 гг. с французами, и удачные 1807- 08 гг. со шведами представляли собой конфликты "малой кровью и на чужой территории". Однако для борьбы со вторгшимся непосредственно в страну полумиллионным войском предстояло некоторым образом поднять против него весь народ – или хотя бы быть уверенным в его лояльности – задача, которую императорскому российскому правительству до сих пор ещё не приходилось не только решать, но и ставить перед собой. Помимо прочего, такая задача требовала, используя современную терминологию, идеологического обеспечения – программных текстов, убеждающих народ приносить жертвы и делать неоплачиваемые вложения сил и средств в предлагаемые ему цели. Участие в войнах дворян мотивировалось их личной верностью императору, кодексом чести, а, главное, ожиданием вознаграждений – повышений в звании, наград, поместий и т.д. – всё это не требовало особенной идеологии. Но каким образом можно было поднять на сопротивление вторгшимся иностранным войскам крестьянство – русский народ, находившийся в полурабском состоянии? Военно-полицейский аппарат империи поддерживал стабильность установленного в стране крепостнического строя, но какими способами можно было убедить народ этот, враждебный ему, строй защищать?? Скорей уж следовало ожидать, что французское вторжение станет катализатором новых восстаний русских крестьян, породит очередных разиных и пугачёвых. Вероятность подобного развития событий усиливалась особенностью политики Наполеона, стремившегося закреплять свои военные успехи в других странах политической поддержкой местного населения. Так, в завоёванных им областях Италии был введён кодекс гражданских законов, обеспечивавший право собственности и уничтожавший существовавшие раньше феодально-сословные различия – что привлекло на его сторону средний класс и крестьянство. В таких условиях появление наполеоновской армии на российских землях могло повлечь для правящей верхушки страны непредсказуемые последствия. Сходный опыт уже был: в не очень далёкое Смутное время польские войска, предводительствуемые Лжедмитрием, занимали одну область Московской Руси за другой, а народ не выражал никакого желания защищать власть, именовавшую себя "законной", но представлявшую интересы очень узкого класса дворянства и купечества. Бесполезными оказались заставы на границах, через которые "даже мышь не пролетела бы, заяц бы не проскользнул". Борис Годунов успел умереть своей смертью, но его сын Фёдор и жена были казнены, а дочь Ксения стала наложницей Лжедмитрия. Не получится ли и теперь так, что ответом русского народа на призывы правительства к борьбе с войсками Наполеона будет, как минимум: народ безмолвствует?
          Опасения российских помещиков за лояльность своих крепостных рабов в случае вторжения французских войск были вовсе небезосновательными. Планируя кампанию против Александра I, Наполеон размышлял над возможностью проведения на занимаемых его армией территориях политических преобразований – в первую очередь, ликвидацию крепостной зависимости. В апреле 1812 года московские городовые соскабливали с домов надписи краской: "Вольность! Скоро будет вольность!" Р. Вильсон, английский политический агент при главной штаб-квартире, считал, что волнения крестьян могут сыграть решающую роль в войне: "не одного только внешнего неприятеля опасаться должно; может быть, теперь он для России самый безопаснейший".
          Многие российские рабовладельцы вполне осознавали нависшую над их имуществом и всем рабовладельческим строем угрозу. В первые дни после вторжения французов генерал Н.Н. Раевский писал: "я боюсь прокламаций, боюсь, чтобы не дал Наполеон вольности народу". Когда С.Н. Глинка предложил губернатору Москвы Ф.В. Ростопчину вооружить охотничьи дружины в московских уездах, то "граф сперва согласился, а потом сказал: мы ещё не знаем, как повернётся русский народ"[74].
          *  *  *
          Такой была внутри и внешнеполитическая обстановка в России, когда А.С. Шишков предложил для чтения в "Беседе любителей русского слова" свой программный доклад "Рассуждение о любви к Отечеству". Он содержал в себе столь востребованную на тот момент российским императорским правительством идеологию Отечественной войны, к которой призывался весь народ.
          Хотя намерения Наполеона относительно России, которые он в 1812 году решил достичь военным путём, заключались в принуждении правительства Александра I к соблюдению условий континентальной блокады Англии – что, нанося ущерб доходам дворян, не затрагивало коренных интересов основной части русского народа – однако правящие круги Российской империи решили представить этот конфликт не как дворянскую, а как "Отечественную" войну. Прибегнуть к идеологическим манипуляциям – назвать дворянскую войну Отечественной и призвать к "защите своего Отечества" весь народ –  правительству Александра I в то время представлялось настоятельно необходимым, особенно ввиду значительных военных талантов и успехов Наполеона. Для обеспечения лояльности народа и возбуждения в нём патриотических настроений ими была использована идеология программного произведения Шишкова.
         
          Государственный секретарь
         
          Отношение императора Александра I к А.С. Шишкову, несмотря на рост антифранцузских настроений в части придворной среды, продолжало оставаться негативным. Когда в январе 1810 года в рамках реформирования органов управления был образован Государственный совет, адмирал Шишков не был включён в его состав. Когда генерал- аншеф М.М. Философов, первенствующий в Госсовете, выразил удивление по поводу отсутствия там Шишкова, император ответил: "я скорее соглашусь не царствовать, чем назначить его в Государственный совет". А.С. Шишков, узнав об этом, сначала разволновался, но потом, как он писал в своих мемуарах, "чувствуя себя невиновным, успокоился и перестал о том думать". Он лишь заметил, что "царям больше надобность в добрых людях, чем добрым людям в них".
          Вместе с тем, зная о таком отношении к нему императора, Шишков не без опасений предложил своё новое сочинение для чтения в "Беседе". Его критика галломании российской придворной аристократии, хотя и высказанная косвенным образом, при тогдашней напряжённой внешнеполитической обстановке могла быть воспринята правительством как политический вызов. "Времена казались мне такие, что я, наслышавшись о преобладании над нами французского двора и чванстве посланника его Колинкура, а притом зная и неблаговоление ко мне государя императора, опасался, чтоб не поставили мне это в какое-нибудь смелое покушение"[75]. Перед чтением своего доклада Шишков взял подписку о согласии на то всех других разрядов "Беседы". "Собрание было многолюдное"[76]. Присутствовал там и сардинский посланник граф Жозеф де Местр[77], раздосадованный тем, что чтение ведётся не на французском, а на русском языке, которого он не знал, хотя находился при дворе Александра I c 1803 года. Слушатели встретили хорошо продуманное политически и умело составленное риторически "Рассуждение" восторженно.
          В начале 1812 года "Рассуждение о любви к Отечеству" было напечатано в пятой книжке "Чтений в Беседе любителей русского слова". Вопреки опасениям А.С. Шишкова, император Александр I отнёсся к его сочинению благосклонно.
          В начале 1812 года рост военной угрозы со стороны Наполеона привёл Александра I к заключению о необходимости произвести ряд преобразований в правительстве.
          17 марта 1812 года был снят с должности государственного секретаря[78] и выслан из столицы Сперанский, считавшийся в дворянских кругах сторонником союза с наполеоновской Францией.
          Приглашённый на второй день после увольнения Сперанского к Александру I А.С. Шишков услышал неожиданный комплимент: "Я читал рассуждение твоё о любви к отечеству. Имея таковые чувства, ты можешь быть ему полезен". Следующая фраза объяснила перемену образа мыслей императора, ещё недавно утверждавшего, что он готов "скорее не царствовать, чем включить Шишкова в Госсовет": "Кажется, у нас не обойдется без войны с французами. Нужно сделать рекрутский набор; я бы желал, чтобы ты написал о том манифест".
          Обрадованный адмирал, не имевший представления о цели срочного вызова к императору, и ожидавший, после своей "дерзкой" речи в "Беседе", совсем иного, быстро справился с поручением. Манифест, написанный им в сдержанных тонах, сообщал, со ссылкой на "состояние дел в Европе", о намерении правительства "с отеческим соболезнованием о новой тяготе, но и с отеческим же попечением", прибегнуть к внеочередному набору рекрутов. 23 марта 1812 года Александр I подписал манифест.
          В конце марта император предложил находившемуся долгое время в полуопале павловскому вельможе графу Ф.В. Ростопчину занять пост московского генерал-губернатора. По воспоминаниям Ростопчина, Александр I на аудиенции сказал ему, что он "решился насмерть воевать с Наполеоном" и полагается "на отвагу своих войск и на верность своих подданных". 9 апреля 1812 года, перед отъездом в Вильну в штаб- квартиру Первой западной армии, император назначил А.С. Шишкова государственным секретарём и приказал выехать следом за ним, дав несколько дней на сборы. Тогда же Александр I вновь пригласил на службу отправленного в отставку после Тильзитского мира генерала Леонтия Беннигсена (Левина Августа фон Беннигсена), происходившего из знатного ганноверского рода и полуофициально считавшегося представителем английских интересов в России.
          Смена франкофила Сперанского на Шишкова, как и назначения Ростопчина и Беннигсена символически выражали перемену внешнеполитической ориентации страны.
          С императором в Вильну отправился ряд высших чиновников, включая генерала от артиллерии графа А.А. Аракчеева и министра полиции генерал-адъютанта А.Д. Балашова. Управление страной на время своего пребывания в войсках Александр I поручил Комитету министров, а наиболее важные дела – фельдмаршалу Салтыкову, председателю Государственного совета Лопухину и петербургскому генерал-губернатору Вязьмитинову.
          12 апреля, через три дня после выезда императора, в главную штаб-квартиру отправился и А.С. Шишков. Основной задачей нового государственного секретаря стала подготовка для императора текстов рескриптов, приказов и манифестов. Его обязанности по канцелярии Госсовета было поручено исполнять оставшемуся в Петербурге старшему статс-секретарю А.Н. Оленину.
          Первая западная армия, располагавшаяся в районе Вильны, прикрывала направление на северную столицу. Она состояла из 120 тысяч солдат и находилась под командованием военного министра, генерала от инфантерии Барклая де Толли.
          Прошёл апрель, май, начался июнь; неопределённость внешнеполитического положения затягивалась, и за пирами и балами при дворе уже едва вспоминали о Наполеоне; "привели почти в забвение мысль о враждебных против нас намерениях французского императора"[79]. Но 12 июня 1812 года пришло известие о начавшейся переправе французских войск на российский берег Немана.
         
          Военные действия 1812 года
         
          Для достижения основной цели начавшейся войны – принуждения Российской империи к выполнению условий континентальной блокады Англии – Наполеон планировал разбить основные силы российской армии в генеральном сражении, а затем продиктовать условия мира.
          В "Великой армии", собранной французским императором, было более полумиллиона человек. Около 420 тысяч переправились через Неман на территорию Российской империи, остальные находились в Польше, Германии, Франции; обеспечивая снабжение, связь и охрану тыла. Помимо французских солдат, среди них находилось 20 тыс. австрийцев, 30 тыс. пруссаков, недавних союзников России, и около 90 тыс. поляков. Первая западная российская армия, противостоявшая Наполеону, была по численности в три раза меньше.
          Несмотря на значительное военное превосходство французов, их победа вовсе не была гарантирована. На стороне России были её "три весьма верных союзника: расстояния, обширность территории и климат" (Ф.В. Ростопчин).
          Сразу после получения известия о переправе французских войск через Неман Александр I поручил Шишкову составить приказ по армиям и рескрипт фельдмаршалу Салтыкову о вступлении неприятеля в пределы Российской империи, включив туда слова: "Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем".
          Тогда же, в ночь на 13 июня, в последней попытке избежать войны император направил к Наполеону своего генерал-адъютанта А.Д. Балашова. Условием начала мирных переговоров он поставил вывод французских войск с российской территории. Наполеон встретил посланника царя обвинениями в нарушении Тильзитских договорённостей и угрозами. Он обещал "выгнать из Германии, из Вюртемберга, Бадена, Веймара" родню Александра и напоминал, что до сих пор все сражения против него царские генералы проигрывали, даже при равном количестве войск. Теперь же у него почти трёхкратное превосходство в силах. Ответственность за начало войны Наполеон возложил на плохих советников российского императора, "людей, лишённых чести и совести". Вернуться за Неман он отказался, и переговоры были прерваны.
          Военный план российского командования предусматривал отход до местечка Дриссы около Западной Двины. Перед началом войны там, по плану генерала Пфуля, был устроен укреплённый лагерь, где предполагалось дать сражение войскам Наполеона. В этом направлении и двинулась Первая западная армия.
          Через два дня после начала отступления главная штаб-квартира прибыла в находившееся в 25 верстах от Вильны местечко Свенцяны, где располагалась гвардия. Император дал А.С. Шишкову поручение написать подробный манифест о начале и причинах войны с французами. Выполнить это задание было затруднительно – Шишков не был знаком с предыдущей дипломатией обеих сторон; не имел необходимой документации. Вдобавок, размещался он в Свенцянах в грязной корчме, где, как он писал в своих "Кратких записках", "сверху на бумагу падали тараканы, которых я, пиша с торопливостью, должен был беспрестанно отщёлкивать".
          После прибытия в Дрисский лагерь армии Барклая де Толли собрался военный совет. План Пфуля дать сражение у Западной Двины был признан ошибочным, из-за высокой вероятности окружения российских войск превосходящими силами Наполеона. Первая армия направилась к Смоленску на соединение со Второй армией Багратиона.
          Пребывание императора в войсках возлагало на него персональную ответственность за весьма вероятные будущие поражения. 30 июня А.С. Шишков, заручившись согласием А.Д. Балашова и А.А. Аракчеева, составил доклад, подписанный всеми тремя, с просьбой к Александру не подвергать себя опасности и вернуться в столицу. Император, уже имевший опыт личного военного противостояния с Наполеоном под Аустерлицем, нашёл доводы сановников убедительными. Он покинул армию и направился в Москву.
          Во время поездки А.С. Шишков подготовил, по поручению императора, манифест о сборе земского ополчения и послание "первопрестольной столице нашей Москве" с призывом к помещикам создавать отряды из крестьян и вооружать их.
          Вести о нашествии французов опережали двигавшийся к столице царский экипаж и проезжающие видели на своём пути брошенные селения, где не было не только людей, но и животных. Крестьяне уходили в другие районы или же скрывались в лесах, угоняя с собой скот. Впрочем, точно так же многие из них бы бежали, будь на то возможность, и от "своих" господ. А.С. Шишкова, сопровождавшего императора, вид покинутых деревень приводил в мрачное настроение.
          9 июля 1812 года царский экипаж достиг Смоленска. На оставшемся отрезке пути до столицы было оживлённее; военные выражали желание поскорее сразиться с врагом, и Шишков воспрянул духом – "Бог милостив: Россия не погибнет", записал он в дневнике.
          12 июля Александр I прибыл в Москву. Ещё через три дня состоялась его встреча с дворянами и купцами. Вначале А.С. Шишков зачитал составленные им манифесты, которые произвели сильное впечатление на присутствующих. Затем выступил император. Он призвал создавать отряды ополченцев и жертвовать деньги на военные нужды. Фельдмаршал Гудович, бывший губернатором Москвы до Ростопчина, отвечая по старшинству первым, предложил поставить в ополчение по одному человеку с каждых двадцати пяти крестьян, снабдив их одеждой и месячным продовольствием. Его прервали выкрики с мест: "Нет, не с 25-ти, а с 10-ти по одному человеку, одетому и снабженному провиантом на три месяца!" Император "в весьма лестных выражениях" (Ф. Ростопчин) поблагодарил собравшихся дворян за щедрость. (В "Записках о 1812 годе" московский градоначальник с присущим ему "злоречивым юмором" так объяснил причины неожиданного энтузиазма дворян: "Предложение фельдмаршала было правильным и разумным; но два первые голоса, усилившие это предложение до десятого человека, исходили из двух голов, весьма одна от другой отличных. Один из этих господ, человек чрезвычайно умный, предлагал такую меру, которая ему ничего не стоила, потому что он не имел поместий в Московской губернии, и пустил в ход своё предложение, как пускают какую-нибудь шутку. Другой же господин, обладавший сильными лёгкими, был человек низкий, глупый, на дурном счету при дворе; он предложил мне свой голос из-за чести быть приглашенным к высочайшему столу"). Московское "ополчение", таким образом, составилось из каждого десятого крепостного раба, жертвуемого помещиками "в пользу Отечества", что дало около 30 тыс. человек. Проявили патриотизм и торговые люди. "Я не дал купечеству времени остынуть. Бумага, чернила, перья были на столе, подписка началась и, менее чем в полчаса времени, дала 2 400 000 руб. Городской голова, имевший всего 100 000 капитала, первый подписался на 50 000 руб., причем перекрестился и сказал: "Получил я их от Бога, а отдаю родине"" (Ростопчин). 18 июля император, вместе со свитой, отбыл из Москвы в Петербург.
          В конце июля 1812 года обе армии, Барклая де Толли и Багратиона, преследуемые войсками Наполеона, соединились под Смоленском. Отклонив и на этот раз предложения о генеральном сражении, военный министр приказал отступать дальше. Оставив в городе для защиты пехотный корпус и прибывший отряд ополченцев, основная часть теперь уже объединённых армий двинулась в направлении Москвы. 6 августа, после массированного артобстрела, Смоленск был взят войсками Наполеона. Сдача города и продолжавшееся отступление российской армии вызвали панику в Москве.
          Тем временем командовавший Второй армией Багратион устно и письменно выражал негодование, с недвусмысленными намёками на измену, по поводу приказов об отступлении, которые давал военный министр Барклай де Толли. Александр I вынужден был назначить общего начальника над Первой и Второй армиями; им стал генерал М.И. Кутузов. "После взятия Смоленска разлад между обоими главнокомандующими ещё усилился. Багратион писал мне письмо с жалобами на Барклая, уверяя меня, что в том-то и в том-то случае он помешал ему побить Наполеона и что постоянно отступая перед Наполеоном он приведет его в Москву – чего, по словам Багратиона, никогда бы не случилось, если бы он начальствовал армией. ... Не знаю, чем кончилась бы эта вражда Багратиона с Барклаем, если бы они не получили известия о назначении ген. Кутузова главнокомандующим всех армий" (Ф. Ростопчин). Впрочем, Багратиону, считавшему, что у него отбирают лавры победителя Наполеона, как и проанглийской партии при дворе, знавшей о независимой позиции Кутузова, назначение нового командующего тоже пришлось не по душе. Частично оно было уравновешено назначением Беннигсена начальником штаба армии.
          М.И. Кутузов понимал, как и Барклай де Толли, что разбить Наполеона с меньшими силами вряд ли возможно, потеряв же армию, можно считать войну проигранной. Однако и отступать дальше было затруднительно – позади была Москва. Он принял решение дать французам сражение в некотором отдалении от столицы. 26 августа 1812 года произошла Бородинская битва, в которой обе стороны понесли большие потери. После неё российский главнокомандующий приказал оставить Москву. Обосновывая своё решение, он писал царю в Петербург: "После того сражения (Бородино) армия была приведена в крайнее расстройство. … В таком истощении сил приближались мы к Москве … на сём недальнем расстоянии не представилась позиция, на которой мог бы я с надёжностию принять неприятеля". Однако, добавлял Кутузов, "с потерей Москвы не потеряна Россия". Армия прошла через "вострепетавшую от ужаса" ("Краткие записки …", стр. 37) Москву и направилась в сторону Рязани.
          2 сентября 1812 года французские войска вступили в Москву. По поручению императора, Шишкову пришлось составлять печальное известие о занятии города неприятелем.
          Сообщение о сдаче Москвы произвело тяжёлое впечатление при дворе. Тем не менее, Александр I не принял неоднократных предложений Наполеона о начале переговоров. Позиция российского императора была разумна – что, собственно, будет делать дальше, заняв Москву, Наполеон? Зазимует там со стотысячным войском, не имея запасов продовольствия, или же пойдёт осенними российскими дорогами на Петербург, теряя по пути всё больше солдат? Единственным осмысленным вариантом для Наполеона было только возвращение назад, но оно лишало всякой политической ценности предпринятые им военные усилия. Впрочем, не только эти соображения определяли тогда действия Александра I. Любое мирное соглашение между Россией и Францией было бы невыгодным для английского торгового и международного финансового капитала, и за тем, чтобы российский император не принял неправильное решение пристально следили как проанглийские агенты влияния при дворе, так и дипломатические представители морской державы. Формальное состояние войны между обеими странами было прекращение указом императора Сенату от 4 августа 1812 года и вскоре в Россию прибыл английский посол У. Кэткарт[80].
          Приехавший в середине августа в Петербург генерал Р. Вильсон взял на себя миссию деликатно изложить российскому императору соответствующую позицию. 20 августа 1812 года, сразу после возвращения Александра I из Або, где он провёл успешные переговоры со шведским королём (дружественную к России позицию Швеции на этих переговорах во многом обеспечил участвовавший в них Кэткарт, пообещавший шведскому королю субсидию в 1 млн. фунтов стерлингов), Вильсон встретился с императором и передал ему требования некоей группы российских офицеров (не называя их имён) не идти на соглашение с Наполеоном. В противном случае, заявил Вильсон, эти российские патриоты будут считать, что "император действует не свободно" и тогда они "выполнят свой патриотический долг". Поскольку Англия не только имела давних и многочисленных агентов влияния среди высшей российский аристократии, не только обещала правительству Александра I военную субсидию, не только могла оказывать воздействие на политику Турции (побуждая её либо к миру, либо к конфликту с Россией; сам Вильсон в апреле- мае 1812 г. находился в Турции, откуда направился в Петербург), но ещё и рассматривалась как возможное убежище в случае неудачного поворота войны с Наполеоном (в те дни Александр I просил посла Кэткарта обеспечить принятие российского флота в Англии в случае если Наполеон пойдёт на Петербург), то озвученные Вильсоном требования пожелавших остаться безымянными "российских патриотов", по сути, были "предложением, от которого нельзя отказаться". Вдобавок, Александр I без труда мог сообразить, что среди этих "российских патриотов" находится генерал Беннигсен, один из организаторов убийства его отца, Павла I. "Во время этой речи на щеках императора то появлялась, то пропадала краска"[81]. На следующий день Александр попросил Вильсона передать "офицерам-патриотам", что он не заключит мира с Наполеоном.
          Прибыв затем в главную штаб-квартиру, Вильсон также поставил себе основной целью предотвращение достижения мирного соглашения между русскими и французами. Когда Наполеон 21 сентября направил к Кутузову генерала Лористона с предложением о переговорах, Вильсон заявил российскому главнокомандующему, что если тот встретится с посланником французского императора с глазу на глаз на форпостах, то будет отстранён генералами. Своё требование Вильсон усилил угрозой прервать переговоры об английской субсидии и направить курьеров в Стамбул (т.е. разжечь тлеющий конфликт между Турцией и Россией; разумеется, весьма неприятный для российской стороны время войны с Наполеоном). Фельдмаршал, хотя и считавший невыгодным для России "полное истребление" Наполеона, чьё место, по его словам, "займёт держава, которая уже господствует на морях, и владычество которой в таком случае будет нестерпимым", вынужден был принять недвусмысленный ультиматум англичанина. Повидавшись с Лористоном в штабе, он лишь обещал довести предложения Наполеона до сведения императора Александра.
          Позже Кутузов сумел сместить Беннигсена с поста начальника штаба армии и в результате получил возможность более успешно парировать вмешательство Вильсона в ход боевых действий. После сражения под Малоярославцем он проигнорировал требования англичанина о новой атаке, заявив ему: "мне не интересны ваши возражения". Недовольному Беннигсену Кутузов сказал: "ты думаешь только о пользе Англии, а по мне если этот остров сегодня пойдёт на дно моря я и не охну".
          Наполеон находился в Москве больше месяца. В течение этого времени у него появлялись разные планы: двинуть армию на Петербург; объявить об освобождении крестьян от крепостной зависимости (размышляя над этим, он даже собрался заняться изучением истории пугачёвского восстания); вызвать волнения среди народов, населявших Российскую империю и т.д. Решиться ни на что он так и не смог. "В продолжении сего времени Наполеон, как будто заключённый в темницу, сидел в Москве мрачен и бездействен" (Шишков). Угрюмое настроение французского императора усиливал возникший вскоре после его вступления в столицу грандиозный пожар, во время которого сгорело две трети домов; много ценных предметов.
          Так и не решившись двинуть "Великую армию", впрочем, сильно уже поредевшую, на Петербург, французский император принял решение покинуть Россию.
          17 октября 1812 года, через неделю после оставления Наполеоном Москвы, А.С. Шишков, по поручению императора Александра, составил обращённое ко всему народу "Известие". В этом документе адмирал дал волю всем своим давним чувствам в отношении Французской революции, вызванной, по его словам, "адскими изрыгнутыми в их книгах лжеумствованиями", и породившей безверие, упадок нравственности, а теперь ещё и нашествие Наполеона. Осудил Шишков и результаты французского культурного влияния на российское дворянство, заявив, что мы "любовались и прижимали к груди змею … опаснее для нас дружба и соблазны развратного народа, чем вражда их и оружие". "Сами французские писатели изображали нрав народа своего слиянием тигра с обезьяной. … Вот с кем мы имеем дело", заключил Шишков, и призвал русских решить "или продолжая питать склонность нашу к злочестивому народу, быть злочестивыми его рабами, или прервать с ним все нравственные связи, возвратиться к чистоте и неиспорченности древних нравов и быть именем и душою храбрыми и православными Россиянами".
          Составив документ, в котором косвенно порицались политика и взгляды самого Александра I, А.С. Шишков попросил императора выслушать его без замечаний, а потом делать с его сочинением, что он захочет. "Написав сие, подумал я, что бумага моя не может приятна быть государю, потому что упреки сии (русскому обществу), если не прямо, то отчасти на него падают. Мысль сия остановила меня. Но когда же, - подумал я опять, - и дать ему это почувствовать, как не при нынешних обстоятельствах? Ободренным сим размышлением, решился я идти к нему; но прежде, нежели начать читать, сказал ему: "государь, я не умею иначе говорить, как то, что чувствую. Позволь мне попросить тебя выслушать бумагу мою до конца, не прерывая чтения оной. После того сделай с нею, что тебе будет угодно". - Он обещал это, и я начал читать. По окончании чтения, взглянув на него, приметил я в лице его некоторую краску и смущение. Он, помолчав несколько, сказал мне: "так, правда, я заслуживаю сии укоризны"".
          Отступление армии Наполеона, не добившегося ни одной из своих политических целей, было далеко не похоже на его победное шествие в глубь России. По пути из-за бескормицы и ранних морозов гибли лошади, так что приходилось бросать часть трофеев, артиллерию, а потом даже больных и раненых. Не хватало провианта, мародёрствовавших французов гнали из деревень вилами и топорами крестьяне. Группы партизан и летучие отряды казаков нападали на арьергард наполеоновской армии и отставших солдат. По пятам отступавшей армии Наполеона двигались войска Кутузова; с юга спешила Дунайская армия, возглавляемая адмиралом Чичаговым. Наступившая ранняя и холодная зима усугубила тяжёлое положение французов, которым приходилось идти по заснеженным полям и русским дорогам.
           Замысел Наполеона – дать генеральное сражение русской армии, разбить её, а затем продиктовать побеждённым условия мира – провалился. Сражение не было принято; армия не была разбита; мир не был заключён. "Весьма верные союзники России – расстояния, огромность территории, климат" – не изменили ей. Наполеон захватил русские города, но русские, при помощи своих верных союзников, разрушили его планы, что было гораздо важнее[82]. Из приведённых Наполеоном в Россию войск назад вернулось едва 10%. Впрочем, нелёгким был путь и для двигавшейся по следам Наполеона русской армии. За два месяца преследования французов от Тарутина до Немана войска Кутузова потеряли 2/3 своего состава; почти 3/4 артиллерии.
          6 декабря 1812 года Александр I выехал из Петербурга в направлении Вильны. А.С. Шишков, находившийся в его свите, отмечал жалкое состояние встречавшихся по пути остатков наполеоновских войск, обмороженных, голодных, раздетых. "Сперва блестящие великолепием, сильные числом всадников, орудий и надменные гордостью, жадные грабители, … потом уничиженные, нищие, голодные, бродящие в трескучие морозы по лесам и болотам в лохмотьях и рубище …"[83].
          Всё же крах наполеоновского нашествия представлялся современникам некоторым чудом. П.А. Кикин, флигель-адъютант императора и дежурный генерал Первой армии во время войны, писал в начале декабря 1812 года из Вильны А.С. Шишкову: "Оборот, который приняла война, есть неудобопонятный … несметная неприятельская сила, по крайней мере из 15 народов разных соединённая, наводнившая, так сказать, Россию, в течение восьми недель совершенно исчезла". "Разительный урок сей да охранит каждого от самонадеянности и да согласится всяк, что несть власти, аще не от Бога"[84]. Кикин считал, что изгнание Наполеона из России, объяснимое только вмешательством свыше, следует отметить постройкой особого сооружения, притом не памятника, а, учитывая чудодейственный характер события – храма Христа Спасителя. По его словам, Россию спасло Провидение, а потому и благодарить надо его же. Эту идею своего единомышленника[85] А.С. Шишков довёл до императора.
          Впрочем, благодарить "высшие силы" за отступление французов имела основание только российская аристократия (по большей части этнически нерусская и не славянская), купцы, да ещё церковь. Положение подавляющего большинства русского народа в результате поражения Наполеона не изменилось (а вот его победа могла бы и существенно улучшить положение народа – хотя бы возможной отменой крепостного "права").
          Прибыв в Вильну Александр I наградил государственного секретаря орденом Александра Невского; как было сказано в рескрипте, "за примерную любовь к отечеству" – а по существу за примерное идеологическое обслуживание интересов господствующих классов.
          12 декабря в Вильне был объявлен написанный А.С. Шишковым по поручению императора манифест о "всемилостивейшем общем и частном" прощении польским дворянам, поддержавшим Наполеона, если они в течение двух месяцев вернутся в свои поместья. В противном случае их имущество подлежало конфискации.
          25 декабря Шишков составил манифесты об изгнании Наполеона из пределов России и о сооружении в Москве церкви во имя Спасителя Христа, "в ознаменование благодарности промыслу Божьему".
         
          Зарубежная кампания
         
          После того как остатки наполеоновских войск покинули территорию Российской империи, А.С. Шишков встретился с М.И. Кутузовым. По мнению государственного секретаря, война была закончена. В первом манифесте от имени императора объявлялось: "Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве Моем". Их не осталось – значит, оружие можно положить. Фельдмаршал соглашался с точкой зрения Шишкова, понимая, что за требованиями продолжения войны стоят интересы, деньги и клиенты Англии, а также опасаясь воевать с Наполеоном без "верных союзников". Однако он говорил, что император придерживается иного мнения.
          После заключения в феврале 1813 года военного союза между Россией и Пруссией Англия выделила субсидию в 1 млн. фунтов на содержание 160-тысячной российской армии в Европе (а позже ещё 250 тыс. фунтов для австрийцев). Взамен союзники обязались не подписывать мирный договор без согласия Англии, что фактически означало требование капитуляции Франции.
          В 1813- 14 гг. А.С. Шишков сопровождал главную штаб-квартиру в заграничном походе, составляя, по поручению Александра I, манифесты, указы и рескрипты. Из-за плохого самочувствия он часто отставал от войск и только позже нагонял свиту императора.
          25 марта 1813 года главная штаб-квартира прибыла в Дрезден. Поскольку дополнительные вооружённые силы внутри страны уже не требовались, 30 марта Шишков составил указ императора Сенату о роспуске Смоленского и Московского ополчений.
          Между тем, Наполеон собрал новую двухсоттысячную армию.
          16-17 апреля в боях у Вейсенфельса и под Лютценом французы разбили русские и прусские войска, которым пришлось отступить за Эльбу, к Баутцену.
          17 апреля главная штаб-квартира русской армии покинула Дрезден, занятый через несколько дней французами. В свите Александра I находился и А.С. Шишков, после поражения сильно опасавшийся попасть в плен к "властолюбивейшему из смертных, который всех, приверженных Отечеству своему, почитает уголовными против него преступниками" ("Краткие записки …", стр. 126.). Он был уверен, что Наполеону известно, кто является автором направленных против него манифестов.
          13 мая 1813 года в битве при Баутцене союзные войска снова были разбиты Наполеоном. Российская армия и главная штаб-квартира отступили в северную Силезию.
          В заметках, делавшихся во время заграничного похода, Шишков не упускал случая обличить варварство французов; он тщательно отмечал все происшествия, эпизоды, даже слухи о грабежах и мародёрствах наполеоновских солдат, что давало ему повод ещё раз покритиковать российских галломанов. Так, когда маршал Даву, полководец Наполеона, покидая Дрезден велел, невзирая на просьбы своего союзника- саксонского короля, взорвать мост, бывший украшением города, Шишков отозвался следующим образом: "Как не восхищаться такими прекрасными поступками Французов! как не удивляться их просвещению, как не хотеть, чтобы дети наши обучались их языку, обычаям и нравам!"[86]. Московский пожар, организацию которого Шишков, безо всяких, впрочем, оснований приписывал французам, был для него "знаком свыше", велением к российским дворянам одуматься и вернуться к отечественной культуре. "Хорошо естьли бы и мы, после сожжения Москвы опомнились и восхотели быть самими собой, а не обезьянами других". "Я почти первым в 1804 году стал о сем говорить. … Господа Вестники[87] и Меркурии восстали против меня. По сочинениям их я такой был преступник, которого надлежало запереть и взять с меня ответ: каким образом дерзнул я сказать, что Рускому надобно руское воспитание. … Тогда они могли так вопиять, надеясь на великое число зараженных сим духом. Но теперь я ткнул их носом в пожар Москвы и громко им сказал: вот чего вы хотели! Бог не наказал нас, но послал Свою милость к нам, ежели сожженные города наши сделают нас русскими" – так писал в своих заметках А.С. Шишков 11 мая 1813 года, находясь в Силезии.
          Иногда Шишков предавался философским размышлениям об ужасах войн, которые ведут именующие себя христианскими народы. "В какие бедствия люди сами себя ввергают, называясь христианами", лучше бы они "помогали друг другу для общего благополучия а не истребления", меланхолически замечал адмирал.
          Проезжая по Германии, Шишков обращал внимание на местную топонимику: "В здешних краях почти все имена городов и местечек суть Славенские искаженные"[88]. Так, немецкое название городка Герлицы, в котором штаб-квартира остановилась на две недели, представляло собой, по Шишкову, искажённое славянское Горелицы.
          В конце мая 1813 года Наполеон согласился заключить перемирие на два месяца. Предполагалось, что за это время в Праге будут проведены мирные переговоры, в которых примут участие представители враждующих сторон: Франции, России и Пруссии, а также пока ещё нейтральной Австрии.
          22 июня 1813 года А.С. Шишков прибыл в Прагу. Там он встретился с видным чешским славистом Йозефом Добровским. У них нашлось много общих тем для обсуждения: сравнительная лингвистика; славянские языки; "Слово о полку Игореве". "Иногда хаживал ко мне здешний ученый, аббат Добровский, с которым мы проводили время в разговорах о славенском языке и его наречиях" ("Краткие записки …", стр. 163). Общение с Добровским Шишков продолжил в августе, возвратившись в Прагу после поездки в Карлсбад для лечения.
          Пражские переговоры не дали положительных результатов. Наполеон не шёл на уступки, даже не присылал официальных полномочий своим делегатам. С конца июля 1813 года, после формального окончания перемирия, к России и Пруссии присоединилась Австрия. Союзные войска по суммарной численности теперь в полтора раза превышали силы Наполеона.
          Впрочем, военное счастье ещё раз улыбнулось французскому императору. 14 августа Наполеон разбил союзников под Дрезденом. Однако это был его последний успех. 4-6 октября 1813 года в "битве народов" под Лейпцигом объединённые русские, прусские и австрийские войска, наконец, разбили наполеоновскую армию, остатки которой отступили на территорию собственно Франции. Шишков, составлявший извещение о битве под Лейпцигом, писал: "исчезла сила вражья, растаяла как воск от лица гнева Божия".
          Снова, как и перед выступлением в заграничный поход, Шишков высказался против продолжения преследования неприятеля. 6 ноября 1813 года он составил записку на этот счёт и передал её императору. Однако Александр I, уже планировавший новое устройство Европы, да и связанный английскими кредитами, не принял предложений своего секретаря, хотя и признал многие его аргументы справедливыми.
          После того, как российская армия направилась во Францию, Шишков расстался с императором и отбыл в Карлсбад для продолжения лечения. Узнав о взятии Парижа, он послал заранее подготовленный им манифест, который, впрочем, не был использовал Александром.
          В июле 1814 года А.С. Шишков вернулся в Петербург. За 2½ года войны он написал более 80 манифестов, рескриптов, приказов.
         
          Пропагандист интересов дворянства
         
          В составлявшихся манифестах и всенародных извещениях А.С. Шишков использовал идеологические постулаты, изложенные им в "Рассуждении о любви к Отечеству", а в стилистике этих документов применял принципы, защищавшиеся "Беседой любителей русского слова". Его манифесты апеллировали к патриотизму; было написаны понятным народу языком. Шишков сознательно исключал из текста слова, воспринимавшиеся как иностранные; избегая, впрочем, и устаревших или тяжеловесных выражений. Например, он предпочитал писать царь вместо император, Отечество вместо империя, используя последние лишь для этикетных выражений[89]. Более возвышенным делали стиль манифестов Шишкова применявшиеся им замены слов: неприязненные вместо враждебные; покушения вместо нападения; неприятель вместо враг; войско вместо армия и т.д. В его манифестах встречались торжественные старинные, религиозные выражения: восприяли; препоясаться; крепкие о Господе; велик и силён Бог правды! …
          Манифесты и извещения, составленные Шишковым, зачитывались в церквях, возбуждая патриотические настроения. С.Т. Аксаков вспоминал: "писанные им манифесты действовали электрически на целую Русь. Несмотря на книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских людей"[90]. Граф Ф. Ростопчин писал в своих "Записках о 1812 годе": "я был поражен тем впечатлением, которое произвело чтение манифеста. Сначала обнаружился гнев; но, когда Шишков дошёл до того места, где говорится, что враг идет с лестью на устах, но с цепями в руке – тогда негодование прорвалось наружу и достигло своего апогея: присутствующие ударяли себя по голове, рвали на себе волосы, ломали руки, видно было, как слезы ярости текли по этим лицам, напоминающим лица древних …".
          Вместе с тем, поскольку война 1812 года велась за интересы дворянства и купечества, и не затрагивала коренных интересов подавляющего большинства русского народа, эти манифесты-призывы Шишкова, обращённые ко всему народу, по существу, представляли собой манипуляции сознанием – навязывания идеологий, противоречащих собственным интересам одних групп людей, но направленных на достижение целей других групп. Впрочем, несомненно, что Шишков писал их искренне и был уверен в своей правоте – тем более, что он считал установленный в Российской империи рабский крепостнический режим благом для русского народа.
         
          Отставка
         
          С победным окончанием войны надобность Александра I в услугах А.С. Шишкова отпала, что быстро сказалось на его отношении к своему помощнику. "Между тем, холодность ко мне его величества становилась всё приметнее"[91]. Определённую роль в этом, несомненно, включала защита Шишковым крепостнического режима, похвалу которому он не постеснялся включить в победный рескрипт (впрочем, император приказал вычеркнуть это место из текста).
          В конце августа 1814 года император освободил А.С. Шишкова от обязанностей государственного секретаря. В том же году был уволен с поста губернатора Москвы граф Ф.В. Ростопчин. Александр I возвращался к прежнему политическому курсу, избавляясь от сотрудников, услугами которых он вынужден был воспользоваться во время войны, но общественно-политические взгляды которых, в ряде вопросов, были далеки от его собственных.
         
          Приложения
         
          Ф.В. Ростопчин. Записки о 1812 годе.
          Набросаю портреты этих лиц, которые по месту, ими занимаемому, должны были управлять Россией в продолжение готовой начаться войны, исхода коей никто не мог предвидеть…
          Фельдмаршал гр. Салтыков, старый, болезненный, существующий лишь при помощи аптечных средств, пользовался некоторого рода фавором в продолжение трех царствований кряду. При Екатерине он был вице-президентом военной коллегии и военным министром… При Павле он оставался военным министром… Ни разу в жизни своей он не сказал "да" или "нет", и мнение его в делах равнялось нулю, так как он никогда оного не высказывал, а выработал себе непонятный образ выражений. Жадный к деньгам и скупой, он составил бы себе громадное состояние, если бы имел немного той энергии, которая нужна как великим героям, так и великим разбойникам.
          Кн. Лопухин, дворянин старинного рода, очень бедный, оставил службу с чином полковника и женился где-то в провинции на довольно богатой наследнице… Кн. Безбородко, сделавшийся помимо своей воли любовником г-жи Лопухиной, устроил назначение её мужа сенатором в московские департаменты и испросил ему, во время коронации, орден св. Александра Невского. Император Павел, заметив одну из дочерей Лопухина, которая кокетничала с ним, вообразил себя влюбленным в неё и, чтобы иметь дочь около себя, вызвал отца в Петербург, назначил его генерал-прокурором, пожаловал ему голубую ленту, а когда прибыла остальная семья его, он подарил ему отличный дом, великолепный сервиз, имение, приносящее 200 000 дохода, возвёл его в княжеское достоинство с титулом светлости, украсил его своим портретом – всё это в течение 9 месяцев. Но когда Лопухин замыслил сменить лиц, окружающих Павла, креатурами собственного выбора, то сломал себе шею, подал в отставку и, испытав равнодушие со стороны собственной дочери, стал проживать в Москве. В начале царствования императора Александра он поехал за границу, откуда его вызвали, чтобы снова быть министром юстиции. Это место он занимал в продолжение пяти лет и окончил назначением в председатели Государственного совета. Трудно быть более способным, нежели этот человек. С обширным умом в нём соединяется глубокая прозорливость и уменье легко работать. Он вкрадчив, льстив, притворно простодушен, большой любитель прекрасного пола, который пользуется у него крупным влиянием, ленив и фальшив до крайности…
          Вязьмитинов, сын солдата, пробился в канцелярию фельдмаршала Чернышева, имевшего важную способность находить и формировать талантливых людей. Он сделался его адъютантом, а потом служил в армии… При императоре Александре I он был военным министром, а потом, во время войны, главнокомандующим в Петербурге, что доставило ему голубую ленту, а наконец, и графский титул… Вязьмитинов был человек весьма умный, любитель изящных искусств, приятный музыкальный композитор, хорошо владел русским языком, весьма усидчиво и легко работал, был честен и, имел многие качества для того, чтобы оказаться выдающимся государственным человеком; но у него недоставало твердости; манеры и обхождение его отзывались его происхождением…
          Гурьев, министр финансов. Человек умный, весьма любезный в тесном кружке, не имеющий другого образования, кроме уменья свободно объясняться по-французски, интриган и честолюбец в высшей степени; относит всё к самому себе; обременён делами, которыми занимается в полудремоте; столь же грузен телом, сколько тяжёл на работу; великий охотник до лакомых блюд и до новостей в административном мире; легко поддаётся на проекты: всем жертвует своему желанию удержаться в милости и увеличить своё состояние…
          Граф Алексей Кириллович Разумовский, министр народного просвещения. Человек обширных ума и познаний; эгоист и ленив до крайности; дела его расстроены, несмотря на громадное богатство. Он оставил службу ещё при императрице Екатерине и опять вступил в неё в 1811 г., чтобы получить чин и несколько орденов, которых недоставало его честолюбию…
          Дмитриев, гвардейский офицер… Из московских сенаторов он в 1810 г. был назначен министром юстиции. Человек этот мог бы быть существом более полезным, нежели был на самом деле; но он поэт и состоит под властью своего воображения; весьма щекотлив; в обществе тяжёл и весьма ревниво относится к значению своего сана. Он оставил службу с пенсией в 10 тыс. руб. и принял на себя в Москве обязанности директора тайной полиции…
          Фельдмаршал Гудович… воображал себе, что успокаивает общество, обнадёживая, что если бы государь поручил ему начальство над войсками, то армия Наполеона была бы уничтожена в один месяц. По его словам, он имел на то средства; но, к сожалению, он унёс свой секрет с собою в могилу и во всё продолжение войны проживал в своих украинских поместьях…
         
          Р. Вильсон. Рассказ о событиях, случившихся во время вторжения Наполеона Бонапарта в Россию и при отступлении французской армии в 1812 году.
          … Маршал (Кутузов) довольно резко ответил, что он – главнокомандующий и лучше знает порученное ему дело ... ему уже известно о мирном характере предложений (Лористона) которые, скорее всего, приведут к достойной и почётной для России договорённости…
          Английский генерал[92] терпеливо выслушав объяснения маршала, спросил: "Это ваше окончательное решение?" "Да, окончательное", ответил маршал и выразил надежду, что английский генерал, поразмыслив, согласится с ним, приняв во внимание положение страны и то обстоятельство, что российская армия, хотя и возросла численно, но всё ещё далека от желаемого … в таких условиях английский генерал, ради своей приверженности к России и её императору, сумеет превозмочь всем известную его неприязнь к Наполеону. Последние слова были произнесены весьма саркастическим тоном и вероятно, маршал уже хотел закончить разговор, но английский генерал с упорством добивался своей цели …
          (Вильсон заявил, что) в таких обстоятельствах русские генералы и армия, насколько ему известно их мнение, окажутся перед тяжёлой необходимостью отстранить его (Кутузова) от власти до решения императора … сам же английский генерал должен будет немедленно отправить курьеров с сообщением о происшедшем в Константинополь, к лорду Уолполу в Вену, в Лондон и Петербург, что приведёт к самым прискорбным последствиям, включая приостановку готовящейся помощи (английского кредита) …
          Наконец, маршал подчинился (submitted) и генералу Лористону была послана записка, уведомляющая его о невозможности для маршала выполнить обещанное <встретиться лично на форпостах>, с приглашением прибыть в главную штаб- квартиру к десяти часам вечера[93]
          Утром 26 декабря в свой день рождения император Александр послал за английским генералом и, после подобающих случаю слов, сказал: "Генерал, я должен совершить тягостное признание… Я знаю, что маршал не сделал против нашего врага ничего из того, что должен был сделать. Он играет в свои старые турецкие фокусы, но его поддерживает московское дворянство, желающее, чтобы он возглавлял армию. Через полчаса мне придётся – тут он помедлил минуту – наградить этого человека орденом Святого Георгия … Я должен, к сожалению, подчиниться необходимости, однако теперь я уже не оставлю армию и не дам ему возможности новых уклонений"[94].
         
          Манифест о рекрутском наборе
          Настоящее состояние дел в Европе требует решительных и твердых мер, неусыпного бодрствования и сильного ополчения, которое могло бы верным и надежным способом оградить великую Империю Нашу от всех могущих против нее быть неприязненных покушений. Издавна храбрый и сильный народ Российский любил пребывать со всеми окрестными народами в мире и тишине, соблюдая свой и других покой; но когда бурное дыхание восстающей на него вражды понуждало его поднять меч свой на защиту Веры и Отечества, тогда не было времен, в которых рвение и усердие верных сынов России во всех чинах и званиях не оказалось во всей своей силе и славе. Ныне настоит необходимая надобность увеличить число войск Наших новыми запасными войсками. Крепкие о Господе воинские силы Наши уже ополчены и устроены к обороне Царства. Мужество и храбрость их всему свету известны. Надежда Престола и Державы твёрдо лежит на них. Но жаркий дух их и любовь к Нам и к Отечеству да не встретят превосходного против себя числа сил неприятельских.
          Сего ради, хотя и с отеческим соболезнованием о новой народной тягости, но с тем же отеческим попечением приемля все возможные меры и предосторожности к охранению благоденствия и безопасности каждого и всех, повелеваем: 1. Собрать во всём Государстве с 500 душ 6 ревизии по 2 рекрута. 2. Набор начать во всех губерниях со дня получения о сем указов через две недели и кончить в течение одного месяца. 3. В приеме рекрут руководствоваться правилами, предписанными в указе данном Правительствующему Сенату 1811 Сентября 11 дня. 4. Рекрут, по сему набору принимаемых, содержать в Губернских городах при гарнизонных полках и внутренних баталионах на том же основании, как содержаться и приготовляются рекруты в запасных Депо.
          Распоряжение об успешном производстве и окончании сего набора в поставляемый срок возлагается на попечение Правительствующего Сената.
         
          Приказ по армиям
          Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки Французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отвратить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем Нашем желании сохранить тишину, принуждены были Мы ополчиться и собрать войска Наши. Но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах Нашей Империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого Нами спокойствия. Французский Император нападением на войска Наши при Ковне открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остаётся Нам ничего иного как, призвав на помощь Свидетеля и Защитника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы Наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и войскам Нашим о их долге и храбрости. В них издевле течет громкая победами кровь Славян. Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог.
          Вильна, 13 июня 1812 г.
         
          Рескрипт графу Салтыкову о вступлении неприятеля в Россию
          Граф Николай Иванович! Французские войска вошли в пределы Нашей Империи. Самое вероломное нападение было возмездием за строгое соблюдение союза. Я для сохранения мира истощил все средства, совместимые с достоинством Престола и пользой Моего народа. Все старания Мои были безуспешны. Император Наполеон в уме своём положил твердо разрушить Россию. Предложения самые умеренные оставлены без ответа. Внезапное нападение открыло явным образом лживость подтверждавшихся в недавнем еще времени миролюбивых обещаний. И потому не остается мне иного, как поднять оружие и употребить все врученные мне Провидением способы к отражению силы силой. Я надеюсь на усердие Моего народа и храбрость войск Моих. Будучи в недрах домов своих угрожаемы, они защитят их со свойственной им твердостью и мужеством. Провидение благословит праведное Наше дело. Оборона отечества, сохранение независимости и чести народной принудило Нас препоясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве Моем.
          Вильна, 13 июня 1812 г.
         
          Первопрестольной столице нашей Москве
          Неприятель вошёл с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное Наше Отечество. Хотя пылающее мужеством ополчённое Российское войско готово встретить и низложить дерзость его и зломыслие, однако же, по отеческому сердоболию и попечению Нашему о всех верных Наших подданных, мы не можем оставить без предварения их о сей угрожаемой им опасности: да не возникнет из неосторожности Нашей преимущество врагу. Того ради, имея в намерении, для надёжнейшей обороны, собрать новые внутренние силы, наипервее обращаемся Мы к древней Столице предков Наших, Москве. Она всегда была главою прочих городов Российских; она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу; по примеру ее из всех прочих окрестностей текли к ней, наподобие крови к сердцу, сыны Отечества для защиты оного. Никогда не настояло в том вящей потребности, как ныне. Спасение Веры, Престола, Царства того требует. Итак, да распространится в сердцах знаменитого Дворянства Нашего и во всех прочих сословиях дух той праведной брани, какую благословляет Бог и православная наша церковь; да составит же ныне общее рвение и усердие новые силы и да умножатся оные начиная с Москвы во всей обширной России! Мы неумедлим Сами встать посреди народа своего в сей столице и в других Государства Нашего местах, для совещания и руководствования всеми Нашими ополчениями, как ныне преграждающими путь врагу, так и вновь устроенными на поражение оного везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую мнит он низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвысит имя России.
          6 июля, главная квартира, близ Полоцка
         
          Манифест о всеобщем ополчении
          Неприятель вступил в пределы Наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силой и соблазнами потрясть спокойствие Великой сей Державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ее и благоденствие. С лукавством в сердце и лестью в устах несет он вечные для нее цепи и оковы. Мы, призвав на помощь Бога, поставляем в преграду ему войска Наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его, и то, что останется неистребленного, согнать с лица земли Нашей. Мы полагаем на силу и крепость их твердую надежду, но не можем и не должны скрывать от верных Наших подданных, что собранные им разнодержавные силы велики, и что отважность его требует неусыпного против нее бодрствования. Сего ради, при всей твердой надежде на храбрость Наших воинов, полагаем Мы за необходимо нужное собрать внутри Государства новые силы, которые, нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой, и в защиту домов, жен и детей каждого и всех.
          Мы уже воззвали к первопрестольному граду Нашему Москве, а ныне взываем ко всем Нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям духовным и мирским, приглашая их вместе с Нашим единодушным и общим восстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений. Да найдет он на каждом шагу своём верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимания никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом Дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина. Благородное дворянское сословие! ты во все времена было спасителем Отечества! Святейший Синод и все духовенство! вы всегда теплыми молитвами своими призывали благодать на главу России; народ Руской! Храброе потомство храбрых Славян! ты неоднократно сокрушало зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров! Соединяйтесь все с крестом в душе и оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют.
          Для первоначального составления предназначаемых сил предоставляется во всех Губерниях дворянству сводить поставляемых ими для защиты Отечества людей, избирая из среды самих себя Начальника над оными и давая о числе их знать в Москву, где будет избран главный над всеми Предводитель.
          6 июля, главная квартира, близ Полоцка
         
          Всенародное извещение
          Спасение России от врагов, столь же многочисленных силами, сколь злых и свирепых намерениями, совершенное в шесть месяцев всех их истребление, так что при самом стремительном бегстве едва самомалейшая токмо часть оных могла уйти за пределы Наши, есть поистине достопамятное происшествие, которое не изгладят веки из бытописаний. В сохранение вечно памяти того беспримерного усердия, верности и любви к вере и к Отечеству, какими в сии трудные времена превознес себя народ Российский и в ознаменование благодарности Нашей к промыслу Божиему, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в первопрестольном граде Нашем Москве создать Церковь во имя Спасителя Христа, подробное о чем постановление возвещено будет в свое время. Да благословит Всевышний начинание Наше! Да совершится оно! да простоит сей храм многие веки и да курится в Нем перед Святым престолом Божиим кадило благодарности до позднейших родов, вместе с любвию и подражанием к делам их предков.
          Вильна, 25 декабря 1818 года 
         
          Президент Российской академии
         
          На страже отечественной словесности
         
          2 апреля 1813 года не стало А.А. Нартова[95], председателя Российской академии. Александр I и А.С. Шишков находились в это время в Силезии. На очередной встрече между ними был обсуждён вопрос о положении в Академии и её дальнейших перспективах. Лучшей, чем сам Шишков, кандидатуры на место нового главы российской академической филологии, очевидным образом, не имелось, и император в мае 1813 года назначил его председателем Академии, поручив подготовить предложения по её штату и финансированию.
          Для А.С. Шишкова занятие должности руководителя Российской академии означало возможность развернуть свою филологическую и общественную деятельность в значительно более широких масштабах, чем прежде, а также воплотить принципы организаторов "Беседы любителей русского слова" в нормативных академических изданиях.
          Российская академия получала из бюджета 9 тысяч рублей в год. По новой смете, составленной Шишковым, на её содержание должно было выделяться 60 тысяч, на типографские расходы – 30 тысяч, и 90 тысяч он запланировал на пристройку к главному зданию нового помещения, намереваясь проводиться там публичные собрания, аналогичные "Беседе". Кроме того, он начал разработку устава Академии.
          Свои предложения Шишков подготовил быстро, но дальше дело замедлилось. С победным окончанием войны надобность в его услугах для Александра I отпала. В августе 1814 года император уволил А.С. Шишкова с поста государственного секретаря и отдалил от себя. На просьбу об аудиенции он ответил отказом, передав, что сам его вызовет, когда потребуется. Два года проект реорганизации Российской академии оставался без движения – император не хотел выделять на него деньги. В 1815 году Шишков направил письменное ходатайство- напоминание о своих предложениях, но оно опять осталось без ответа. Новый министр народного просвещения князь А.Н. Голицын также не поддержал его, настаивая на подчинении Российской академии своему ведомству. В феврале 1817 года, после почти четырёхлетнего ожидания решения вопроса финансирования Академии, Шишков обратился за содействием к графу Аракчееву, который к тому времени стал ближайшим помощником Александра I и самым влиятельным сановником империи. В своём письме он изложил положение с Академией и просил Аракчеева походатайствовать об утверждении составленного им устава и бюджета. Аракчеев, чьи взгляды были во многом близки ко взглядам самого Шишкова – он не разговаривал при дворе на французском языке; не состоял в масонских ложах; был противником Библейских обществ, … – охотно выполнил просьбу адмирала и даже сам заехал к нему домой, чтобы сообщить о результатах. Впрочем, результаты эти были не слишком утешительные. Аракчеев показал письмо Шишкова Александру I и напомнил о его просьбе, на что император ответил, что он не может дать столько денег. Возможно, пренебрежительное отношение Александра I к предложениям Шишкова было обусловлено не только его давней антипатией к славенофильствующему адмиралу, но и упорным нежеланием Российской академии принять в свои ряды Карамзина, близкого ко двору официального историографа (такой титул был дан ему именным указом Александра I ещё в 1803 г.). Во всяком случае, утверждение императором Устава Академии и приём в неё Карамзина произошли в одно и то же время.
          Всё же Шишков сумел добиться успешного завершения своего дела. Александр I передал ему, через Аракчеева, поручение составить два документа и прислать их. Однако Шишков, "не переспросив, чтобы не услышать точного повеления прислать", явился с быстро написанными им бумагами лично. Отправить его назад императору было неудобно; на аудиенции же адмирал, как и следовало ожидать, завёл речь об Академии. Раздосадованный своим промахом Александр сказал, что смета на текущий год утверждена, а потому деньги он выделить не может. Но Шишков был настойчив: он заметил, что академия, носящая высокое звание Императорская, должна получать "приличное своему званию содержание", после чего предложил включить её финансирование в бюджет следующего года. Скрепя сердце, император вынужден был согласиться. По сути, он выдал своему бывшему государственному секретарю отступные – вознаграждение за службу во время войны 1812- 14 гг.; не слишком даже и щедрое, если учесть поставленные тогда на карту интересы династии, дворянства, и империи. 29 мая 1818 года смета и устав Российской академии были, наконец, утверждены. А.С. Шишков объявил об этом на торжественном собрании Академии 10 июля 1818 года.
          Основная задача Российской академии заключалась, по формулировке А.С. Шишкова, "в постановлении языка на твёрдых правилах". Академия должна была стать стражем отечественного языка и словесности, защищающим их от порчи и искажений. В своём докладе императору, приложенном к проекту нового Устава Российской академии, Шишков писал: "Главная обязанность Академии состоит в попечении о языке. Она приводит его в правила, вникает в состав его и свойства, раскрывает его богатства, показывает силу, краткость, высоту, ясность, благородство, сладкозвучие, устанавливает, определяет, разверзает, распространяет его, очищает от вводимых в него несвойственностей, хранит его чистоту, важность, глубокомыслие и сими средствами полагает твёрдое основание словесности, наукам и просвещению, ибо без знания языка все молчат. … Если Академия есть страж языка (ибо что ж она иное?) то и надлежит ей, со всевозможной к общей пользе ревностью, вооружаться против всего несвойственного, чуждого, невразумительного, тёмного"[96].
          Основным способом решения этой задачи представлялось издание написанных на высоком – академическом – уровне нормативных работ – прежде всего, разного рода словарей и грамматик. Параграф первый главы второй нового Устава гласил: "Академия прилагает всевозможное попечение об издании нужных к распространению знаний о языке книг. Таковые книги суть а) общий словарь языка, б) частные словари, в) толковые словари, г) свод славенских наречий, д) исследование корней … грамматика славенская, грамматика русская …".
          На достижение той же цели были направлены и публикации лучших образцов отечественной и зарубежной словесности. Параграфы третий и пятый главы второй Устава предусматривали, что Академия "издаёт древних и новых лучших писателей, иностранные классические стихотворения". Параграф восьмой главы второй предписывал Академии собирать библиотеку, куда входили бы азбуки, словари, грамматики, "особливо всех славенских наречий".
          Вскоре после утверждения Устава при Российской академии была создана собственная типография, печатавшая 10-12 тыс. книг в год. К концу 1830-х гг. количество печатавшихся академической типографией книг превышало 25 тыс. ежегодно.
          В Российскую академию избирались действительные и почётные члены, вносившие вклад в развитие отечественной словесности – прежде всего, разумеется, идеологически близкие к "Беседе любителей русского слова". В 1832 году в Российскую академию были избраны А.С. Пушкин, П. Катенин, М. Загоскин. В почётные члены Академии выбирались влиятельные придворные, церковные и общественные деятели, меценаты, а также видные зарубежные слависты. Звание академика являлось пожизненным.
          Заседания Российской академии во многом напоминали встречи в "Беседе любителей русского слова", тем более что и составы обоих обществ были весьма сходными. Шихматов представлял свои новые стихи, Шаховской – пьесы, Шишков – филологические исследования, Гнедич – отрывки из перевода "Илиады". Так, в 1815 году А.А. Шаховский поднёс членам Академии свою комедию "Липецкие воды". В 1817 году С.А. Ширинский-Шихматов представил в Академию теологическую оду "Песнь Сотворившему всё". В отличие от "Беседы", Российская академия не проводила специальных публичных чтений представленных в неё литературных работ.
          Главным достижением Академии в конце XVIII века стал толковый "Словарь Академии Российской", содержавший более 43 тыс. слов. При А.С. Шишкове Академия продолжила начатую в 1806 году публикацию второго издания "Словаря", расположенного по азбучному порядку. Оно было завершено в 1822 году и включило в себя 51 388 слов. Сам Шишков добавил в этот словарь около 1000 слов.
          Велись в Академии работы над составлением и других словарей – терминологических, этимологических. В 1820 году был издан "Техно-ботанический словарь" И.И. Мартынова (1771 - 1833 гг.), члена Санкт-Петербургской Академии наук; а в 1826 году его же "Словарь родовых имён растений". В 1834 году Российская академия издала "Общий церковнославяно-российский словарь" П.И. Соколова (1764 - 1835 гг.), члена Академии с 1793 года и её непременного (с 1802 г.) секретаря.  В 1835 году вышел "Краткий священный словарь" протоиерея А.И. Малова. В 1835- 36 гг. Академия издала этимологический "Русско-французский словарь" Ф. Рейфа. Длительное время велась работа над фундаментальным "Словарём церковнославянского и русского языка". Он был издан в 1847 году. Сам Шишков с начала 1800-х гг. занимался составлением словаря по корням. Изучение корней слов, по его представлениям, помогало более точно и ясно установить правила языка, стихотворчества, словесности вообще. Кроме того, корневой словопроизводственный словарь, где наряду с корнем указывались бы произошедшие от него ветви, мог бы служить хорошим справочным пособием для писателей. Корневой словарь А.С. Шишкова по частям печатался в "Известиях Российской академии". В 1832- 40 гг. Академия издала трёхтомный "Морской словарь" своего президента.
          Академия неоднократно (1811, 1819, 1826 гг.) перепечатывала написанную в 1802 году "Русскую грамматику" П.И. Соколова. Последние издания встретили критику как устаревшие и в феврале 1827 года новый вариант грамматики русского языка было поручено написать А.Х. Востокову. В 1831 году составленная им "Русская грамматика" была напечатана и с тех пор несколько раз издавалась Академией.
          С 1815 года стал выходить журнал "Известия Российской академии". Он во многом продолжил переставшие издаваться "Чтения в Беседе любителей русского слова". В "Известиях" публиковались отчёты о заседаниях Академии, новых назначениях, наградах. Часто появлялись работы А.С. Шишкова по этимологии и сравнительной лингвистике. В нескольких номерах "Известий" печатался его обширный "Опыт разсуждения о первоначалии, единстве и разности языков, основанный на изследовании оных". Печатались работы зарубежных славистов. Так, в первом номере "Известий Российской академии" была опубликована статья И. Неедлы, профессора богемской словесности; в девятом номере – комментарий польского лингвиста И.-Б. Раковецкого к "Русской Правде". В 1828 году "Известия" сменил сборник "Повременное издание Российской академии" (вышло 4 книги); в 1834 году – "Краткие записки Российской академии" (вышло 3 книги); в 1840- 41 гг. – "Труды Российской академии" (вышло 5 книг).
          Российская академия поддерживала развитие отечественной словесности. Она публиковала басни Крылова, пьесы Шаховского, стихи Шихматова; других авторов. В 1819- 21 гг. за счёт Академии было издано трёхтомное собрание стихотворений Анны Буниной, талант которой высоко ценил А.С. Шишков. В 1829 году был издан выполненный Гнедичем перевод "Илиады". В октябре 1832 года Шишков предложил издать Собрание сочинений Ломоносова, что и было осуществлено: в 1840 году вышло три тома его поэтических и филологических работ. В 1834 году Академия издала книгу "Умозрительные и опытные основания словесности " А.Г. Глаголева, позже получившую Демидовскую премию, а в 1837 году – его же "Записки русского путешественника". В 1820- 30-х гг. за счёт Российской академии, по представлению А.С. Шишкова, были напечатаны стихи, рассказы, басни крестьянских писателей Ф.Н. Слепушкина, Е.И. Алипанова, М.Д. Суханова, Д.А. Онисимовой[97]. Издавались и другие сочинения, которые рекомендовал к публикации специальный Рассмотрительный комитет.
          С середины 1830-х гг. в изданиях Российской академии стали появляться работы на исторические темы. Академия защищала подлинность летописи Нестора и "Слова о полку Игореве", против которой выступала "скептическая школа" профессора Московского университета, редактора либерально-космополитического "Вестника Европы" М.Т. Каченовского – этому были посвящены работы историков С.В. Руссова (1768 - 1842 гг.) "О подлинности древнего русского стихотворения, известного под названием Слово о полку Игореве, Игоря Святославича, сына Ольгова" (1834 г.), "О древностях Россиян новые толки и разбор их" (1838 г.) и П.Г. Буткова (1768 - 1842 гг.) "Оборона летописи русской, Нестеровой, от наветов скептиков" (1840 г.; 450 стр.). При финансовой поддержке Российской академии были изданы работы видного археографа П.М. Строева[98] "Ключ к истории Государства Российского" (1836/7 г.); философа-самоучки Е.Д. Ертова[99] "История восточно-римской и константинопольской империи" (1836 г.); историко-географическая работа члена Академии и её непременного секретаря с 1835 г. Д.И. Языкова "Книга Большому чертежу или древняя карта Российского государства" (1838 г.) – переиздание с дополнениями древнейшей русской географии, ставшей к тому времени библиографической редкостью; "Изображение характера и содержание новой истории" И.И. Шульгина (1838 г.); "Первые четыре века христианства" А.Н. Муравьёва (1840 г.). Публиковались переводы византийских хроник Льва Диакона, Константина Багрянородного, Прокопия Кесарийского, Иоанна Кантакузина и других, в которых содержались сведения о древних славянах. В 1837- 40 гг. Академия издала "Историю России в рассказах для детей" А.О. Ишимовой, в шести томах.
          Российская академия, согласно своему Уставу, "поощряла искусных и ревностных блюстителей отечественного языка, ободряла и награждала их". Она выдавала памятные медали, украшенные особыми надписями: золотые (разных степеней, отличавшихся размерами) и серебряные. 28 сентября 1815 года большой золотой медалью Академии, с надписью "российскому слову отличную пользу принесший", был награждён сам А.С. Шишков. В 1817 году большой золотой медалью с такой же надписью был награждён поэт С.А. Ширинский-Шихматов. В 1823 году большие золотые медали Академии получили поэт И.И. Дмитриев и баснописец И.А. Крылов. В 1826 году золотой медалью второй степени (50 червонцев) был награждён за сборник стихов "Досуги сельского жителя" крестьянский поэт Ф.Н. Слепушкин. В 1836 году золотой медалью третьей степени (25 червонцев) за книгу "Полезное чтение для детей" была награждена Л.А. Ярцова[100]. В 1820 году серебряную медаль за статьи о русском народном стихотворстве получил князь Н.А. Цертелев, первый собиратель памятников народной малорусской поэзии, издавший в 1819 г. книгу "Опыт собрания старинных малороссийских песен". В 1828 и 1831 гг. серебряными медалями награждались поэты- баснописцы из крестьян М.Д. Суханов и Е.И. Алипанов. Золотыми и серебряными медалями награждались и другие русские писатели и поэты, а также зарубежные слависты (см. далее).
          Помимо памятных медалей, Академия оказывала российским литераторам финансовую поддержку. Так, в 1829 году премия в 1 тыс. рублей была выдана поэтессе Буниной. В 1830-х гг. несколько премий на общую сумму 4,5 тыс. рублей получил писатель патриотического направления С.Н. Глинка, "за успешные занятия на поприще отечественной словесности и за сочинения в пользу юношества". В 1832 году многолетнему (с 1802 г.) непременному секретарю Академии, деятельному участнику создания "Словаря Академии Российской" П.И. Соколову было единовременно выдано 13 тыс. рублей. В 1836 году премия в 1 тыс. рублей была выдана И.Д. Ертову за его "Историю восточно-римской империи". "Книга Большому чертежу", изданная в пользу составителя Д.И. Языкова, была Академией выкуплена у него в количестве тысячи экземпляров и разослана по учебным заведениям.
          Российская академия вела переписку с корреспондентами из разных городов страны, присылавшими труды по краеведению, истории церкви. В свою очередь, Академия отправляла им свои печатные издания и книги в дар.
          В 1820- 30-х гг. Академия принимала деятельное участие в организации публичных библиотек в 32 губернских городах: Архангельске, Симферополе, Уфе, Житомире и др. По распоряжению Шишкова туда высылались буквари, словари, издания Академии и сочинения её членов. Только за 1833- 36 гг. в провинциальные библиотеки было безвозмездно передано книг на общую сумму около 15 тыс. рублей; помимо этого – в училища Варшавского округа на сумму 10 тыс. рублей.
          Составленный А.С. Шишковым устав значительно расширил круг официальных занятий академиков словесности. В соответствии с научными интересами самого председателя (или, как он стал называться по новому уставу, президента), наряду с изучением проблем собственно русского языка, членам Академии теперь вменялось в обязанность "стараться о своде славенских наречий, об изучении корней и происхождении от них ветвей" – то есть, заниматься не только российской, но и вообще славянской филологией, в особенности этимологическими вопросами.
          В 1820-х гг. А.С. Шишков поставил довольно трудоёмкие задачи: создания общеславянского словаря и образования в Петербурге библиотеки произведений на славянских языках. Предварительные разработки по созданию общеславянского словаря сделали, с участием А.С. Шишкова, А.Х. Востоков, Д.И. Языков. Академия установила контакты с рядом зарубежных славистов, которые выразили готовность помогать в формировании Славянской библиотеки. В свою очередь, Российская академия высылала зарубежным славистам издававшиеся ею материалы; в ряде случаев оказывала им финансовую помощь (см. далее "Развитие славяноведения").
          "Известия Российской академии" посылались не только зарубежным славистам, но и в Лондонское Королевское общество, Эдинбургский университет, Французскую академию. В 1826- 27 гг. вышел перевод на немецкий языковедческих трудов А.С. Шишкова, под заголовком "Untersuchungen über die Sparche". Книга была послана научным сообществам Германии, Англии, США. В 1839 году был осуществлён перевод на немецкий "Сравнительного словаря на 200 языков" А.С. Шишкова; он также был разослан иностранным учёным.
         
          Кармазин в Академии
          10 июля 1818 года на торжественном заседании Российской академии, посвящённом утверждению её Устава, А.С. Шишков рекомендовал в действительные члены своего давнего оппонента Н. Карамзина. В этом году были напечатаны первые восемь томов "Истории государства Российского". 8 января 1820 года, после зачтения Карамзиным отрывков из нового, девятого тома своей "Истории", Академия, по представлению Шишкова, наградила его золотой медалью первой степени.
          Хотя Карамзин к тому времени уже отошёл от многих своих первоначальных взглядов на словесность, как в теории, так и на практике – Шишков писал, что автор "Истории государства Российского" "не образовал язык, но возвратился к нему, и умно сделал"[101] – однако примирение между ними было больше внешним. Вряд ли Шишков мог согласиться со сделанными Карамзиным в его академической речи 5 декабря 1818 года утверждениями об окончательности разрыва между старой и новой культурами, или о превосходстве общечеловеческих (т.е. апробированных прогрессивной французской общественностью) образцов словесности над национальной литературой: "Связь между умом древних и новейших Россиян прервалась навсегда. … Красоты особенные, составляющие характер словесности народной, уступают красотам общим, первые изменяются, вторые вечны. Хорошо писать для России, ещё лучше писать для всех людей"[102]. Шишков отрицательно отзывался о Карамзине и после их внешнего примирения. О. Пржецлавский, родственник Ю.О. Нарбутт-Лобаржевской, второй жены Шишкова, неоднократно встречавшийся с ним в середине 1820-х гг., вспоминал: "Часто повторялись сетования Александра Семёновича на современных русских писателей, особенно на периодические издания. Он находил, что новые писатели извращают русский язык немилосердно, не любил Карамзина, упрекал его в том, что он русский язык переделывает на французский лад… Более всего он не мог терпеть сочинения Греча и Булгарина"[103].
         
          Публикации А.С. Шишкова
          В 1780- 90 гг. издавались художественные сочинения Шишкова; в 1800- 10-х гг. – его публицистические и филологические работы (см. выше).
          В 1816 году А.С. Шишков издал сборник составленных им во время войны 1812- 13 гг. и позже государственных документов – "Собрание Высочайших Манифестов, Грамот, Указов, Рескриптов, приказов войскам и разных извещений, последовавших в течение 1812, 1813, 1814, 1815 и 1816 годов".
          С 1817 года А.С. Шишков начал издавать своё "Собрание сочинений и переводов". Книги выходили тиражом 1200 экз. и передавались автором в пользу Российской академии. В "Собрание" были включены как литературные труды Шишкова, в т.ч. его "Детская библиотека" (том 1, 1818 г.), "Ироическая песнь о походе на половцев или Слово о полку Игоревом" (том 7, 1826 г.), так и работы по этимологии и сравнительной лингвистике – "Опыт разсуждения о первоначалии, единстве и разности языков, основанный на изследовании оных" (том 5, 1825 г.); "Продолжение изследования корней" (том 6, 1826 г.); "Опыт всеобщаго словаря или Собрание на разных языках слов, имеющих одинакий корень или одинакое значение, из чего явствует, что все языки происходят от первобытного языка, и не что иное что суть, как отдаленныя наречия онаго" (том 13, 1829 г.); "Сравнение славянских слов с словами других языков" (том 14, 1831 г.); "Собрания языков и наречий, с примечаниями на оныя" (том 15, 1832 г.) и т.д. В Собрание сочинений вошли также переводы художественных произведений и филологических работ, осуществлённые Шишковым. В 1839 году бы напечатан последний, 17-й том "Собрания сочинений и переводов А.С. Шишкова".
          *     *    *
          В 1820- 30-х гг. президент Российской академии являлся её главной движущей силой. В 1841 году, когда А.С. Шишкова не стало, император Николай I подписал указ о присоединении Российской академии к Императорской Академии наук. 19 октября 1841 года бывшая Российская академия стала вторым отделением русского языка и словесности Санкт- Петербургской Академии наук.
         
          Приложения
         
          Народные писатели и поэты, произведения которых издавались Российской академией
          Слепушкин Федор Никифорович (1783 - 1848 гг.). Родился в деревне Малое Мочино на Ярославщине, в семье крепостного крестьянина. В девятилетнем возрасте отец отправил его в Москву, прислуживать в торговой лавке. Через семь лет вернулся на родину, стал работать на мельнице. Женился на дочери мельника. Вскоре вместе с семьёй уехал в Петербург, где занялся мелкой торговлей. Писал стихи и, в подражание Крылову, басни. В 1822 г. в журнале "Отечественные записки" были напечатаны три его басни – "Лев и Волк", "Бык и Комар", "Лев, Барс, Собака, Осёл и Козлы". В 1826 г. вышел сборник "Досуги сельского жителя. Стихотворения русского крестьянина Фёдора Слепушкина". К книге прилагался автопортрет поэта. Российская академия присудила автору золотую медаль в 50 червонцев с надписью "приносящему пользу русскому слову". Он был представлен при дворе, получил подарки: золотые часы и шитый золотом кафтан. Его стихи знал и ценил Пушкин, подсказавший крестьянскому поэту одну из тем. С помощью покровителей Ф. Слепушкин был выкуплен из крепостных. В 1830 г. была опубликована его поэма "Четыре времени года". В 1834 и 1840 гг. выходили новые книги стихов Слепушкина, печатавшиеся Российской академией.
          С 1997 года имя Ф.Н. Слепушкина носит библиотека в г. Тутаеве (до революции - Романов-Борисоглебск) Ярославской области, в которой проходят ежегодные Слепушкинские встречи местных краеведов.
          Суханов Михаил Дмитриевич (1801/2- 43 гг.). Родился в деревне Славянская Архангельской губернии, в крестьянской семье. Грамотой овладел самоучкой. В 1824 году приехал в Петербург. Зарабатывая в подручных у ремесленника, начал писать стихи. В 1826 году встретился с А.С. Шишковым, который посоветовал ему брать темы из сельской жизни и "описывать природу без вычур и прикрас". В 1828 году, при содействии Российской академии, вышел его первый сборник "Басни, песни и разные стихотворения", награждённый серебряной медалью Академии и премией в 1000 руб. В 1836 году вышла его книга "Мои сельские досуги". Во время поездок в качестве поверенного по откупам в Ярославской губернии Суханов записывал произведения устной народной поэзии. В 1840 году вышел его сборник "Древние русские стихотворения, служащие дополнением к Кирше Данилову".
          Алипанов Егор Ипатьевич (1800- 60 гг.) был родом из Калужской области, из семьи крепостного крестьянина - заводского мастерового в Людиновском горном заводе. Он не получил образования, но с детства пристрастился к чтению. До 1824 года выполнял плотницкую и столярную работу в заводских мастерских, затем был назначен приказчиком и по делам службы ездил в Петербург. С 1828 года, после знакомства с книгой Ф.Н. Слепушкина "Досуги сельского жителя", начал писать стихи. В 1830 году, при содействии писателя Б.М. Федорова, вышла его книга "Стихотворения", любопытная тем, что в ней впервые была затронута фабрично- заводская тематика. В 1831 году на средства Российской академии была издана книга Е. Алипанова "Басни", за которую он был награжден серебряной медалью Академии. А.С. Шишков представил обе книги крестьянского поэта Николаю I, и автор получил в подарок от императора золотые часы. По ходатайству Российской академии Алипанов был выкуплен из крепостной зависимости. Он написал ещё несколько художественных произведений, среди которых пользовалась популярностью "Сказка о мельнике колдуне, Федоте, хлопотливой старухе, о двух жидках и о двух батраках", выдержавшая более 20 лубочных изданий.
          Ишимова Александра Осиповна (1804- 81 гг.). Родилась в Костроме. Обучалась дома и в пансионах для девочек, занималась самообразованием. В 1825 году приехала в Петербург, открыла частную школу. В 1831 году перевела книгу французского писателя-моралиста Ф.К.Ж. Дроза "Искусство быть счастливым". С августа 1834 года работала над "Историей России в рассказах для детей" – своей главной книгой, сделавшей её знаменитой. В книге нашли отражение важнейшие события русской истории с древнейших времен до начала царствования Николая I. Первые рассказы были с интересом встречены как русскими литераторами, так и юными читателями. Книга выходила в 1837- 40 гг. В 1839 году были опубликованы её детские "Рассказы старушки". В 1841 г. вышло второе издание "Истории России в рассказах для детей", в том же году удостоенное Демидовской премии.
          Шахова Елизавета Никитишна (1821- 99 гг.). В 1837 году Российская академия издала её сборник "Опыт в стихах" и премировала юную поэтессу, которой было тогда 15 лет. В 1839 году, при содействии Российской академии, вышел ещё один сборник её стихотворений. До 1845 года она публиковалась в "Сыне Отечества", "Современнике", "Библиотеке для Чтения". В 1849 году постриглась в монахини Тверского Рождественского монастыря.
          Онисимова Домна (1808/12 – 1868 гг.). Из села Дехтяное Рязанской губернии, дочь деревенского пономаря. На пятом году жизни потеряла зрение после оспы. Образования не получила, но с детства охотно слушала читаемые ей проповеди, старинные повести и сказки. В 1837 году новый священник их села, заметив её необыкновенную память и любовь к чтению, начал читать ей различные сочинения, в особенности стихи. После этого она сама стала сочинять стихи, которые рязанский губернатор переслал в столицу. Министр Д.Н. Блудов направил их А.С. Шишкову, "как просвещённому, постоянно- ревностному любителю отечественной словесности и покровителю талантов". В январе 1838 года Российская академия напечатала тиражом 400 экз. книжечку стихов Д. Онисимовой и послала автору 100 рублей премии.
         
          Ф.Н. Слепушкин. Стихи.
          Ответ моим землякам
          По селу меня ругают
          Одноземцы за стихи,
          Пустомелей называют:
          Вот пустился на грехи!
         
          "Знал бы торг, весы и меры,
          Да о поле б не забыл,
          Чем выдумывать химеры!" -
          Мне знакомец говорил.
         
          "Не в свое не суйся дело, -
          Были речи земляка, -
          "И скажу, голубчик, смело:
          Стоит бить бы дурака!"
         
          Но позвольте, сваты-други,
          Вам причину объяснить:
          Вить пишу я на досуге.
          Так за что ж меня винить?
         
          Рассудите вы, родные,
          Лучше ль попусту гулять?
          Нам минуты дорогие
          Не велел Господь терять!
         
          Утром в лавке я бываю,
          До обеда всё тружусь,
          В полдень счёты разбираю,
          В вечер поздно спать ложусь.
         
          Но урву какой часочек
          От бессонницы своей,
         
          Взяв бумажки лоскуточек,
          За стихи я поскорей.
         
          И в моем воображеньи
          Жизни сельской красоты,
          Как в весёлом сновиденьи,
          Представляются цветы.
         
          И с бумагой разделяю
          Я мечту тогда мою,
          И, что в сердце ощущаю,
          Я в стихах передаю.
         
          Иногда пишу портреты
          Я с родни, с детей, друзей,
          Ставлю верно их приметы
          В память радости своей!
         
          Я искусства не имею,
          Пред судьями вкуса нем.
          Хвалят – веселюсь душою,
          Хулят – не печалюсь тем.
         
          Веселюся за трудами,
          Как с палитрою сижу;
          С доброй женкой и с детями
          Час бесценный провожу.
         
          Чем знакомым я мешаю?
          Видит бог, не знаю сам!
          Но на волю оставляю
          Пересуды землякам.
         
          Изба
          Я о мирной жизни сельской
          Вам хочу сказать, друзья!
         
          Как в тиши здесь деревенской
          Добрая живет семья.
          Старый дом с двумя окнами,
          Весь соломою покрыт;
          В нём и верх, и со стенами -
          Всё простой имеет вид.
          Тамо видел я икону!
          Впереди она стоит:
         
          Перед нею ж по закону –
          Свечка жёлтая горит.
          Стол большой, и весь дубовый,
          Не накрыт стоит ничем;
         
          Лишь один корец кленовый
          С добрым пивом был на нём!
          Лавки с чистыми скамьями
          В той избе вокруг стоят;
         
          Шубы рядышком висят,
          Чинно, вместе с зипунами.
          Полки с кринками, с горшками,
          Всё опрятно, на уряд.
         
          Печь большая: - там полати,
          Где семья ночной порой
          Спит равно как на кровати
          По трудах своих зимой.
         
          Колыбель с дитей висела,
          Там его покоил сон;
          Мать при нём тогда сидела,
          Пряжу вила с веретён.
         
          Дед на печке и с детями
          Сидя, лапотки плетёт
          И весёлыми словами
          Про старинушку поёт!
          На скамьях же за гребнями
          Пряжу девушки прядут;
          Бабы, сидя за станами,
          Пестрядь, холст и сукна ткут,
         
          С ними бабушка родная
          Всей семье заводит речь:
         
          "В чём же прибыль нам большая,
          Что всего нужней беречь?"
          Все, задумавшись, молчали
          Перед бабушкой тогда;
          Слов её не отгадали,
          Шёл лишь свист с веретена.
         
          Тут старушка им сказала:
          "Вот что нам всего нужней! -
          И на печку указала, -
          Жить бы нам нельзя без ней,
         
          В стужу печь нас согревает,
          Хлеб готовит для людей;
          Сердце старца утешает,
          Он покоится при ней!
         
          Вспомнит годы молодые;
          Тут же детушкам игра;
          Самый дым для нас, родные,
          Много делает добра.
         
          Примечайте, как затопит
          Баба печку на заре,
          Дым густым туманом ходит
          В это время по избе.
         
          Тем он сырость извлекает,
          И клубясь уйдет трубой. -
          Печь здоровье доставляет,
          Даст и бодрость и покой".
         
          Пряжа льна
          Гори, гори, лучинушка,
          Гори посветлее,
          Прядись скорей, мой чистый лён,
          Прядись поскорее!
         
          Спеши, моё кленовое,
          Спеши, веретенце!
          Пора мне шить для милого
          В дары полотенце!
         
          Мне весть пришла, что жив мой друг
          И скоро приедет;
          Его душа моей душе -
          Ни в чем не изменит.
         
          И, может быть, летит ко мне
          Он соколом ясным.
          Я буду ждать по вечеру -
          И в утро днём красным.
         
          Лишь только я увижусь с ним,
          Скажу: друг со мною!
          Прими скорей подарок мой -
          И сердце с душою!
         
          Уборка льна
          Всех раньше бабушка родимая вставала,
          На утренней заре, при пенье петухов;
          Бродила по избе,- семье своей ворчала,
          Ворчанье есть душа везде у стариков;
          И с посохом к окну середнему подходит,
          На нивы и поля разборчиво глядит,
          Где полное душе веселие находит,
          Увидя, как сосед с семьей в трудах кипит,
          Стучит, кричит детям: "Ленивцы, как не стыдно
          Лежать до сей поры, а в поле не бывать!
          Соседи там давно, а вас ещё не видно:
          Добра вам, детушки, от лени не видать;
          Счастливая пора не надолго продлится,
          Ведь осень подойдет, начнет дождь ливнем лить:
          Прогонит со двора; с работой тут простишься!
          Уж поздно будет вам потерю воротить".
          Поднялась вдруг семья; сбираяся молчали.
          Краюху взяв с собой, иконе помолясь,
          Бежали на поля,- работу начинали,-
          Лён с корнем теребить проворно устремясь.
          Рядами вкруг себя все место покрывают,
          Где должен он лежать ещё довольно дней;
          Завидели, готов - немедля подымают
          И к дому на овин свезут его с полей.
          Там семя обобьют, связавши лён руками,
          Для стилки на луга обратно отвезут.
          И солнышко печет, и дождик мочит тут,
          И провевает ветр лён, устланный рядами.
          Лён мякнет, белится, а после - на дворы -
          Там чешут, треплют, мнут и с плеч долой заботы,
          Уборка льна у них тяжеле всей поры
          беспокойнее всей полевой работы.
         
          Е.И. Алипанов. Басни (изданы Российской академией в 1832 г.).
         
         
          Пастух и волчонок
          У Пастуха была плохая собачонка,
          А стадо надобно уметь оберегать;
          Другого сторожа Пастух придумал взять!
          Поймал в лесу Волчонка,
          Воспитывать при стаде стал;
          Лелеял да ласкал,
          Почти из рук не выпускал.
          Волчонок подобрел. Пастух с ним забавлялся,
          И, глядя на него, не раз он улыбался
          И приговаривал: "Расти, Волчок, крепись.
          Защитника себе ягнятки дождались!
          Не даст он никому моей овечки скушать".
          Как видно, наш пастух
          К пословицам был глух;
          А надо бы ему прислушать:
          Кормленый волк не то, что пёс;
          Корми, а он глядит всё в лес.
          Волчонок к осени порядочным стал волком;
          Отцовский промысел в уме своем держал
          Да случай выбирал.
          Надеясь на него, Пастух позадремал;
          А сторож задушил овечек тихомолком
          Да был таков.
          Опасно выбирать в Собаки из Волков!
         
          Свинья в огороде
          Сибирская свинья безвестною жила
          На винокуренном заводе;
          Безвестно жить и у людей не в моде,
          Так в знать войти неряхе мысль пришла
          И счастия искать на это в огороде.
          Как видно, подстрекнул Хавронью бес,
          Иль, может статься,
          Наскучило в грязи валяться,
          Но только решено на чудо из чудес!
          Въезжает уж в Москву она с свиньями пышно,
          Но всё еще в Москве о ней не слышно!
          "Узнает же, кто я, московский весь народ", -
          Хавронья хрюкнула; вломилась в огород,
          А в нём хозяина, на грех, не видно было;
          Вот по грядам она прилежно водит рыло,
          И что-то начала искать и землю рыть;
          Сама взъерошилась, подняв свои щетины.
          Однако ничего нигде не мог найти
          По вкусу ум свининый.
          "Всё плохо, плохо здесь! -
          Она ворчит себе. - И видно неуменье!
          Я б огород пересадила весь
          На образец, на загляденье.
          Здесь место заняли капустой да травой,
          А лучше б посадить крапивы полевой;
          А тут бы с бардой чан поставить,
          Какую пользу бы могли они доставить!
          Но всё у них не так. О! я, как захочу,
          За это проучу,
          И всё, что тут растет, на славу в грязь втопчу!"
          Что долго думать? Принялася;
          Ну теребить капусту с гряд,
          Укроп, и мяту, и салат;
          Не полевым кротом, но бурей поднялася!
          Левкои, алый мак,
          Петрушку, спаржу, пустарнак
          Смешала с грязью в кавардак!
          Случись к тому, ослов тут мимо гнали;
          В забор уставя лбы, ослы забормотали.
          "Ну, хрюкушка! - тут Долгоух сказал. -
          Такой я смелости в тебе не ожидал!
          Теперь-то я смекнул, и вот мои догадки:
          Ведь ты умней,
          Смелей,
          Ну, даже и чудских свиней!
          Такие чудеса кто б сделал без ухватки?"
          Хавроньи голову вскружила похвала,
          Хавронья рыло подняла, -
          До честолюбия и свиньи, видно, падки! -
          И хрюкает: "О мне везде молва;
          Я знаю Русь, и ей о мне известно;
          А похвалу услышать лестно!"
          - "Молчать, кума, молчать!" -
          Тут Ворон наградил её советом. -
          Не величайся так! Какая польза в этом,
          Что худо, что добро не знать,
          Да браться разбирать?
          А твой разбор такой, чтоб грязью всё марать.
          Подумай, сколько ты хорошему вредила,
          Но лишь ослам ты угодила,
          А нам хвалить какая стать?"
          Иной Зоил не только пишет,
          Но даже в критике сам глупой спесью дышит!
          И тем довольнее, чем больше разругал,
          Пускай чужие недостатки
          Завистнику б казались сладки;
          А то наш шарлатан, нахал,
          Добро и худо
          В одно воротит блюдо,
          И, радуясь, что тем ослов он насмешил,
          Сам думает: "Я славу заслужил!"[104]
         
          Зажигательное стекло
          Простое белое стекло
          В знакомство с солнышком вступило
          И от лучей его огонь произвело.
          Счастливец тот, кого ученье просветило!
         
          Заводские работы
          Люблю смотреть работ стремленье
          Стоя в заводской мастерской
          И вижу дивное явленье
          Как бы волшебною мечтой
          Не Этна ль пламенем зияет?
          Там искры с шумом вверх летят
          Клокоча лава прах снедает
          И вихри звёзд златых кипят
          Таков завод Людинов горной
          Там дым густой свет дневный тмит
          Там пламем дышит горн огромный
          И млатом стук – как горн гремит
          Река огня в отверстье льётся
          Мехов гул томный раздаётся
          И озеро огня стоит
          Народ – всегда в трудах кипит
          Здесь точат копия стальные
          Мечи воинственных полков
          Льют бомбы, вихри боевые
          Готовят громы на врагов
         
          Скворец
          Застигнутый в лесу ненастьем и грозой
          Скворец летал и утомился,
          И Ястреб уж над ним издалека кружился,
          Но благотворною он был спасён рукой:
          Шёл мимо птицелов и взял Скворца с собой.
          Спокоен скворушка; есть домик тёплый, сытный,
          И вместе с домиком – к вельможе он попал;
          Вельможа тот был адмирал,
          И в бурю кораблём России управлял[105],
          Был столько ж добр душой, как саном знаменитый.
          Отвёл Скворцу решетчатый приют,
          И Скворушку теперь лелеют, берегут;
          Лишь только он проснётся,
          То зёрнышки к нему летят,
          То свежая водица льётся,
          И с лаской на него глядят;
          …
          Живи, Скворец, и старцу пой зимою;
          Напоминай ему о сделанном добре
          И весели его при вечера заре.
          Во всякой счастлив тот поре,
          На помощь к ближнему простерта чья десница
          А к благодетелю признательна и птица.
         
          М.Д. Суханов. Басни, песни и разные стихотворения крестьянина Михайлы Суханова (изданы Российской академией в 1828 г.).
         
          Крот, встретившись со Слоном, стал спрашивать его:
          "Скажи, мой друг великий,
          Что говорят о мне у Льва, зверей владыки?"
          На это Слон в ответ: "Не слышно ничего.
          И даже там не знают
          Что и Кроты бывают"
         
          Медведь Львом сделан был судьёй
          Проходит пять, шесть дней
          Вот Волк его по дружбе навещает
          "Что, брат? - у Миши он спросил –
          Когда проситель к вам смиренно прибегает
          И даст медку – возьмёшь?"
          Ответ Медведя был:
          "О, нет! Лев очень строг. Я свято чту уставы.
          Но с мёдом он пускай идёт к моей жене.
          Она возьмёт и мне
          На лапу попадёт, а будем – оба правы"
         
           Красна девица сидела под окном,
           Утирала слёзы белым рукавом.
           Пришла весточка нерадостная к ней,
          Что сердечный друг не верен больше ей,
          Что задумал он иную замуж взять.
          Как тут девице не плакать, не вздыхать?
          Стали девицу подружки утешать:
          "Полно сердцем о неверном тосковать.
          Ты в селе у нас всех лучше красотой,
          Наши молодцы любуются тобой.
          Всякий девице желает угодить;
          Ты властна из них любого полюбить".
          - "Пусть их много, - красна девица  в ответ, -
          Сердце милого другого не найдет!"
          "Что ты, девица, невесело сидишь?
          Что ты, красная, печалишься, грустишь?
          От тоски ты изменилась вся в лице -
          Или тужишь об удалом молодце?
          Ты напрасно перестань себя губить.
          Пользы нет тебе неверного любить.
          Вспомни, девица: родные у тебя,
          Они любят тебя более себя.
          Ты одна – как солнце красное у них.
          Опечалишь ты тоской своих  родных".
          - "Я бы рада перестала тосковать
          И родных своих тоскою огорчать -
          Но что ж делать? Как мне друга  позабыть?
          Я умру - но буду милого любить!"
         
          Елизавета Шахова. Стихи.
         
          Вдохновение
          Раз, минувшею весною,
          Помню, позднею порою,
          У холма, вблизи ручья,
          На скамье сиделая.
          Все давно глубоко спали
          В дальних хижинках села.
          Ночь, как день, была светла,
          С ближних гор ручьи бежали
          И с журчаньем предо мной
          С светлой речкою сливались,
          Будто с матерью родной.
          Трелью, дробью раздавались
          В роще песни соловья;
          Наполнялась грудьмоя
          Их гармонией небесной.
          Унеслася в миг-в чудесный
          Мир мечты душою я...
          Что-то вдруг вблизи мелькнуло:
          Подле речки голубой
          Что-то легкое порхнуло,
          И в испуге пред собой
          Деву, призрак, я узрела;
          Вся в лучах она горела
          И, как облачко, была
          Ослепительно бела!
          На груди сияла лира,
          В светлых взорах благодать;
          И дала мне знак внимать:
          "Я с родимого эфира
          Послана тебе вдохнуть
          Божий дар в девичью грудь!-
          Полюби его, отныне
          Гений жизни он твоей!
          Сохрани его святыней
          В чистоте души своей.
          Небом мир тебе с ним будет,
          Он былое воскресит,
          Радость давнюю разбудит,
          Горе новое смягчит.
          Лира будет талисманом,
          Усладительницей бед,
          .Не забудь же мой привет!"
         
           И, сказав, от глаз туманом
           Лучезарная свилась,
           И, как облачко, взнеслась
           В высь лазурную эфира.
           На траве осталась лира,
           Златострунна и ясна,
           Солнцем искрилась она.
           К ней я с трепетом припала.
           Но едва моя рука
           Струн коснулася слегка...
           Лира дивная пропала!
           Взвеял легкий ветерок;
           Надо мною, как лилея,
           Снежной свежестью белея,
           Резво взвился голубок.
           Озираясь, я дрожала,
           Хладом сердце облегло,
           И рука невольно сжала
           Помертвевшее чело.
           Между тем лучи дневные
           Проясняли лик земной,
           Солнце встретилось с луной.
           Поселянки молодые
           У скамьи меня нашли
           И домой в изнеможеньи
           С беспокойством отнесли.
           Через ночь мне в сновиденьи
           У того ж опять ручья
           Зрелась чудная моя,
           И как в небе луч светила
           Блещет лентою златой,
           Призывала и манила
           В мир Поэзии святой.
           О, как сладостно, как внятно
           Мне звучал её привет!
           Пусть же девы непонятной
           Сердце выполнит завет!
           С той поры я полюбила
           Чистые отрады Муз
           И священный заключила
           Сердца с думою союз
         
          Домна Онисимова. Стихи (из сборника, изданного в 1838 г. Российской академией).
         
          Стихи, говорённые на заданный предмет: описать сельскую жатву
          Позлащает лето нивы,
          Август радует жнецов,
          Поселянин не ленивый
          С нетерпеньем ждёт плодов.
         
          Закричит тогда с восторгом:
          Что, готовы ли серпы́?
          Время в поле, завтра с Богом,
          В добрый час, вязать снопы.
         
          Лишь с востока развернулась
          Чуть румяная заря,
          Из деревни потянулась
          Вереница на поля.
         
          Жнут усердными руками;
          Че́рны тучи стра́шны нам;
          Солнце ж яркими лучами,
          В радость полевым трудам.
         
          Заскрипят с полден телеги,
          Вмиг кладу́шки на гумне;
          Кто возрос на лоне неги,
          Тот не чувствует вполне
         
          Как усталому приятно
          Зреть награду и покой;
          Поселянину понятно:
          Он в восторге сам не свой.
         
          Он небрежно отирает
          Пот трудов и пыль с лица,
          И с весельем запевает
          Песню сельского жнеца.
         
          Звуки песни пронесутся;
          Старец, гроба на краю,
          Слышит их, и слёзы льются;
          Вспомнил молодость свою!
         
          Вот вечерняя прохлада
          Окропляет дол росой;
          Пыль взвивается от стада,
          Слышен отзыв роговой:
         
          То замолкнет за холмами,
          То раздастся в шуме стад;
          Вместе ж с стадом, с пастухами,
          И жнецы с полей спешат
         
          К увядшему цветку
          Я в весенний вечерочек
          Посещала струйный ток,
          И в долине, где лесочек,
          Мне понравился цветок.
         
          Алый, нежный распускался,
          В роще липовой, густой,
          Пред другими отличался
          Особли́вой красотой.
         
          Свежей окроплён росою,
          Нежным запахом дышал,
          И долину всю собою,
          Мне казалось, украшал.
         
          Свист в глуши певцов крылатых
          Прилетал издалека;
          Средь даров весны богатых
          Их дивит краса цветка.
         
          Лес, лучами освещённый
          Догорающей зари,
          Дух мой почитал прельщённый
          Местом радости, любви.
         
          Вешних прелестей картина
          Рисовалась там вполне;
          Красилась цветком долина,
          Им ручей играл в волне.
         
          Встала буря, и грозою
          С корнем вырвала цветок,
          Он склонился меж травою,
          Бледен, сух, и весь поблёк.
         
          О цветок, столь нам приятный,
          Верить ли, что это ты?
          Твой исчез дух ароматный,
          Истребились красоты́!
         
          Ещё всё цветёт весною,
          Встретила тебя зима;
          Ты увял, и я с тоскою,
          С той поры томлюсь сама.
         
          Мне стал мрачен лес любимый,
          Ручеёк журчит печаль,
          Видеть не хочу долины,
          Без цветка… его мне жаль!
         
          Соловья унылы трели,
          Их услышать мне тоска:
          Он свистит, что запустели
          Там долины без цветка.
         
          Свистом сердце мне пронзает,
          Но не может усладить,
          И невольно заставляет
          По цветочку слёзы лить
         
          Ночь при шуме ветра
          Шуми, шуми, о ветер буйный
          Над кровлей сельской завывай
          Товарищ будь печальной думе
          И томны мысли овевай
         
          Всё спит и ночь даёт свободу
          Тебе внимать, о буйный ветр
          Шуми, напоминай природу
          Мне зреть её – надежды нет
         
          Судьба во мраке долгой ночи
          Её сокрыла от меня
          Навеки омрачила очи
          Во тьме судила жить стеня
         
          Шуми, взывай между древами
          Зелёны листья трепещи
          Бушуй ужаснее водами
          Волнами на берег плещи
         
          Во тьме живущей, чуждой свету
          Пустыннице в кругу людей
          Шуми, яви картину лета
          Напомни о природе всей
         
          Напомни шум ручьёв сребристых
          Бегущих быстро по песку
          И зелень мая, древ ветвистых
          Луга цветущие, росу
         
          Напомни жизни миг бесценный
          Расцвет моих весенних дней
          Сии минуты незабвенны
          Живей представь душе моей
         
          Траву, цветы, долины, горы,
          Ручьи прозрачные, леса,
          Уже мои не встретят взоры,
          Мне так судили небеса.
         
          Навеки для меня несчастной
          Померкли солнце и луна
          Уж мне не зреть весны прекрасной
          Она цветёт не для меня
         
          И нивы класами густыми
          Не могут радовать меня
          И рощи ветвями густыми
          Не манят в тень при зное дня
         
          С тобой одним, товарищ милый,
          Я чувство горести делю
          Клонясь при жизни в мрак могилы
          В тебе одном природу зрю
         
          Представь мне поле со цветами
          Сокрыто зеленью младой
          Где дети собрались кружками
          Резвиться вешнею порой
          Представь мне лес густой, тенистый
          В струях вид сельский повтори
          Воды источник тихой, чистой
          В разлив вечерния зари
         
          Увы! и мне, покрытой мраком,
          Природа радостно цвела
          Весенних дней моих порою
          Потом навек всё отняла
         
          Ищу представить в мысли томной
          Луну и звёзды в небесах
          Но всё в дали сокрылось чёрной
          Давно мелькнувшее в глазах
         
          Лишь ты всю верность сохраняя
          Взываньем сладость в сердце льёшь
          Шумишь, шумишь, не умолкая
          И жизнь мне чувствовать даёшь
         
          Развитие славяноведения
         
          С конца XVIII века начали устанавливаться связи между российскими и зарубежными славистами.
          В 1792 году в России побывал видный чешский лингвист Йозеф Добровский. Он изучал древние рукописи в Петербурге, в Москве, в частном собрании библиофила графа А.И. Мусина-Пушкина.
          Одним из первых среди европейских учёных Й. Добровский познакомился со "Словом о полку Игореве", опубликованном в 1800 году. С этого начались его связи с российскими филологами. Добровский предлагал исправления к первым русским изданиям "Слова"; руководил работой над его переводами на чешский язык своих учеников Й. Юнгмана, В. Ганки[106].
          Летом 1813 года, находясь в Праге, А.С. Шишков встретился с И. Добровским лично. У них нашлось много тем для обсуждения: славянские древности; "Слово о полку Игореве"; сравнительная лингвистика; этимология. Вернувшись в Россию, он продолжил переписку с Добровским.
          Утверждение в мае 1818 года нового устава Российской академии и её финансовой сметы позволили А.С. Шишкову развернуть более активную деятельность по поддержке славистики в России и филологических исследований в других славянских странах, особенно по составлению словарей и сбору фольклора. В составленный им Устав Российской академии были внесены положения о развития связей со славянским научным миром. Параграфы первый и восьмой главы второй Устава требовали от её членов "стараться о своде славянских наречий, об изучении корней и происхождении от них ветвей… об издании словарей славенских наречий, дабы через то открывался коренной смысл и сила языка нашего"[107]. Предусматривалось присвоение выдающимся зарубежным славистам званий почётного члена Российской академии; выделение им единовременных и постоянных пособий.
          5 декабря 1818 года на торжественном заседании Академии её почётным членом был выбран поляк С. Линде за созданный им "Словарь польского языка", полезный и русским филологам, так как он "из сличения многих наречий часто открывал корни слов, в нашем языке употребительных".
          В 1820 году Линде прислал в Академию перевод и комментарии к "Русской Правде", сделанные И.-Б. Раковецким. В том же году автор был награждён малой золотой медалью Российской академии, а в "Известиях" появилась публикация фрагментов из его труда.
          В 1819- 30-х гг., по представлению Шишкова, получили медали Академии, а в ряде случаев и немалую финансовую помощь, видные слависты чехи Ганка, Шафарик; словенец Копитар; словак Коллар; поляк Раковецкий; серб Караджич, закарпатский русин Венелин. Добровский, Ганка, Неедлы, как и Линде, были избраны почётными членами Российской академии.
          Зарубежные слависты присылали в Академию свои работы. Так, И. Юнгман прислал составленный им богемско- немецко- латинский словарь. Вук Караджич прислал сербский словарь, перевод "Илиады" на чешский (богемский) язык. Неоднократно присылал свои труды В. Ганка и другие слависты. В свою очередь, Российская академия посылала свои издания Раковецкому, Ганке, Шафарику, Караджичу.
          А.С. Шишков в переписке со славянскими литераторами и филологами пропагандировал идеи о единстве славянских языков: "все славенские наречия суть одного отца дети"; о происхождении западноевропейских языков от славенского: немцы и другие народы, как он писал, "только по пристрастию и из упрямства не желают признавать, что многие слова их суть ветви славенских слов". Он также считал, что полякам и чехам, как славянским народам, следует пользоваться не латиницей, а кириллицей, "с жаром восставал против того, что для польской и чешской грамматики приняты не славянские или русские, а латинские буквы"[108]. О. Пржецлавский, издававший в Петербурге газету на польском языке, убеждал президента Российской академии, что произношение некоторых польских фамилий нельзя точно выразить кириллическими буквами.
          Ряд зарубежных корреспондентов Шишкова высказывал мысли о происхождении языков, сходные с его собственными. Так, Юнгман отмечал, что славянские языки очень близки к индийским; приводил пример чеха, понимавшего в Индии, не зная языка, местных жителей[109]. Поскольку в те времена, под влиянием работ английских индологов, уже начало складываться мнение, что санскрит – если не источник, то "старший брат" индоевропейских языков, то Шишков мог усматривать в этом примере не только поддержку своих представлений о родстве всех языков и их происхождении из единого первоисточника, но и о близости этого первоисточника к славенскому языку.
          Российская академия оказала финансовое содействие фольклорно-этнографическим экспедициям: Венелина в Болгарию (1830-33 гг.); Караджича по сербским землям (1835 г.); профессора Московского университета Надеждина в Венгрию и Сербию (1840 г.). За её счёт были изданы "Влахо-болгарские или дако-славянские грамоты" Венелина (1840 г.).
          В декабре 1829 года Российская академия, по инициативе Шишкова, приняла решение о создании Славянской библиотеки, где хранились бы памятники письменности, словесности и истории славянских народов. Для этого в её бюджете было выделено 30-40 тыс. рублей на закупку книг и создано три штатных единицы учёных библиотекарей, с оплатой 3-4 тыс. рублей ежегодно. Кандидатами в библиотекари предполагались Ганка, Шафарик и Челаковский. Все они выразили согласие, благодарили за приглашение, но, по разным причинам, просили отсрочки. Дело затянулось, а потом и вовсе было отменено.
          Успешнее завершилась попытка А.С. Шишкова организовать кафедры истории славянских литератур в университетах, предпринятая им в ноябре 1826 года, во время нахождения на посту министра народного просвещения. Кандидатами на профессорские должности для этих кафедр были выдвинуты те же Ганка и Челаковский. Хотя приезд их так и не состоялся, но в 1834 году, уже после ухода Шишкова из министерства, был утверждён университетский устав, предусматривавший учреждение кафедр истории и литературы славянских языков.
          Можно предполагать, что Ганка, Шафарик и Челаковский отказались, в конце концов, несмотря на стеснённое материальное положение, от поездки в Россию, поскольку видели большие перспективы у себя на родине, где, в условиях национального возрождения, к их трудам проявлялся немалый общественно-политический интерес.
         
          Приложения
         
          Зарубежные слависты - корреспонденты Российской академии.
          Добровский Йозеф (1753 - 1829 гг.). С 1779 года занялся исследованием чешских древностей и литературы. В 1780-х гг. издавал сборники "Богемская литература". Несколько лет преподавал лужицкие языки. В 1792 году пражское Королевское общество науки отправило его для сбора и изучения славянских рукописей, увезённых из Праги шведами во время Тридцатилетней войны, в Стокгольм, Або, Петербург и Москву. В России он ознакомился примерно с тысячью древних рукописей.
          Добровского интересовали вопросы происхождения кириллицы и глаголицы; прародины славян. Он внёс большой вклад в выявление по рукописям древнейшей формы письменного языка славян. Был также знатоком славянского фольклора и этнографии. В 1806- 15 гг. он выпускал общеславистические сборники "Славин" и "Слованка". В 1813 году составил план издания этимологического словаря славянских языков. В 1822 году опубликовал на латинском языке старославянскую грамматику.
          Немалую работу Добровский вёл и в области чешской литературы и истории. Он опубликовал грамматику и несколько учебников чешского языка; составил большой чешско-немецкий словарь. Написал исторические очерки чешского языка и литературы. В 1803- 19 гг. издал цикл статей "Критические опыты очищения чешской истории от позднейших вымыслов". В 1818 году Добровский участвовал в основании Национального музея в Праге.
          Добровский также вёл педагогическую работу, читал бесплатные курсы славистики кружку молодёжи. Его деятельность способствовала росту чешского национального самосознания.
          В 1820 году Добровский был избран почётным членом Российской академии. В 1825 году в Петербурге был опубликован перевод с немецкого языка его книги "Кирилл и Мефодий, словенские первоучителя".
          Линде Самуил Богумил (1771 - 1841 гг.), из Торуни. Создал подробный польский толковый словарь, в котором польские слова были сопоставлены с другими славянскими и иностранными словами и пояснены примерами из древних и современных произведений. В 1807 г. вышел первый том "Словаря польского языка". Затем в течение семи лет появилось ещё пять томов.
          В 1818 году Линде был выбран почётным членом Российской академии, за "усердие и трудолюбие к распространению польз" славянских языков.
          7 декабря 1826 года Николай I за заслуги в области науки и образования пожаловал ему дворянство и герб "Словник".
          Раковецкий Игнаций-Бенедикт (1782 - 1839 гг.). Основной труд – исследование о быте славян до принятия ими христианства. В 1820- 28 гг. издал перевод на польский язык "Русской Правды" (Prawda Ruska) со своими комментариями. В 1820 году Российская академия наградила Раковецкого золотой медалью третьей степени (25 червонцев).
          Ганка Вацлав (1791 - 1861 гг.). В 1813 году познакомился с И. Добровским. В 1815 году вышли его стихи, "Ганковы песни". В 1817- 26 гг. был опубликован пятитомник собранного им фольклора, под названием "Старинные сказания". В 1818 году опубликовал "Краткую историю славянских народов". С 1818 года служил библиотекарем основанного в этом году (при участии Добровского) Национальном музея в Праге. В 1821 году перевёл на чешский язык "Слово о полку Игореве", пользуясь консультациями Шишкова и Добровского. В 1822 году составил "Чешскую грамматику", с учётом советов Добровского. С 1849 года до конца жизни занимал кафедру славянских языков в Карловом университете. В 1853 году издал Остромирово евангелие; вслед за Востоковым. Для филологических взглядов Ганки была характерна ориентация на русский язык, как "наименее испорченный" из славянских. Он сыграл большую роль в знакомстве чехов с русской литературой.
          В 1820 г. был награждён серебряной медалью Российской академии, а в 1836 году – золотой медалью второй степени (50 червонцев).
          Юнгман Йозеф (1773 - 1847 гг.). Перевёл на чешский язык ряд западноевропейских классиков. Принимал участие в полемике о новой орфографии чешского языка. В 1825 году вышла его "История чешской литературы". С 1838 г. ректор пражского Карлова университета. Наиболее значительным трудом его был пятитомный чешско-немецкий словарь.
          1 июня 1835 года был награждён золотой медалью второй степени Российской академии за "Чешско- немецкий словарь".
          Шафарик Павел Йозеф (1795 - 1861 гг.). В 1823 году в Пеште с его участием был издан сборник словацких народных песен. В 1833 г. переехал в Прагу, где работал над своим основным трудом "Славянские древности", первый том которого вышел в 1837 году. В 1834- 35 гг. Шафарик работал редактором журнала Světozor, затем книжным цензором; с 1841 г. - хранителем библиотеки Пражского университета; с 1848 г. её директором. В круг его интересов входила также глаголица; теория чешской поэзии.
          В 1836 году Российская академия наградила П. Шафарика золотой медалью второй степени. В 1838 г. был издан перевод на русский язык основного труда П. Шафарика "Славянские древности". Автор получил немалое денежное вознаграждение.
          Неедлы Ян (1776 - 1835 гг.). Профессор чешской литературы в Пражском университете. В 1820 г. был избран почётным членом Российской академии.
          Копитар Ерней Бартол (1780 - 1844 гг.). В 1808 году опубликовал первую грамматику словенского языка "Грамматика славянского языка Краины, Каринтии и Штирии". Занимался лексикографией, реформированием алфавита, составлением учебников, сбором фольклора и общепросветительской деятельностью. Поддерживал дружеские отношения с Вуком Караджичем и помогал ему в работе над созданием литературного сербскохорватского языка.
          В 1836 году издал сборник Glagolita Clozianus, в который вошли т.н. "Фрейзингенские отрывки" – древнейший известный текст на словенском и первый текст, написанный на славянском языке латиницей. В 1836 году Российская академия наградила Копитара золотой медалью второй степени.
          Коллар Ян (1793 - 1852 гг.). В 1822 году издал, совместно с Шафариком, первое собрание словенских песен; переизданное в 1827 году. Написал несколько трудов по славянской филологии, истории, мифологии, древностям. В 1849 году, в качестве благодарности словакам, выступившим на стороне австрийцев против венгров, был назначен профессором Венского университета, получил там кафедру славянских древностей и мифологии.
          В течение ряда лет публиковался его большой сборник стихов "Дочь Славы" (Slavy Dcera), оказавший значительное влияние на словакскую и чешскую культуру. В 1851 году он вышел полным изданием.
          В 1836 году Российская академия наградила Коллара за "Дочь Славы" золотой медалью второй степени.
          Караджич Вук Стефанович (1787 - 1864 гг.). В 1813 году уехал в Вену, где познакомился с цензором-словенцем Ернеем Копитаром, который обратил внимание на языковые способности Караджича и его знание фольклора. При содействии Копитара Караджич начал публиковать сербские народные пословицы и обрабатывать народный речевой материал. В 1818 году, после четырёхлетней подготовительной работы, опубликовал сербский словарь и грамматику. Словарь послужил фундаментом для нового типа литературного языка, основой которого стал не городской, а сельский говор. В 1819- 20 гг. Караджич побывал в России, где получил от Российской академии серебряную медаль, премию в 300 рублей. В 1821 году Караджич издал сборник "Сербские народные сказки"; в 1823- 33 гг. – "Сербские народные песни", в четырёх книгах. В 1830-х гг. он собирал фольклорный материал в России. В 1835 году путешествовал по Хорватии, Черногории, Далмации, где собирал исторические и этнографические материалы; произведения сербской устной словесности. Российская академия выделила ему на экспедицию 1080 рублей.
          В своей реформе сербского языка Караджич отчасти следовал принципам, провозглашавшимся в России А.С. Шишковым, отчасти расходился с ними. Так, включение в словарь народных языковых форм, сбор фольклора, народных песен соответствовали призывам Шишкова к изучению литераторами отечественной словесности. Но, с другой стороны, Караджич, в отличие от Шишкова и его единомышленников, стремился минимизировать использование церковно- славянизмов, что привело к секуляризации создаваемого им варианта литературного языка и его расхождению как с прежней письменной традицией сербов, так и с языками других православных славянских народов. Языковые реформы Караджича вызвали протесты со стороны сербского духовенства; некоторое время они находились под запретом властей. Тем не менее, реформированный Караджичем вариант языка стал базой для современного сербского языка.
          Челаковский Франтишек Ладислав (1799 - 1852 гг.). В 1822- 27 гг. издал сборники "Славянские национальные песни", в трёх томах; в 1827 году – "Литовские национальные песни"; в 1829 году – сборник стихов "Отзвук русских песен"; в 1839 году – "Отзвук чешских песен", по мотивам народной поэзии. Составитель хрестоматий по русской и польской литературе.
          Венелин Юрий Иванович (Георгий Гуца) (1802- 39 гг.) Обучаясь во Львове, начал собирать исторические сведения о славянах и родственных им племенах, приводимые античными авторами. В 1825 году приехал в Москву. В поисках работы обратился к своему земляку, слависту и педагогу И.С. Орлаю (1771 - 1829 гг.), автору первой истории Закарпатья на русском языке, и, по его совету, поступил на медицинский факультет. Во время учёбы и после неё продолжал собирать материалы по истории древних славян; познакомился с ранними славянофилами – Аксаковыми, Хомяковым и другими. Печатался в популярных периодических тогдашних изданиях: "Московском вестнике", "Телескопе", "Отечественных записках" и др.
          В начале 1830 года Венелин получил от Российской академии, при поддержке Шишкова, годичную командировку и 6 тыс. рублей для изучения памятников письменности и археологии Болгарии, и весной отбыл туда. Он собирал песни, памятники народной словесности; описывал хранившиеся в монастырских и других библиотеках печатные книги и рукописи на славянских языках; составлял грамматику, словарь современного болгарского языка.. В 1831 году Венелин вернулся в Москву, а в 1833 году представил Российской академии отчёт и собранные им материалы. В 1834 году в русских университетах были учреждены кафедры славянских языков, и Погодин рекомендовал Венелина в Московский университет, для чего, кроме болгарской грамматики и списка трудов, представил факультету его "Конспект преподавания истории славянского языка и литературы". Однако, не имея учёной степени, он не получил кафедру. Тем не менее, Венелин продолжил научную деятельность в области фольклористики и славяноведения. В 1834 году он написал очерк "Об источнике народной поэзии вообще и о южнорусской в особенности"; в 1835 году – книгу "О характере народных песен у славян задунайских". За ними последовали работы "Древние и нынешние словене в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам", "Скандинавомания и ее поклонники, или Столетние изыскания о варягах" (с критикой норманнской теории); "О зародыше новоболгарской литературы"; "Принятие христианства славянскими народами до Кирилла и Мефодия";  "О характере народных песен у славян Задунайских", "О песнелюбии славян Закарпатских (Словаков)" и ряд других.
          В 1840 году на средства Российской академии были изданы "Влахо- болгарские или дакославянские грамоты" Ю. Венелина.
          В России его работы были первыми исследованиями по истории словенцев. Юрий Венелин впервые ввел в литературу и само название будущей страны Словении, тогда ещё отсутствовавшей на политической карте мира.
         
          Выписки из книги, под названием Prawda Ruska (Правда Русская)[110] сочинение г. Раковецкого, члена Варшавского общества любителей наук
          Красоты древнего Славянского языка доказывают степень гражданского состояния наших предков, которые однакож от многих писателей черными изображены красками. Они, признавая наших предков добродушными, гостеприимными, верными, свято соблюдающими данное слово и уважающими чужую собственность, вместе с тем называли их невеждами и дикарями, что одно с другим несовместимо…
          В Слове о полку Игореве и в найденных остатках древних чешских повестей видим необыкновенную красоту мыслей, живость изображения, приятность рассказа и чрезвычайную силу выражений. Это всё доказывает как степень образования и совершенство языка древних славян, так и то, что им весьма давно было известно искусство письма…
          Большая часть края, называемая ныне Литвою, обитаема была кривичами… Между Вильною, Гродном и Минском был столичный сей земли город Кревы. Жители как прежде так и ныне говорят Руским языком. Владевшие здесь некогда князья Литовские (подобно Варягам) не истребили язык Руский, напротив того, сами при дворе, в договорах, уставах и делах общественных употребляли оный. А посему и законы, которыми Кривичи издревле управлялись и которые без сомнения проистекают из древнего Славянского уложения, сохранившего свою силу и при князьях Литовских.
          Русская Правда есть неоспоримое доказательство законов, писанных в Новгороде в начале XI века, которые, как мы показали в своём месте, происходят из глубочайшей древности и коими управлялись как все области Руские, так и земля Кривичей, названная впоследствии Литвою…
         
          И-Б. Раковецкий. Письмо к А.С. Шишкову (1 июля 1820 г.)[111].
          Превосходнейший господин!
          Угодно было в.п. почтить меня благосклонным вниманием вашим и сверх чаяния моего дать весьма значительную цену предприятию моему в издании Руской Правды на польском языке. Достойно возблагодарить за сие я не в силах. По крайней мере удостойте, в.п., принять как дань должной признательности, сочинение моё, которого первый том и дополнение к посланной через г. Линде части при сем препровождаю. Том второй скоро выйдет из печати. В оном заключаться будут трактаты <договора>: Олега, Игоря, князя Мстислава Давыдовича и Руская Правда. Руский текст с польским переводом будут сравниваемы с остатками разных древних славянских законов; за сим последуют рассуждения о начале и нынешнем состоянии польского языка; в конце приобщится Российско-Польский словарь маловразумительных русских слов, находящихся в сем сочинении. Обратить внимание на славянскую древность, а особливо на средства к обогащению и усовершенствованию отечественного языка помощию древних славянских наречий есть цель сего сочинения…
         
          А.С. Шишков. Письмо к В. Ганке[112].
          Милостивый государь мой!
          Много и много благодарю за присылку книг в Российскую Академию… Недавно Академия наша издала новый словарь в шести частях, который я со временем постараюсь к вам прислать; а теперь посылаю девятую и десятую часть Академических Известий. Думаю, все предшествующие части вы имеете. В девятой книжке найдёте вы маленькую речь мою о нашем общем (славенском) языке, древнюю известную вам рукопись о суде Любушином, и продолжение исследования корней. Сия последняя статья, содержащая в себе малый токмо опыт над некоторыми корнями, долженствовала бы обратить на себя внимание учёных, рассуждающих о славенских языках. Многие твердят о словопроизводстве как о первейшей части грамматики, но никто не вникал в оное до той глубины, до которой опуститься должно, когда хотим узнать состав языка и его наречий, близких и отдалённых. Не трудно добраться, что руковица, рукоятка, рукоплескание и проч. происходят от слова рука, но этого мало; надобно дойти до первоначальной мысли, какую ум человеческий привязал к корню, и от ней, как от источника, переходя последственно от одного понятия в другое, смежное с ним, стал извлекать, составлять и плодить слова. Вы увидите, когда возьмёте труд прочитать сию статью, что от услышанного им в природе звука гр, пошёл он от сего корня производить и гром, и гора, и город, и грызу, и грущу, и гребу и проч. и проч. Понятия между собой совершенно различные, но не меньше того имеющие между собой началом своим один и тот же корень, одну и ту же мысль, которая всех их породила. Вот истинное словопроизводство, показующее состав языка, и может быть в одном токмо славенском языке цепь сия сохраняется столь неразрывною, что по ней от последнего до первоначального звена её доходить можно. А ежели мы всякое из означенных слов (гром, гора, город, грызу, грущу, гребу) сочтём за первобытное, неизвестно откуда происшедшее, то все наши умствования о языке, все наши словари и грамматики будут, как дома или здания, построенные на песке, косы, кривы и нетверды. Десятая книжка, надеюсь, должна показаться вам ещё любопытнее. В ней увидите вы исследование, в чём языки разняться и в чём сходствуют между собой. Каким образом каждый из них изменялся, отходил от первобытного, и, сделавшись совсем иным, сохраняет однакож в себе признаки своего происхождения. Славенский язык является в них древнейшим и первейшим. В этом я уверен не потому что я Славенин или Руской, но потому, что мой разум в том меня убеждает, и что сие убеждение основано на многих опытах и доказательствах. Без сомнения, немцы и другие иностранцы возопиют против меня, как я смею утверждать, что многие слова их суть ветви славенских слов! Но ежели б они, отложа всякое пристрастие к языку своему, с холодным и здравым разумом вникли в начала состава языков, то, конечно, согласились бы со мною, и каждый из них увидел бы в том пользу собственного языка своего. Но по несчастию не многие иностранцы знают славенский язык, и потому не могут ни прочитать меня, ни почувствовать силу моих доводов. 
          Прошу от меня поклониться господину Добровскому и Юнгману. Первому из них должен бы я был отвечать на почтенное его ко мне письмо, но, пожалуйста, извините меня перед ним, что я особого письма, по скорости отправления сего, к нему не пишу, а в вашем приписываю, что грамматику его я представил Российской Академии, которая приняла ее с особливым удовольствием и поручила мне засвидетельствовать ему свою благодарность. Надеюсь, что со временем оная будет переведена на русский язык.
          Впрочем, желаю вам всяких благ и прося о продолжении приятной вашей с нами переписки, с истинным почтением пребываю, ваш
          милостивого государя моего покорный слуга
          А.Ш.
          С. Петербург, 28 апреля 1823 года.
          Господину Вячеславу Ганке, Библиотекарю Чехскаго Народного Музеума в Праге.
         
          Филологические исследования; положение русского (славенского) языка среди других
         
          Корнесловие
          В языковедческих изысканиях А.С. Шишкова ключевую роль играли понятия корней и ветвей слов[113].
          Корнем слова называлось сочетание его "главных" букв (как правило, согласных – "с которыми гласные, как меньше существенные части, по произвольному употреблению соединяются и перемешиваются"[114]), представлявших некоторое общее корневое понятие- образ. Корни являлись наборами букв/ звуков, выражавшими определённые мысли, чувства, образы, идеи.
          Ветвями корня назывались слова, во-первых, фонетически производные от него, во-вторых, представлявшие понятия- образы, интеллектуально произведённые от его корневого понятия. Все слова- ветви, произошедшие- выросшие из одного корня, были связаны между собой 1) фонетически – через присутствовавший в них набор букв, обозначавших этот корень; 2) интеллектуально – через определяемое этим корнем общее понятие- образ.
          Корни представляли в языке общие понятия; ветви – более частные. "Коренное значение, относясь ко многим вещам вдруг, не определяет никоторой из них, но только показывает нечто всем им сродное или свойственное <т.е. является синтезированным общим понятием> … Ветвенное, напротив, определяет каждую вещь порознь… устремляет воображение наше прямо на образ вещи"[115].
          Основой ввода этих лингвистических терминов были эмпирические наблюдения за словообразованием и словарными составами естественных языков. Наличие общей буквенной/ звуковой основы у набора фонетически сходных слов, выражавших семантически близкие образы, давало общий корень, которому можно было приписать синтезированное общее корневое понятие. Синтез корня из ветвей производился не только по их фонетическому созвучию, но и по смысловой близости: выделенные общие буквы/ звуки давали корень (ветвей), а синтезированное общее корневое понятие давало определяемый этим корнем образ, идею, к которой были причастны эти ветви.
          Реконструкция- воссоздание корней по ветвям являлась обратной процедурой по отношению к процессу развития естественных языков, в которых слова, обозначающие новые, требуемые практикой, понятия - образы, строились на основе предыдущих, как бы росли из них. Этот рост подчинялся определённым правилам словообразования и напоминал рост деревьев из посаженных в землю семечек, которым соответствовали, в данном случае, корни – исходные понятия или образы, выраженные определёнными наборами букв/ звуков. Развитие в языках ветвей из корней являлось речевым отражением развития- роста системы интеллектуальных понятий, представляющих мир.
          Нахождение корней слов позволяло выявить их основной смысл; идею; мысль; первоначальное понятие- образ, из которого они были образованы. Такое исследование представляло собой, по словам А.С. Шишкова, "светильник, озаряющий те таинства, которые без того останутся сокрытыми во всегдашнем мраке. Тогда во всяком слове будем мы видеть мысль, а не простой звук с привязанным к нему неизвестно почему и откуда значением. Тогда вернее утвердятся грамматические правила и точнее составится определяющий язык словопроизводный словарь". "Без отыскания корня затмится в древе мысль, произведшая все ветви оного … потеряются следы ума, составляющего язык"[116].
          Ещё одним полезным результатом нахождения корней слов было установление смысловых связей (через корни) между словами. Во многих случаях эти связи из-за изменений языка со временем затемнялись, но разыскание корневой основы слов позволяло их восстановить.
          Далее, построение семантических рядов слов с единым корнем, выражавшим некоторое общее понятие, позволяло более полно выявить связи между этими словами, а также уяснить правила словообразования- развития языка; можно сказать, познать законы роста языкового дерева. В своих работах А.С. Шишков составил несколько таких семантических рядов: "древо слов, стоящих на корне МР"; "древо слов, стоящих на корне ГР"; "древо слов, стоящих на корне ТР" и т.д.
          Наконец, нахождение общих корней для слов разных языков, построение семантических рядов из слов нескольких родственных языков, так сказать, целого леса языковых деревьев, позволяло ещё полнее уяснить их смысл, выявить связи и найти правила словообразования.
          Методы нахождения корней. Корни и корневые понятия слов отыскивались путём одновременного фонетического и интеллектуального синтеза группы сходно звучащих слов, выражавших близкие по смыслу понятия. Синтез/ выделение общей буквенной или звуковой "основы" давал буквенный корень этой группы слов, а синтез общего понятия для них давал соответствующий интеллектуальный "прообраз".
          Во многих словах корни можно было увидеть непосредственно; они обнаруживались, так сказать, путём простейшего синтеза. Например: медведь, темница, черника,…
          В большинстве случаев для синтеза корней и корневых понятий А.С. Шишкову приходилось эмпирически подбирать соответствующие семантические ряды. Например, сопоставление голубь – голубой приводило его к заключению, что слово голубь содержит идею голубого цвета. Аналогичное заключение давало сопоставление слов свинец – синий – синица: "Имена свинец и синица в ветвенном значении превеликую имеют разность; но в коренном никакой, поелику оба произведены от понятия о синем цвете. … Свинец есть испорченное от синец, поелику крутец сей действительно имеет синий цвет"[117]. Рассматривая ряд гриб – погреб – гроб – гребень – горб, он приходил к заключению, что все эти слова связаны с корнем г-р-б, выражающим понятие горбатости. "Вещи, названные именами погреб, гроб, гребень, не представляют ничего сходнаго с вещию названною грибом, и потому не могли подать мысли к названию ея сим именем; но горб и гриб имеют великую между собою соответственность, поелику верхняя часть гриба (называемая шляпкою) действительно горбата"[118]. Семантический ряд, связанный с понятием малости, уменьшения: "Малый – мелю – молот – молочу – мелкий – мель (малость глубины воды) – молния (ибо малое время продолжается: едва появится, как уже исчезает) – мелькаю (скорость прохождения, малость пребывания) – малина (состоит из малых, но довольно явственных частиц, вкупе соединенных) – меньше – мизинец, мизирно (обоим словам понятие о малости соприсущно". Последнее употребляется только в просторечии)"[119]. Семантический словопроизводственный ряд, связанный с понятием половины: пол, пила, пилить, пола, полено, пласт, плоскость,…
          Из-за изменения языка со временем корни слов во многих ветвях искажались или вообще исчезали; в результате чего коренные смыслы таких слов становились почти незаметны; "коренное значение затмевается ветвенным и даже совсем от очей разума исчезает"[120]. В таких случаях находить корни помогало обращение к древним формам этих слов; см. выше примеры владеть – володеть, дьяк – дѣякъ, …
          Только фонетическое сходство слов- ветвей не являлось, по А.С. Шишкову, достаточным для включения их в однородные (однокоренные) семантические ряды. Например, рассматривая дерево, построенное на корне вед – вет – вид, он писал: "мы не причисляем к сему дереву других встречающихся в нашем языке с тем же (по буквенному сходству) корнем слов, таковых как ветр, ветвь и проч., потому что не находим в них понятий очевидно истекающих из понятия ветую или вещаю"[121].
          Установление смысловых связей между сходно звучащими словами часто носило у Шишкова предположительный характер. Например, рассматривая слово ветер, он писал: "Вероятно слова сии происходят от глагола вить (вию, вью), произведшаго имена вьюга и вихрь (первоначально может быть вьюхорь, а потом вихорь и вихрь), поелику примечается, что сие быстрое движение воздуха вьет, крутит пыль"[122].
          В ряде случаев выявление корней и корневых понятий слов производилось путём сопоставления с аналогичными по смыслу и звучанию словами в других языках. Сравнительные лингвистические исследования А.С. Шишкова, сличения языков, были направлены, как правило, на поиск общих корней – решение задач корнесловия (см. далее).
         
          Сравнительная лингвистика
          А.С. Шишков провёл большую работу по разысканию групп близких фонетически и семантически слов в разных языках. Нахождение групп таких слов позволяло выявить их исходные корни, а также начать решение следующей, более сложной задачи познания законов словообразования в естественных языках, принципов роста- развития разных языков.
          Многочисленные примеры сходства выражения в разных языках приводились А.С. Шишковым для слов "Бог", "небо",  "отец", "мать", "сын", "брат", "сестра", "муж", "человек", "день" и т.д.
          Другие примеры: немецкое слово kalt созвучно и сходно по смыслу с русским холод- хлад: "переставим в слове kalt или chalt или kald, только буквы al в la, тогда будет чистое Славенское хлад"[123]. Противоположное немецкое warm (тепло) созвучно и сходно по смыслу с русским (славенским) вар, "означающим горячую воду". Немецкие слова wachs, stein созвучны и сходны с русскими воск, стена[124].
          Нередко Шишков дополнял уже построенные им семантические ряды русских слов иностранными. Так ряд, связанный с корнем мал - мел (см. выше), расширялся следующим образом: "лат. male (точно тоже, что и у нас мало, но у них означает оно более худость, зло, нежели малость) – греч. μυλη, лат. mola мельница – лат. molo мелю, нем. mahlen – лат. malleus молот – лат. minuo умаляю – лат. minuto минута, собственно значит малость, особенно малость времени"[125].
          Корни иностранных слов – и т.о. их более полные смыслы – нередко выявлялись А.С. Шишковым путём сопоставления с соответствующими славенскими. Например, в немецком слове jahr (год) исходный корень затемнён, но он выявляется при обращении к сходному и созвучному славенскому яр, означающему солнечную теплоту или свойство огня; ср. также Ярило – весеннее Солнце. Т.о. немецкое jahr можно понимать как год в смысле очередной весны, аналогично употреблению в этом же смысле слова лето. В латинских словах radix (корень дерева; арифметический корень числа), radius (радиус круга; луч) корень также затемнён, но он выявляется путём сопоставления со славенскими (русскими) словами раждать и пр.; из чего видно, что эти латинские слова являются ветвями корня рад - раж, несущего идею порождения: радиус (radius) рождается из центра круга; луч (radius) рождается от Солнца, из корня (radix) порождается дерево[126].
          Связи между словами в разных языках, обозначающими одно и то же понятие, нередко теряются по мере расхождения языков друг от друга, но их можно восстановить, изучая родственные языковые семейства. Так, рассматривая слово отец, Шишков отмечал: "один народ говорит ата, другой ату, третий ате, четвертый ат (сии звуки яко легчайшие для произношения, должны быть самые древние, относящиеся к первобытному языку); пятый к концу сих первоначальных слов прибавил букву ц: атац, атец, отец, шестый вместо ц произносит р: атер; седьмый к началу сего последнего присовокупил букву ф: фатер; осмый вместо ф выговаривает п: патир, патер; девятый из патер, чрез переставку букв ер в ре, сделал патре или падре; десятый падре сократил в пере и произносит оное пер. Сличим теперь пер с ата; есть ли между ими какое сходство? Кто же без исследования вообразит себе, чтоб сии два слова были не иное что, как изменение одно другого? но приведем здесь все известные языки, покажем какое каждый из них употребляет название для означения отца, и сделаем из слов сих лестницу или цепь, то есть, поставим их по порядку одно под другое".
          Следующей задачей сравнительной лингвистики Шишков считал разделение языков на семейства в соответствии с произношением в них семантически близких слов и поиск для каждого из этих семейства исходных корней. "Разделить все языки (или сколько их придется) на корни и семейства, то есть, те, которые очевидно с некоторыми изменениями повторяют одно и тоже слово, ставить под один, а другие, несходные с ними, под другой корень. Например, из языков, означающих Бога следующими именами: бог, боог, биг, буг, бусац, и проч., составлять одно; из других означающих тож бога, именами: дио, диу, део, деос, дес, диэвас, и проч., другое; из третьих, означающих тож бога, именами: год, годт, гитт, гуд, и проч., третье семейство, и так далее. В семействах сих надлежит отыскивать первоначальное слово, от коего пошли все прочие"[127]. Реализация этой программы была начата в работе А.С. Шишкова "Собрания языков и наречий, с примечаниями на оныя" ("Собрание сочинений…", т. XV). Она производилась так: брались понятия из первой части словаря Палласа, затем все слова всех языков, обозначающих данное понятие, делились в соответствии с их звучанием на семейства. Далее отыскивалось корневое слово в каждом из таких семейств, которое всегда оказывалось русским (славенским).
          Сравнительная лингвистика была для А.С. Шишкова, прежде всего, техническим методом корнесловия – отыскания корней путём сопоставления сходно звучащих и имеющих близкие смыслы слов. Её дальнейшее развитие в указанном им направлении предполагало выявление законов словообразования, изменения слов в разных языках; можно сказать, познание законов роста языковых деревьев.
         
          Праязык
          А.С. Шишков пришёл к заключению о происхождении всех языков от некоторого единого праязыка. Он рассуждал следующим образом. С того времени, как первые люди получили способность речи, они уже не теряли её, но, развивая из некоторого начального набора слов, всё более усложняли. Их потомки расселялись в разных краях и продолжали непрерывно развивать свои языки, которые, всё более расходясь со временем друг от друга, тем не менее, в основе имели первобытный язык прародителей. "Как люди, потомки первозданных мужчины и женщины, или семьи Ноевой, так и языки – более или менее отдалённые наречия первоначального языка. Языки их, получая названия по названиям народов, не переставали быть тем же языком (то есть, происходящим от них наречием), каким говорили Ной и его дети. … Всякий язык – наречие первобытного. … Народы не могли позабыть говорить им, ни начать говорить совсем особым языком"[128] – делал вывод А.С. Шишков.
          Подтверждением существованию единого праязыка человечества Шишков считал и наблюдавшуюся общность корней слов в языках самых разных народов. Так, слово день на многих языках – русском, французском, испанском, индийском и т.д. – звучало очень сходно. "Один этот пример может служить доказательством, что все языки, несмотря на их различие … могут происходить от одного первобытного языка"[129]. Наличие общих корней, по Шишкову, "есть истинное основание сродства языков, показующее несомненное происхождение их от одного начала, т.е. от первобытного языка, и открывающее нам следы ума человеческого, хотя в каждом языке при размножении оного различно действовавшего, но всегда на основании порядка и непрерывной цепи соображений". "Ни один язык, носящий на себе имя, не есть первобытный: он должен быть близкое к нему наречие оного; но и все языки всех бывших и ныне существующих народов суть наречия один другого, и следственно, по непрерывности сцепления их, суть многоразличные наречия первобытного языка, сколь ни отдаленные от оного, но долженствующие непременно сохранять в себе коренные его начала. Рассмотрение корней слов откроет нам яснее сию истину"[130].
          Формирование праязыка А.С. Шишков представлял следующим образом. Первобытный язык – это язык первых людей. Первая чета получила способность разговаривать, в отличие от зверей. Их речь вначале состояла из тех или иных кратких звуков, выражавших простые чувства – о! у! а!, … – или слов, подражавших природным явлениям, подобно нынешним – гром, треск, храп, … "Часто природа была его (праязыка) учительницей". Живые существа получали названия из тех или иных, связываемых с ними звуков. "Птицы своими криками научили его называть кукушка, грач, крякуша". Затем к этим простейшим звукам и словам, увеличивая языковой запас в соответствии с потребностями выражения новых чувств и понятий, стали "присовокупляться окончания и предлоги"; затем "от одного понятия стали переходить к другому", т.е. заниматься словотворчеством, и т.д.
          Таким образом, праязык – язык первых людей – развился, по Шишкову, из данной им изначально способности речи путём подражания чувственным восприятиям и некоторой работы мышления. "Творцами первобытного языка были две данные человеку способности: чувства и ум"[131].
          В Западной Европе XVI - XVIII вв., то есть, во времена, предшествовавшие деятельности Шишкова, среди религиозно настроенных учёных были распространены иные представления о происхождении языка. Считалось, что Бог дал Адаму речь сразу при творении; натуралистические же теории о постепенном развитии речи с образованием обществ и правительств, характеризовались как "мнения язычников"[132]. Язык Адама в раю считался истинным, точно представляющим обозначаемые им понятия: каждое слово в нём являлось сутью обозначаемого понятия. Этот праязык был утрачен или деградировал после падения[133]. Истинный язык доставлял власть над вещами (как знание их сути) и природой; поэтому его поиски/ реконструкции были популярными в кругах магов, алхимиков, каббалистов и т.д. Универсальный язык пытались воссоздать, комбинируя слова из разных языков; создавая новые алфавиты из алхимических, астрологических, математических символов.
          А.С. Шишков не входил в рассмотрение подобных теорий. Вместе с тем, его представления о подражании праязыка явлениям Природы и выводы, на основе сравнения разных языков по точности отображения ими мира, об их близости к праязыку, фактически использовали, в неявном виде, концепцию выражения в языке сути понятий и явлений.
          Возникновение новых языков, их расхождение от общего первопредка, происходило, по Шишкову, при разделении народов. "До тех же пор, покуда народ пребывал един, нераздельно, в единой стране света, до тех пор не имел он и надобность отличать себя каким либо названием; следовательно и язык его долженствовал быть безымянный. Тщетно мы назовем его Еврейским или Халдейским, или иным каким; ибо мы не докажем, чтоб сей язык, полагаемый нами первым, был точно тот, каким говорило до разделения своего первое потомство первой четы"[134].
          Языки разделившихся народов со временем становились несходными по произношению слов; по количеству ветвей от одного корня; по формам разветвлений коренных значений, "поелику один человек относит по некоему подобию коренное понятие к одной, а другой по такому ж понятию к другой вещи или предмету". Они представляли собой как бы разные деревья, выросшие из исходного праязыка в различных культурно- исторических условиях. Их естественное расхождение при единой основе можно было бы уподобить выращиванию из одинаковых семян разных деревьев на различной почве. "Разность сия не есть особое каждым народом изобретение слов, но постепенное, на очевидных причинах основанное и, следственно, весьма естественное изменение и возрастание одного и того же языка"[135]. Однако все, даже весьма удалённые ныне друг от друга языки представляли собой идущую от праязыка цепь наречий. "Все языки всех бывших и ныне существующих народов суть наречия один другого, и следственно, по непрерывности сцепления их, суть многоразличные наречия первобытного языка"[136].
          Слова праязыка сохранились, с изменениями, как основы или корни в других языках. Следовательно, выделение корней в семантических рядах давало возможность, до некоторой степени, восстановить праязык: словарь корней представлял собой словарь единого первоначального языка человечества. "Первобытный язык исчез сам по себе, но существует во всех языках, в иных больше, в иных меньше. Он существует в них не словами своими, но корнями, из которых каждый язык произвёл свои ветви"[137]. "Сличение языка с языком даёт их сходство. Сличение многих приводит их к одному началу, открывает общий источник, из которого каждый народ для собственного языка своего почерпал мысли".
          Таким образом, корнесловие – выделение корней из семантических рядов слов – позволяло решать и более широкую задачу: нахождения законов словопроизводства, развития, роста деревьев языков, выявления их генеалогии. Оно помогало "привести к познанию, каким образом от одного и того же языка расплодились толь многие и толь различные между собою наречия"[138]. Для этого следовало изучать способы сокращения, растяжения слов, изменения гласных, согласных, правил образования ветвей из корней в разных языках. "Надлежит вникать в те переходы из одних понятий в другие, с ними смежные, какими ум человеческий в каждом языке при составлении оного руководствовался, когда из общего всем им корня каждый народ по собственным своим соображениям производил ветви"[139]. В.В. Виноградов заключал, что теория словопроизводства, "или, по нашему, палеонтология слова" являлась "центром славянофильского учения об языке"[140].
         
          Сравнение языков
          Развитая А.С. Шишковым теория корнесловия применялась им также для сравнительного изучения языков; в том числе в связи с проходившими в его время литературно-филологическими дискуссиями.
          Построение семейств сходных фонетически и близких по смыслу понятий позволяло сделать определённые выводы о качестве языка как инструмента интеллектуальной работы и художественного описания мира. Именно: фонетическое (корневое) сходство наборов слов, изображавших близкие по смыслу понятий или явления:
          ● показывало точность (гомоморфизм) представления мира в языке: связи чувственных образов/ интеллектуальных понятий переходили в связи слов;
          ● облегчало синтез общих понятий;
          ● делало язык более ёмким: в речи, использующей эти слова, одновременно с ними передавались (через корни) общие понятия.
          Таким образом, фонетическую близость слов, выражавших чувственно или интеллектуально близкие понятия, можно было рассматривать как показатель точности изображения мира в этом языке, а обширность и густоту соответствующих семантических рядов – как показатель ёмкости языка.
          При представлении близких чувственно или интеллектуально понятий фонетически сходными выражениями, слово или выражение для общего понятия, отвечающее этой близости, образуется быстро – как пересечение (общая часть/ корень) исходных наборов слов или выражений. Пересечение наборов букв является представлением работы интеллекта при образовании- синтезе общего понятия из наборов близких; можно сказать, служит инструментом такой работы.
          Формальное расширение языка, введение слов для новых явлений или понятий без поиска коренных соответствий с предыдущим словарным запасом является, можно сказать, интеллектуальной леностью. Её результатом являются всё возрастающие затруднения, возникающие при использовании такого языка как синтетического и аналитического инструмента интеллекта.
          В тот язык, который имеет больше однокоренных семантических рядов, соответствующих некоторым общим понятиям- образам, вложен больший интеллектуальный труд, чем в язык, формирование которого производилось ленивым интеллектом; потому он представляет собой большую ценность – он более богат; более выразителен; более содержателен и т.д.
          Густота и ветвистость семантических деревьев некоторого языка являются также свидетельствами его большей самобытности – в компилятивных языках, представляющих собой "сборную солянку", близкие понятия часто выражаются не имеющими никакой общей корневой основы словами. "Хотя таковому и быть невозможно, чтобы семья слов одного языка согласовывалась точно с семьей слов другого языка, однако же где таковые семейства многочисленнее и где их больше, то кажется безошибочным заключить можно, что язык сей есть несравненно древнейший[141] и богатейший, поелику видно, что он о составлении слов своих, так сказать, сам умствовал, из самого себя извлекал их, рождал, а не случайно как-нибудь заимствовал и собирал от других народов"[142].
          А.С. Шишков неоднократно проводил сравнение этими корнесловными методами русского (славенского) языка с другими европейскими. В "Рассуждении о красноречии…" он построил дерево слов на корневом значении лук[143]. Сопоставив славенским словам из этого ряда соответствующие слова других языков, он показал, что большинство иностранных слов имеет разные корни – т.о. славенский семантический ряд более густой. Аналогичные результаты он получил, сопоставляя библейские тексты на славенском (церковнославянском) и французском языках: первый превышал второй по точности выражения мыслей.
          Заметил А.С. Шишков также и уходившую в глубь времён непрерывность роста ветвей в славенском языковом дереве. "Наблюдательный ум часто видит в нем непрерывную цепь понятий, одно от другого рожденных, так что по сей цепи удобно может восходить от последнего до первоначального ее, весьма отдаленного, звена"[144].
          "Отсюда вытекают риторические красоты славянского языка, состоящие в его простоте и силе, в точном соответствии мысли с "великолепием и важностью слов", в необыкновенной смелости и образности выражений, в богатстве экспрессивных форм…"[145].
          В итоге Шишков пришёл к заключению о древней самобытности русского (славенского) языка: "Язык наш стар, огромен, великолепен, силён, плодороден, он подобен некоему ужасной величины древу, корни которого скрываются во мраке древности, и которого ветви цветут в устах народов, населяющих великую часть земного шара. Корни слов его обогатили произошедшие от него ветви не только его самого, но и всех других языков".
         
          Праязык и славене
          Изучение корней слов, т.е., по Шишкову, элементов празыка, естественным образом поставило перед ним вопрос: в каком из существующих ныне языков их сохранилось больше; или: какой из них ближе всего к первобытному. "Какой язык сохраняет в себе более первоначальных корней, или, скажем иначе, существует ли такой ближайший к первобытному язык?"[146]. Обращение к языку, сохранившему в себе больше всего древних корней, позволяло уяснить смысл слов в тех случаях, когда в собственном языке они (а, значит, и более полный/ исходный смысл слов) отысканы быть уже не могут. "Существует ли некий ближайший к первобытному язык, в котором народы, говорящие разными отдалёнными языками, могли отыскивать корни тех употребляемых ими слов, коих происхождения они в языках своих найти не могут?" [147]
          Густота семантических рядов, непрерывность развития ветвей в славенском языке привели А.С. Шишкова к заключению, что именно он является ближайшим, или, лучше сказать, наименее повреждённым по отношению к праязыку человечества; его прямым продолжателем. "Язык наш – древо жизни на земле и отец наречий иных". Дополнительными аргументами служили примеры объяснений коренных смыслов иностранных слов путём сопоставления их с русскими (славенскими)[148] – они были возможны потому, что славенский язык сохранил в себе больше всего первообразных корней. "Все языки производят слова свои от корней первобытного языка, или, сказать иначе, повторяют умственные явления, бывшие вначале. Чем древнее язык, тем сие явление ощутительнее. Славенский язык многими корнями слов своих показывает начало мыслей, текущих под теми же корнями во все или многие другие языки".
          "Таким образом (по Шишкову) в славянском языке система связи первоначальных понятий как некий идеальный остов сохранена в большей целости, чем в других языках, например французском"[149].
          Сравнительное изучение языков методами корнесловия доставило Шишкову дополнительные аргументы в проходивших тогда дискуссиях о старом и новом слоге. Обращение к славенскому языку – древним памятникам письменности, духовным книгам, к народному творчеству – позволяло более полно понимать смысл современных слов, и т.о. более правильно их употреблять. Это касалось не только российских, но и зарубежных писателей и филологов: в славенских словах они могли найти корни собственных слов, уже утраченные в их языках. "Иностранным словотолкователям, для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах, следует прибегать к нашему языку: в нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который тщетно в своих языках искать будут. Мы сами, во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню наши собственные"[150]. По той же причине славенские слова, включая церковнославянизмы, нельзя было изымать из российской литературы – это усекало её корневую основу, уменьшало богатство речи. "Идеальнее и законченнее, чище и "первобытнее" система образного отражения действительности запечатлена, по мнению Шишкова, в "славенском" языке и в русском, как одном из наречий этого "славенского" языка. Именно эта относительная чистота сохранившихся в "славенском" языке, как языке Библии и церковной письменности, первобытных, "коренных" образных основ языка всего человечества побуждала Шишкова и других славянофилов отстаивать господствующее положение церковнославянизмов в литературной речи. Та же причина, по мнению славянофилов, обеспечивала церковнославянскому языку ни с чем не сравнимую силу экспрессии, яркость и богатство метафор, обилие мыслей, красоты поэтического выражения, простоту и величие значений"[151].
         
          А.С. Шишков. Речь, произнесенная на торжественном заседании Российской  академии 5 февраля 1821 года [152].
          Я почитаю язык наш столь древним, что источник его теряется во мраке времён, столь в звуках своих верным подражателем природы, что кажется, она сама составила оный, столь изобильным, что с раздроблением мыслей на множество самых тонких отличий можно сказать, излишествует, столь вместе важным и простым, что каждое говорящее им лицо может особыми, приличными своему званию, словами изъясняться, столь вместе громким и нежным, что каждая труба и свирель, одна для возбуждения, другая для умиления могут находить в нём пристойные для себя звуки. Наконец, столь правильным, что наблюдательный ум часто видит в нём непрерывную цепь понятий, одно от другого рожденных, так что по сей цепи удобно может восходить от последнего до первоначального ее, весьма отдаленного звена. Преимущество сей правильности, сего непрерывного течения мыслей, видимого в словах, так велико, и так во всем ощутительно, что ежели бы внимательные и трудолюбивые умы составили из того особливую науку, ежели бы открыли, объяснили первые источники толь широко разлившегося моря, то вообще знание всех языков озарилось бы светом доселе непроницаемым; светом, освещающим в каждом слове первообразную произведшую его мысль; светом, разгоняющим мрак ложного заключения, будто бы слова, сии выражения наших мыслей, получили значения свои от произвольного к пустым звукам их прицепления понятий. Иностранные словотолкователи, для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах (без чего не могут они быть точно определены), долженствуют прибегать к нашему языку, в нем нашли бы они к объяснению и разрешению многих сомнений своих тот ключ, которого тщетно в языках своих искать будут. Мы сами, во многих употребляемых нами словах, которые почитаем за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужеязычные, а по корню наши собственные.
          Глубокое, хотя и весьма трудное исследование языка нашего во всем его пространстве принесло бы великую пользу не только нам, но и всем чужестранцам, пекущимся достигнуть ясности в наречиях своих, часто покрытых непроницаемым для них мраком. При отыскании в нашем языке первоначальных понятии этот мрак и у них бы исчез и рассеялся. Ибо не надлежит слово человеческое почитать произвольным какого-то народа изобретением, но общим от начала рода смертных текущим источником, достигшим через слух и память от первейших предков до последнейших потомков, и хотя во многом по мере расстояния времени и отдалённости стран изменившимся, однако везде, во всех языках сохранявшим в себе при тех же звуках те же самые, так сказать искони присоединенные к ним понятия, ибо как род человеческий от начала своего течет наподобие реки, так и язык с ним вместе. Народы размножились, рассеялись, и во многом лицами, одеждою, нравами, обычаями изменились; и языки тоже. Но люди не престали быть одним и тем же родом человеческим, равно как и язык, не престававший течь с людьми, не престал, при всех своих изменениях, быть образом одного и того же языка.
          Возьмем одно только слово отец на всех по земному шару рассеянных наречиях. Мы увидим, что оно при всей своей разности, не есть особое, каждым народом изобретенное, но одно и то же всеми повторяемое.
          Вывод сей требует великих и долговременных упражнений, разыскания множества слов, но устрашаться трудов, ведущих к открытию света в знаках, выражающих наши мысли, есть неосновательная боязнь, любящая больше мрак, нежели просвещение.
          Наука языка, или лучше сказать, наука слов, составляющих язык, заключает все отрасли мыслей человеческих, от начала их порождения до безконечного, всегда, однако ж, умом предводимого распространения. Такая наука должна быть первейшею, достойной человека; ибо без нее не может он знать причин, по которым восходил от понятия к понятию, не может знать источника, из которого текут его мысли…
         
          А.С. Шишков. Опыт рассуждения о первоначалии, единстве и разности языков, основанный на исследовании оных[153].
          Мы, употребляя в книгах наших слова радикс, радиус, почитаем их латинскими (radix, radius), но они скорее наши, чем латинские. Рассмотрим их. Radix по латыни в собственном смысле значит корень у дерева, в иносказательном же корень числа (в арифметике). Radius значит луч, также и прутик или розга, в геометрии же приемлется за полупоперечник круга. Отнимем у обоих слов окончания ix, ius, существенная часть их останется rad.
          Я вопрошаю: по какому рассуждению или соображению латинец, приставя к звуку rad (который ничего в языке его не значит) окончания ix, ius, тоже ничего не значащие (поскольку окончания без корня не составляют смысла), стал под одним из сих слов разуметь корень, а под другим три разные вещи, луч, розга и полупоперечник! Могут ли два ничего составлять нечто, или два пустозвучия произвесть смысл? И может ли неизвестность значения корня открыть смежность понятий между ним и его ветвями? Или каким образом в словах radix, radius подвести под одну мысль все означаемые ими разные вещи: корень, луч, розга, полупоперечник?
          Но посмотрим, чего не можем узнать из латинского, не узнаем ли из славенского. Славенский язык имеет тот же самый корень рад (или род), пустивший от себя ветви родитъ, раждаю, родина, порода, радимец. Итак, полагая, что корень сей есть общий обоим языкам, перенесем понятие, содержащееся в славенских словах, к латинским. Латинское radix значит корень дерева; но что ж иное корень дерева, как не род или родоначальная причина его? Не от корня ли оно родится? И вообще radix (корень) не означает ли начала или рождения всякого происходящего от него растения или вещи? Следовательно, латинец в корне своем rad, хотя и не сохранил общего понятия, выражаемого славенским род (или рад), однако в том же значении перенес его к частному понятию о дереве, и оно сделалось условным, ветвенным, и не может показать, от какой первобытной мысли получило смысл свой.
          Но обратимся к истолкованию по разуму славенского языка. Славенин произвел слово корень от кора, поскольку он действительно есть не иное что, как уходящая в землю древесная кора, на многие сучья расползающаяся и держащая дерево. Латинец radix произвел от славенского родить, но как наш глагол, пустивший ветвь сию, истребился из языка его, и заменился глаголом generare, то слово radix и осталось не имеющею корня ветвью.
          Дабы лучше понять словопроизводство, сделаем на время славенина латинцем.
          Забудем ненадолго наш корень и скажем славенину, чтоб он ветвь сию назвал, как латинец, от глагола родить или раждаю. Тогда, без сомнения, мог бы он ее назвать родиц или радиц (т.е. раждающий), ибо в том же смысле говорим родица в слове Богородица (т.е. Бога родшая), и ежели бы сделать из него сложное слово древородиц, то всякий почувствует, что древородиц означает то же самое, что корень. Таким образом славенское радиц было бы точное латинское radix (итальянское radice).
          Пусть латинец покажет нам, какое подобие корень дерева (radix) имеет с лучом (radius)? Но прибегнем к славенскому языку, он лучше объяснит нам начало и смысл всех слов, как на латинском, так и на других языках.
          Radius значит:
          • Луч, т.е. свет исходящий (и, следственно, раждающийся) от солнца.
          • Полупоперечник круга, т.е. подобный же луч, исходящий (и, следственно, раждающийся) из средоточия, центра.
          • Розга (иначе прут или лоза), тоже исходящая, и, следственно, раждающаяся от корня или от стебля дерева, почему и в нашем языке таковые отрасли называются рождием.
          Таким образом, разбирая все истекающие из этого понятия слова, можем находить, что ни одно из них не уклоняется от разума славенского языка.
          Славенин, хотя и не употребляет их в своем языке, но по единству корня может проницать их значения, то есть по глаголу родить, раждаю чувствовать мысль, какую имели иностранцы, когда стали говорить: латинец radix, итальянец radiсе, француз racinе, англичанин root, разумея корень; латинец radius, итальянец raggio, француз rayon, англичанин rау, разумея луч. Отсюда произошли уже непосредственные их ветви, таковые как итальянское radicale, французское и английское radical (коренный); итальянское radioso или raggiante, французское radieux или rayonnant, английское radiant (сияющий, блестящий, лучезарный).
          Английское слово rооt ближе всех показывает происхождение свое от славенского род. Итальянец тоже произносит свое радиче близко к славенскому родич, т.е. раждающий.
          Немец называет луч словом strahl, голландец straal, датчанин straale, от славянского стрела; ибо воображая луч стремящимся от светила, мы видим в нем подобие стрелы, которая и сама происходит от простираюсь, стремлюсь.
          Сие познание чрез наш язык тех в иностранных языках начал, которые им самим неизвестны, послужат нам руководством к основательным и обширнейшим сведениям как в своем, так и в их языках. Оно поведет нас, как здесь, так и в других случаях, к разрешению вопроса: латинское radix (корень), французское rауоn (луч), английское гооt (корень) разные ли суть или одно и то же слово, различно произносимое? Ответ: одно и то же; ибо во французском rауоn корень rа очевидно сокращен из rаd, как показывают в том же языке однозначащие с разными окончаниями слова radieux, rayonnant (лучезарный). В английском – тоже, ибо изменение букв а в о и d в t легко делается. Коренное значение сих разноязычных слов отыскивается в славенских словах родить, род.
         
          Объяснение иностранных слов из славенского
          Немец язык называет zunge, но прежде называли, и ныне в некоторых областях называют gezunge. В этом слове буквы ezug ясно показывают близость его со словом язык. Разлагая сие славенское слово, находим, что оно составлено из местоимения я и имени зык, так что заключает в себе выражение: я (есмь) зык, то есть звук, звон, голос, гул. Славенское не по ветвенному только или условному значению (как в других языках), но само собою, т.е. заключающимся в нем разумом, показывает описываемую им вещь…
          Птица рябчик по-немецки называется rabhun. Слово hип означает курицу. Неоспоримо, что в сем сложном слове часть его rab есть прилагательное, означающее род курицы. Но в немецком языке оно ничего не значит, а потому значение надлежит искать в славенском, где птица эта, по рябости или пестроте перьев своих, именуется рябчик…
          Немецкое stein значит камень. Но слово сие есть славенское стена …
          Немец, славенское слово изменив в stein, хотя и стал разуметь под ним не стену, а камень, однако прежнее значение не совсем истребил. Отсюда печную трубу называет он schornstein. Слово сие очевидно составлено из schorn и stein. Не ясно ли, что это славенские слова черн и стена, поскольку означают черную стену, или стены, закоптелые от дыма. Без знания славенского языка каким образом из понятия о камне (stein), соединенного с каким-то неизвестным в немецком языке словом можно сделать понятие о трубе? schorn, без сомнения, слово славенское: немец, не имея буквы ч, не может иначе сказать черн, как шорн…
          Немец говорит kaufen, голландец koopen, датчанин kiobe, русский купить. Покажем единство этих слов. Наша у часто выражается иностранными аи. Букву р сами немцы часто смешивают с f, итак: разность между этими словами только в том, что немец к корню kauf или kauр или kир приставил окончание еп, а русский к тому же корню окончание ить. Но окончания не составляют существенного значения слов. Наше купить происходит от слова купа. Первоначальное значение его купить, т.е. собирать в купу. Корень куп изменен в коп, и сделано слово копить, и с перенесением ударения на второй слог (купить) слово стало означать смежное понятие: приобретать вещи платою за них денег; ибо приобретать есть не что иное, как копить или купить, т.е. собирать их в купу. Такой же переход от одного понятия к смежному можем мы видеть и в иных ветвях, как например, в слове скупость, которое раньше писалось скупство, и следовательно, в первоначальном смысле означало скопство, скопление, совокупление. Отсюда скупой тот, кто любит копить или купить или совокуплять. Итак, мы показали источник мыслей, которого немец в слове своем kaufen показать не может.
          Немецкий язык был некогда славенский, и хотя стечением времени весьма изменился, однако ж многие следы его в себе сохраняет; и для отыскания первоначального в словах своих смысла имеет в славенском, как в праотце своем, великую надобность…
          Ночь. Nacht, naht, nagt, паtt, night, пottе, поche, пиit, писсht, пауt, поig, пеut, поs, пох, пах, поу. Без сомнения, есть одно и то же слово, с некоторым в произношении различием повторяемое. Ибо иначе как в стольких языках сохранило бы единство начальных букв?… Греки и латинцы не имели буквы ч и потому не могли славенского ночь написать и произносить, как пих, пох. Другие языки тоже заменяли нашу букву ч. Из славенского слова явствует, что оно составлено из отрицательной частицы не и множественного числа имени очи, т.е. из не очъ (нет очей) сократилось в ночь. Вот его происхождение! Пусть на другом языке покажут мне коренное значение ближайшее, чем нет очей, тогда я поверю, что не другие языки взяли его с славенского, но славенский от одного из них…
          Француз говорит гардероб. Слово сие они сами в словарях определяют: комната для поклажи платья, белья, … Мы уже видели происхождение французского garde <ограда, стража>, изменившегося из нашего град, и значащего у них ограду, ограждение (или по смежному понятию охранение, хранилище). Рассмотрим теперь слово robе (платье). Итальянец под тем же словом roba тоже разумеет одежду. Если спросить у них: что, собственно, по коренному своему смыслу значат их слова robе, roba? Они не найдут объяснения, кроме: так говорится.
          Но посмотрим наше семейство слов, на этом корне основанных: глагол рубить…; рубаха, или рубашка, оттого, что швы ее, как рубцы, откуда и говорится обрубить платок, то есть обшить его по краям. Теперь мы можем смело и безошибочно заключить. Французское robе, итальянское robа и славенское руб, рубище, рубаха, как единством букв, так и единством значения, совершенно сходны. В других языках не видим мы происхождения сих слов, а в славенском видим.
          Почему же при стольких доводах сомневаться можем, что французское garderobе не происходит от славенских град и руб? Мы уже видели, что gardе произошло от нашего град, и говорит то же, что наши, от этого же корня произведенные ограда, ограждение, или по иному корню, охранение (ибо что ограждено, то и хранимо). Мы видели, что слово их robе говорит то же, что наши руб, рубаха, рубище (в общем смысле, одежда, платье). Итак, какое ж сомнение остается: сложное их garderobе – славенское ограда рубов, т.е. хранилище одежд! Пускай без славенского языка попытаются они с подобною же ясностью вывесть значение слова своего…
          Немецкое schrank значит поставец или шкап, в котором для сохранения ставятся или кладутся какие-нибудь вещи. Следовательно, по употреблению он не иное что, как хранилище. Немецкий язык не показывает, откуда слово сие произошло. Поищем коренного значения в славенском языке. Немец произносит шранк; но буквы сh выговариваются иногда как наше х (например, в словах 1асhеп, тасhеп); итак, без всякой перемены букв может оно произносимо быть и схранк; тогда выйдет по-славенски схранка, сохранна, хранилище; но что иное их schrnk как не хранилище!… Немец говорит granze (граница, межа, рубеж, предел), и он же в одинаковом смысле употребляет глаголы begranzen, от granze и beschranken, от schrank (ограничить, обмежевать). Из сего явствует, что слова их granze и schrank, невзирая на великую в ветвенном значении разность (граница и шкап) должны в коренном смысле иметь сходство. Мы уже знаем, что их schrank от нашего сохранять. Теперь рассмотрим granze. Немцы и мы за ними говорим, что наше слово граница взято с их языка: но чём они то докажут? А я, напротив, утверждаю, что их granze взято со славенского и вот мои доказательства. Славенское граница (по-настоящему храница) происходит от хранить, равно как и слово хрань (произносимая грань). Слова эти означают пределы всякой поверхности или площади земной (граница), пределы тела, особливо драгоценных камней (грань).
          Мысль весьма естественная, поскольку всякие пределы суть, конечно, хранители того, что в них содержится. Таким образом, пределы тела справедливо называем мы гранями, а пределы поверхности границами (правильнее, хранями и храницами).
          Немецкий язык не сблизит слов своих schrank и granze, не выведет, почему глаголы beschranken и begranzen значат одно и то же. Славенский, напротив, сближает их и показывает как происхождение от одного корня или понятия (хранить), так и единство коренного их значения (невзирая на великую разность ветвенного).
          Но когда слово на одном языке вместе с ветвенным значением показывает и коренное, а на другом коренного не показывает, то неоспоримо, что слово принадлежит первому из языков, славенскому …
          Немец говорит kutsche (коляска), kutscher (возница). Кто из нас усомнится, что слово кучер немецкое? Но почему оно немецкое, когда на других языках и всех славенских наречиях означает одно и то же? Коляска называется:
          По-немецки kutsche, kalesche
          По-итальянски соссhio, саlеssо
          По-французски сосhе, саleche
          По-английски соасh
          По-польски сozh, cotch
          По-богемски kocj, kotcj
          По-словацки соc
          По-сербски kutscha
          Какому ж языку принадлежит слово кучер! Не тому ли, в котором докажется, что имя сие дано согласно со свойствами называемой им вещи? В нашем языке находим слово коча или коч, на северном океане употребляемое судно, с одною мачтою и палубой. Хотя у нас коч употребляется только в значении некоторого водоходного судна, однако видно, что оно также и сухопутную повозку или коляску… от него произошли слова кочевать, кочующий народ, т.е. такой, который живет не в домах, но в кочах (в кибитках, повозках, наподобие подвижных изб) и переезжает в них с места на место… Когда мы говорим коляска или колесница, то знаем, что эта вещь имеет колеса, и что коло или колесо по корню своему означает нечто круглое. Напротив, немцу, итальянцу, французу, англичанину употребляемое ими с малыми изменениями то же самое слово коляска <см. выше> не дает ни малейшего описания вещи, которую они неизвестно откуда происходящим именем называют.
          Следовательно, чтоб иметь о словах своих такое же ясное понятие, какое мы о своих имеем, должны они начало их искать в славенском языке, или остаться при одних условных значениях, не зная причины, по какой ту или иную вещь называют. Неведение вовлекает во многие ошибочные в языке своем суждения. Я не спорю, что мы слово кучер взяли с немецкого kutscher, но немецкое kutsche и kutscher есть славенское коча и кочаръ. Вольно нам собственное слово брать от других и называть не своим. Вникая глубже в славенский язык, мы много подобных примеров найдем…
          Немец от глагола strотеп, единокоренного и единозначащего с нашим стремиться, который в обращении к воде значит течь, литься произвел имя strот (река, течение, быстрина). Под тем же корнем не один немецкий, но и другие многие языки имеют разные слова: немецкое strasse, итальянское stradа, английское streat, немецкое strahl (луч), streben, bestreben (стараться о чем-либо), английское stranger, французское etranger (чужестранец). Все эти слова и ветви от них, хотя и означают разные предметы, но могут быть подведены под одно общее им понятие, от которого произошли. Оно изъявляется общим корнем str (стр), означающим стремление или простирание, иногда прямое, иногда расширяющееся во все стороны.
          Немецкое stroтеп (течь), strот (течение); но течь, течение есть то же, что стремиться, стремление. На разных языках strasse, stradа, streat (улица); но улица есть не что иное, как простертые, а простертые, простирание есть стремление (движение) в какую-нибудь или во все стороны …
          Итальянец, англичанин, француз говорят straniere, stranger, еtranger или estranger (чужеземец, иностранец) Мы от того же корня произвели слово страна, поскольку страна есть не что иное, как пространство земли, происходящее от глагола струсь, простираюсь. Слово иностранец изображаем оттого же корня ветвью… Итак, все эти слова, как наши, так и чужеземные, невзирая на разность, имеют один корень (str) и происходят от одного и того же первоначального понятия простираюсь.
          Теперь, при несомненном доказательстве, что от корня сего произошло дерево с разноязычными ветвями, исследуем, в котором из языков сей корень находится. Сличая, например, немецкое strотеп (течь), итальянское stradа (улица), французские destruction (разрушение), еtranger (чужеземец), хотя и находим в них одинаковый корень (str), но едва ли возможно подвести их под одно начало. В нашем языке, напротив, начиная от глагола тру, породившего глаголы стру, простираю, все происходящие от сего корня и понятия ветви, наши и чужие, последственно связуются и объясняются …
          Имя славян славилось за несколько веков до существования Рима, и прежде, нежели греки сделались известны между людьми. Славенский язык имел свои древнейшие наречия, из коих у некоторых были письмена от самых первых времен сего божественного изобретения. Всякое славенское наречие понятно всем славенским народам, и все славяне, при малом внимании, разумеют праотеческий язык свой. Руское наречие, общее, ближе всех других подходит к нему. Наречие сербское, второе между наречиями славенскими по своей чистоте.
          Слово и слава суть смежные понятия. Второе произошло от первого, поскольку слава рождается и возрастает через слово, почему вместо славный и говорится иногда пресловутый. По сей причине полагать должно, что имя славяне сделалось из словене, то есть словесные, одаренные словом люди.
          Славяне, называвшие себя словенами или словаками (словяцы равнозначащее с языцы) то есть говорящие, разумели под сим именем всех одного с собою языка, единоземцев.
          Имя немцы, означающее немых, не умеющих говорить, сначала дано было славянами всем вообще иного языка народам, которых повстречали они на западе; но впоследствии стали разуметь под ним собственно немцев.
          Известно, что во времена Карла Великого многие в Германии славяне мало-помалу до того исказили язык свой, что совсем ему разучились. Отсюда возник немецкий язык. Словари немецкие представляют на всех страницах обломки исковерканных слов славенских.
          Славенский язык заключает в себе все первоначальные звуки, какие только есть во всех европейских языках, тогда как иностранные азбуки с безуспешным усилием выражают письменами своими сей всеобщий коренной язык. Отсюда происходит, что даже начиная от греков и римлян в бытописаниях всех царств, повествовавших что-либо о славянах, мы, вместо славенских имен, по большей части, находим одни только странные, непонятные и поистине варварские названия. Наша азбука дает нам ключ к разбиранию их, от времен самых древнейших.
          Неоспоримым памятником великих познаний величают язык славенский. В словах его видна связь мыслей, переходивших из одного понятия в другое, смежное с ним. Ни один язык не представляет нам в производстве слов такой непрерывной цепи соображений, какую находим в нем. Возьмем без выбора какое-нибудь слово; исчислим не все, но лишь малую часть его ветвей, и посмотрим в других языках, например, во французском, так ли, как в славенском, текут они из одного источника:
          Руда le sang
          Рудник une mine
          Рудословие metallurgie
          Род a race
          Рождение la naissance
          Родильница la accoucher
          Родитель la pere
          Родительница la mere
          Родственникun parent
          Родоначальник la souche
          Родословие la geneologie
          Родникune source
          Рождiе les rameaux
          Рожь le seigle
          Из сего малого примера уже видеть можно, что один язык составлен умом размышлявшим, а другой не имел надобности размышлять, заимствуя слова свои из других первоначальных языков…
         
          О словопроизводстве; происхождении слов
          Словопроизводство, то есть открытие в словах того первоначального понятия, от которого они произведены, есть наука, столь же для познания языка необходимая, как в геометрии доказательство. Когда скажут мне, что в треугольнике три угла равны двум прямым, то знание мое основано будет только на доверии к тому, кто мне это сказал; но когда то же самое докажут мне, тогда постигну я сие собственным моим умом, и никто уже меня в том не разуверит.
          Так точно и в языке: доколе в слове не вижу я понятия, от которого оно происходит, до тех пор оно для меня чуждо, пустозвучно. Ибо я не знаю, почему означает оно эту, а не другую вещь или мысль. Так мне сказали, и я этому верю. Но когда я сам увижу, какое понятие с каким смежно, как соответствующие им названия одни от других рождались, тогда откроется мне и мысль человеческая, составлявшая язык, и сам язык во всей своей силе…
          Восстающие против словопроизводства, единственного пути к познанию разума языков, могут возопиять против нас, но превеликое множество наших догадок так ясны и верны, что разве одно только невежество или упрямство не захочет принять их за очевидные доказательства. Однако лучше из десяти открытий в одном погрешить, нежели девять оставить во мраке и неведении.
          Словопроизводный словарь, наподобие, как в родословной от праотца семейства, показывает происшедшее от него поколение, от коренных или первообразных слов (то есть тех, до начала которых добраться невозможно), исследует произведенные от них ветви.
          Слова всех языков покажут нам, что всякое из них имеет свое начало, то есть мысль, по которой оно так названо. Сам рассудок подтверждает это. Ибо человек, будучи существо одаренное разумом, не мог представлявшимся ему новым предметам давать имена как-нибудь, без всякого размышления. Нет! Он давал их по соображению с теми, имена которых были ему уже известны. Вот почему всякое слово сверх ветвенного значения, заключает в себе и коренную мысль, от коей получило оно свое название…
          Изследование языков возведет нас к первобытному языку и откроет: как ни велика разность их, но она не от того происходит, что каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Но большею частью, одно и то же слово, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, постепенно изменялось, так что напоследок сделалось само на себя не похожим, пуская изменяющиеся ветви. Каждый народ по собственному соображению и свойству языка своего рассуждает. Употребляя общее слово, один часто разумеет под ним не ту ж самую вещь, какую другой, имеющую, однако, близкое с ней сходство и значение. Например, мы под словом смерть разумеем лишение жизни, а голландец под своим smart разумеет болезнь или мучение, сокращающее жизнь.
          До некоторых слов легко можно добираться, а до других нет. Например, о словах берег, блюдо нетрудно при глаголах берегу, блюду догадаться, что берега реки или моря берегут, хранят в себе воду; а блюдо подобным же образом блюдет или хранит накладенную в него пищу. Однако слова петух, кортик, вишня считают коренными, тогда как они очевидно происходят от петь, короткий, вишу. А до таких слов, как сноха, блоха, бдеть невозможно доходить без некоторых отысканных или случайно открывшихся сведений. Богемское слово сыноха (synocha) даст нашему слову сноха происхождение от сын, поскольку означает сыновнюю жену. Польское слово рсhlа (а по другим наречиям blchа) покажет нам, что наша блоха, невзирая на великое изменение, происходит от глагола пхать, пихать (по-польски рсhac), поскольку в сем насекомом всего приметнее то, что, пхая себя ногами, высоко скачет. Богемцы слово свое bditi (бдеть) производят от buditi (будить), и справедливо: ибо разбудить есть не что иное, как сделать бдящим, то есть не спящим. Словари славенских наречий и старинные книги весьма нужны для отыскивания принадлежности ветвей к коренному слову. …
         
          И.А. Крылов. Листы и корни.
          В прекрасный летний день,
          Бросая по долине тень,
          Листы на дереве с зефирами шептали,
          Хвалились густотой, зеленостью своей
          И вот как о себе зефирам толковали:
          "Не правда ли, что мы краса долины всей?
          Что нами дерево так пышно и кудряво,
          Раскидисто и величаво?
          Что б было в нем без нас? Ну, право,
          Хвалить себя мы можем без греха!
          Не мы ль от зноя пастуха
          И странника в тени прохладной укрываем?
          Не мы ль красивостью своей
          Плясать сюда пастушек привлекаем?
          У нас же раннею и позднею зарей
          Насвистывает соловей.
          Да вы, зефиры, сами
          Почти не расстаетесь с нами".
          "Примолвить можно бы спасибо тут и нам",-
          Им голос отвечал из-под земли смиренно.
          "Кто смеет говорить столь нагло и надменно!
          Вы кто такие там,
          Что дерзко так считаться с нами стали?" -
          Листы, по дереву шумя, залепетали.
          "Мы те,-
          Им снизу отвечали,-
          Которые, здесь роясь в темноте,
          Питаем вас. Ужель не узнаете?
          Мы корни дерева, на коем вы цветете.
          Красуйтесь в добрый час!
          Да только помните ту разницу меж нас:
          Что с новою весной лист новый народится,
          А если корень иссушится,-
          Не станет дерева, ни вас"
         
          Приложение. Лингвистика и генетика.
          В филологических концепциях А.С. Шишкова язык представлял собой некоторое подобие органического объекта, живого существа – растения. Он изменялся, развивался, рос со временем; из его корней вырастали ветви, а потом и целые деревья.
          Аналогии между языками и деревьями (органическими объектами вообще) неоднократно применялись Шишковым и его единомышленниками как в иллюстративных целях, так и в дискуссиях со своими оппонентами. Например, отказ Карамзина и его сторонников от использования славенских слов Шишков уподоблял "истреблению корней и засушению ветвей в деревьях". Замены слов русского языка кальками с французского он представлял как пристыковки к одному дереву ветвей другого. В полемике между "шишковистами" и "карамзинистами" о грамматике и синтаксисе языка можно было видеть, до известной степени, противоборство между представителями организмического мировоззрения, отличавшего целостные органические от произвольно комбинируемых неорганических объектов, и механистического, игнорировавшего такие отличия. Так, К.С. Аксаков считал, что западники в своих реформах "утверждали неорганическую фразу вместо органической"[154].
          Живые существа не только растут и развиваются, но и размножаются, передают свои свойства, с определёнными изменениями, потомкам; разделяются далее на племена, народы, разновидности. Точные аналоги этих процессов также наблюдаются у языков, которые могут считаться некоторыми наследственно передаваемыми признаками; впрочем, присущими в развитой форме только человеку. Следующие поколения говорят на практически том же языке, что и родители – то есть, они сохраняют не только антропологические или генетические, но и лингвистические признаки. Переселяясь на новые места обитания, народы приносят с собой свои языки, а смешиваясь с другими – формируют новые, наследующие свойства "родителей" – аналогично наследованию антропологических или генетических признаков.
          В результате естественного процесса передачи языков по наследству, генетически и антропологически близкие группы народов оказываются близкими и по своим языкам. Например, индоевропейцев характеризует как определённая общность присущих им антропологических/ генетических комплексов, так и общность словарного запаса, грамматик их языков. И обратно, более отдалённые генетически народы (например, китайцы и русские) значительно расходятся и по своим языкам.
          Корреляции между лингвистическими и генетическими признаками имеются не только для языков и народов, но и для более дробных единиц – диалектов/ говоров и антропологических или генетических комплексов. Так, М. Витов, изучая в середине 1950-х гг. Русский Север – районы Белого моря, бассейна Двины и т.д. – выделил определённый антропологический тип, названный им ильменско- беломорским (по месту наибольшего распространения), характеризуемый относительно высоким ростом; светлой пигментацией глаз; удлинённой формой головы – и он же отметил, что места распространения этого типа являются одновременно местами распространения северных диалектов русского языка – новгородского, олонецкого, поморского. "Интересно почти полное соответствие южной границы поморского диалекта и южной границы ильменско- беломорского типа"[155].
          Эти корреляции распространяются не только на языки (словарный запас, грамматику,…) но и на созданную на их основе словесность – родственные народы имеют сходные песни, стихи, легенды и т.д.
          Определённые, довольно значимые аналогии между генетикой и лингвистикой позволяют использовать при изучении одной понятия и методы, в том числе математические модели, другой. В качестве примера можно рассмотреть популяционную генетику и диалектологию. Очевидно, генетическим популяциям[156] можно сопоставить диалекты или говоры. Популяционная генетика предсказывает ряд эффектов наследственности, которым могут быть сопоставлены соответствующие события в эволюции диалектов/ языков. Так, дрейфу генов[157] в популяции может быть соотнесено изменение частот "аллелей" (разных вариантов произношения или написания) слов – вплоть до исчезновения или наоборот, фиксации каких-то из них. Экспериментально и математическим моделированием показано, что в панмиктических[158] популяциях случайный дрейф генов ведёт к утрате более редких аллелей и концентрации частых, а в подразделённых популяциях, с некоторой миграцией между субпопуляциями[159] дрейф генов не вытесняет аллели[160]. Лингвистические аналоги этих явлений – изменения со временем "аллельного" состава языков или диалектов: в подразделённой популяции с миграцией (типа группы близких деревень) редкие "аллели" (произношения или написания слов) имеют больше шансов стабилизироваться и "выжить" чем в панмиксной (типа городской) того же размера.
          Другим примером, где перенос понятий и методов между лингвистикой и генетикой оказывается полезным, на этот раз уже для последней, является теория эволюции. Как известно, дарвинистские модели видообразования, исходящие из концепции случайных изменений наследуемых признаков и их дальнейшего отбора, испытывают серьёзные затруднения, в частности при оценке вероятности таковых событий. Построение лингвистических аналогов этих моделей ещё более выявляет их несообразность: возникновение новых языков из предыдущих следовало бы объяснять случайными появлениями новых слов или случайными изменениями прежних, и их дальнейшим отбором – оставлением- выживанием "наиболее приспособленных".
          Рассмотрим теперь сальтационную (скачкообразную) теорию эволюции, развивавшуюся, в частности, Ю.П. Алтуховым, согласно которой новый вид образуется не путём накопления мелких случайных изменений и последующего отбора, а быстрой реорганизацией генома, "сопряжённой с крупным сдвигом природной среды". За этой реорганизацией- появлением нового вида следует период его длительной относительной стабильности, в котором действуют обычные факторы микроэволюции, включая миграции, дрейф генов и отбор – имеющий, однако, не видообразовательный а только адаптивный характер[161]. Аналогом этой модели в лингвистике является теория образования новых языков, объясняющая кардинальные изменения в их словарном запасе и других характеристиках существенными трансформациями в образе жизни народов- их носителей: переходом от одного вида практической деятельности к другому, например, от охоты к собирательству или земледелию, от кочевничества к осёдлости и т.д. – то есть прямым воздействием крупных изменений во внешней среде- условиях жизни. За такой перестройкой, происходящей по историческим меркам относительно быстро, следуют периоды сравнительно стабильного развития языка. Несомненно, что эта модель возникновения новых языков правдоподобнее предыдущей – а, значит, и теория скачкообразного видообразования, развивавшаяся Алтуховым и другими биологами, тоже правдоподобнее дарвинистской модели дивергенции разновидностей в виды путём накопления случайных ненаправленных изменений.
          Филологические исследования, проводившиеся А.С. Шишковым, и выводы, которые он делал, также имеют свои интерпретации или аналогии в современных генетических представлениях. Так, корням слов, из которых, по Шишкову, растут ветви и все деревья языков, можно сопоставить обычные, "физические" гены. Корнесловию, изучению корней и ветвей, выстраиванию семантических рядов, установлению родственных связей языков соответствует изучение генетической и антропологической структуры народов; выявление степени их родства или расхождения. Шишков полагал, что "каждый народ в составлении языка своего умствовал по собственным своим понятиям, весьма различным от другого народа", в результате чего их языки развились, с течением времени, в различные деревья, отличающиеся и корнями, и количеством ветвей, и кругами знаменований слов. В генетике этому его утверждению соответствуют хорошо обоснованные в ряде современных авторитетных научных работ представления о возможности различения на антропологическом/ генетическом уровне народов и рас[162].
          Особый интерес представляет сопоставление с данными современной генетики и антропологии заключений А.С. Шишкова о роли русского (славенского) языка. По Шишкову, славенский язык является, в определённом смысле, центральным среди других европейских: он сохранил больше всего первообразных корней, его слова имеют больше связей между собой; из них могут быть объяснены многие слова других народов и т.д.
          Статистический анализ показал, что по антропологическим и генетическим характеристикам русские занимают среди других европейских народов срединное место. "При сравнении средних антропологических признаков для народов Европы и для русских выяснилось, что они по многим расовым свойствам занимают среди европейцев центральное положение… иными словами, по многим признакам русские являются самыми типичными европейцами"[163]. Аналогичные результаты дало сравнение данных статистики по биохимическим маркёрам (группам крови,…), гаплогруппам мтДНК, Y- хромосоме и т.д. для русского народа и других народов Европы.
          Таким образом, заключения А.С. Шишкова о положении русского (славенского) языка среди других имеют определённые параллели с фактами современной антропологии и генетики, особенно значимые на фоне рассмотренного выше соответствия лингвистики и генетики. В частности, утверждению Шишкова о минимальном отклонении русского языка от праязыка по составу первообразных корней может быть поставлено в соответствие утверждение о минимальном накоплении вредных мутаций/ делеций в генофонде русского народа относительно прагенофонда времён появления Homo sapiens.
          Небезынтересно также сопоставить "генетические" аналоги языковедческих утверждений А.С. Шишкова и его противников.
          Положения Шишкова о древности и самобытности русского (славенского) языка, который "о составлении слов своих, так сказать, сам умствовал, из самого себя извлекал их, рождал, а не случайно как-нибудь заимствовал и собирал от других народов" соответствуют представлениям о генетической устойчивости русского народа, его саморазвитии за счёт, в основном, собственных ресурсов на протяжении всего исторического периода. Позиция оппонентов Шишкова, демонстрировавших отдельные иностранные заимствования в русском языке[164] и игнорировавших автохтонность его основной части, соответствует популярным в кругах нынешних либералов- космополитов утверждениям: русские – это "смесь разных народов", для доказательства которых применяются аналогичные методы.
          "Генетическим эквивалентом" тезиса Шишкова о нерасхождении славенского и русского языка можно считать утверждение о непрерывной генетической преемственности древних восточных славян и современных русских. Возражения оппонентов Шишкова – русский язык очень молодой, церковнославянский же это "смесь татарского, южнославянского" и пр. – соответствуют часто встречающимся в тех же кругах утверждениям, что нынешние русские это, "по большей части"[165], потомки угро-финнов, или татаро- монголов, или ещё каких-нибудь народов – только бы не славян и не русских[166].
          Наконец, предложения А.С. Шишкова беречь русский язык от неоправданного внедрения в него иностранных слов соответствуют призывам ряда видных современных учёных бережно относится к русскому генофонду (как, впрочем, и генофондам других народов). Безразличное отношение тогдашних оппонентов А.С. Шишкова к массовому вытеснению из русского языка его "коренного населения", их заявления "всё народное ничто перед человеческим" (Карамзин) и т.д. соответствуют сегодняшней позиции либерально- космополитических кругов: "массовая иммиграция этнически чуждых групп не наносит никакого вреда народам"; "надо жить без Россий, без Латвий, единым человечьим общежитием"; "хорошо направлять средства госбюджета России на развитие русского и других коренных народов страны – ещё лучше направлять их на развитие всего человечества".
         
          Борьба против масонства, мистицизма, библейских обществ
         
          Масоны, мистики, библейские общества в России времён правления Александра I
         
          Распространение масонства в Европе (обзор).
          Появление организаций спекулятивного масонства можно рассматривать как социальную структуризацию – формирование групп по интересам – герметического движения, активизировавшегося в Европе в эпоху Возрождения. В первой половине XVII века приверженцы распространившихся в Европе герметических и неоплатонических систем стали объединяться в общества, союзы, группы. Такие герметические союзы, в форме масонских лож, вначале образовались в Англии.
          Масоны занимались изучением философии и теософии; оккультных наук – магии, каббалы, алхимии; в том числе высшей алхимии – такое название получила герметическая философия. Считалось, что изучение высшей алхимии/ герметической философии ведёт к совершенствованию человека. "Высшие степени (в масонстве) занимаются умозрительной работой на основе герметической философии или теософии, служащих источником всего высшего масонского учения"[167]. В масонстве использовалась алхимическая и математическая символика: пентаграмма[168], циркуль и угольник. Обсуждались проекты переустройства общества, основой которых была платоническая модель правления философов и её позднейшие дополнения- трансформации; вопросы создания единой универсальной всемирной религии.
          Первыми исторически достоверными масонами были шотландцы А. и Дж. Гамильтоны, Роберт Морей[169], Дж. Милн.
          Масонское движение в Англии быстро приобрело популярность. В ложи вошёл ряд аристократов, видных учёных, представителей литературы и искусства. Например, в 1724 году заместителем гроссмейстера ложи был вице-президент Лондонского Королевского общества математик Мартин Фолкс[170]. В 1730 году в лондонскую ложу "Горн", действовавшую под предводительством герцога Норфолка, был принят Монтескье. В ложах состояли Дж.Б. Пристли, Р. Бёрнс, Э. Гиббон, В. Скотт, У. Йетс, другие известные писатели и поэты.
          В 1717 году четыре масонские ложи Англии объединились и образовали Великую ложу. Её возглавляли, как правило, представители знати: лорд Монтегю в 1721 году, герцог Ричмонд в 1725 году и т.д.
          В 1723 году масон и, одновременно, пресвитерианский священник Дж. Андерсон опубликовал "Конституцию масонства", представлявшую краткое описание целей и идеологии лож, а также сравнение масонства с другими аналогичными союзами. Там же упоминалась легенда о Хираме, архитекторе храма Соломона, к которому возводилось основание масонства. "Конституция" Андерсона неоднократно переиздавалась: в 1738, 1756, 1776, 1784 годах и далее; в 1741 г. она была переведена на немецкий язык.
          Масонские общества возникли и в других странах. Во Франции появление лож относится к 1720- 30-м гг. и было связано с наплывом в эту страну эмигрировавшей после революции английской знати. Распространению масонства во Франции немало содействовал Э.М. Рамсей[171], ставший большим энтузиастом масонского движения. В своём выступлении на масонском конгрессе в Париже в 1737 году он связал масонство с древними тайными культами: Элевсинскими мистериями, почитанием Изиды, "религией Ноя и патриархов". Ему же приписывалось создание легенды о происхождении масонства от организаций тамплиеров, которые, по Рамсею, сохранились в Шотландии после их ликвидации во Франции.
          Однако 2 августа 1737 года, вскоре после выступления Рамсея на Парижском конгрессе, масонство было во Франции запрещено; по инициативе главы правительства кардинала Флери.
          Впрочем, деятельность масонов во Франции вскоре возобновилась. В декабре 1743 года собрание шестнадцати парижских мастеров выбрало гроссмейстером графа Клермонского. С этого ведёт начало Великая английская ложа Франции. Её устав представлял собой переработку андерсеновской конституции. В 1771 году, после графа Клермонского, гроссмейстером стал герцог Шартрский (будущий герцог Эгалите). Его заместителем был герцог Монморанси.
          В 1769/76 г. астроном Лаланд, с помощью мадам Гельвеций, организовал ложу "Девять муз". В неё входили видные французские политики, писатели, художники. Бенджамин Франклин, политический деятель США (см. $100 купюру), один из основателей масонства в Америке, в 1779 году был избран мастером "Девяти муз" и два года её возглавлял.
          С 22 октября 1773 года начал действовать масонский Великий Восток Франции; его также возглавил герцог Шартрский.
          К 1789 году во Франции было около 600 лож и 30 тыс. масонов. Значительную их часть (около 80%) составляло третье сословие.
          В Германии и Нижних Странах ранние и недостоверные сведения о деятельности масонов относятся к 1720-м гг. В 1730 году лондонская Великая ложа выдала патент для провинциального гроссмейстера в Саксонии (в том же году аналогичный патент был выдан для России). Первая германская ложа появилась в Гамбурге, в 1737 году. Масонство быстро становилось популярным в Германии. "Германия с самого начала проявила большую ревность к распространению масонских лож и учений"[172]. Его естественными центрами становились дворы, которые ранее, в XVI - XVII вв., покровительствовали алхимии и оккультизму – Гессенский, Анхальт-Цербстский, Брауншвейгский. Особенно большую роль в распространении масонства в Германии сыграло вовлечение в ложу в 1738 году наследника прусского престола, будущего короля Фридриха II. Он и позже постоянно покровительствовал масонам. С 1744 года ложа "Три глобуса" приняла титул Великой; её гроссмейстером стал Фридрих II. В 1747 году на службу Фридриху II перешёл шотландец Джеймс Кейт[173], гроссмейстер масонской ложи в России, ставший фельдмаршалом и генерал- губернатором Берлина. Семейство Кейтов сделало немало для распространении масонства на континенте, в особенности в Германии, в окружении Фридриха II, и в России. Многие офицеры Фридриха вступили в масонские ложи. В окружении короля находились увлекавшиеся алхимией, герметизмом, каббалой придворные Вельнер и Бишофвердер, занявшие видные посты в масонских ложах ряда орденов. В 1750- 53 гг. при дворе Фридриха II находился Вольтер, патриарх светского гуманизма. В работе масонских лож, иногда сразу нескольких, принимали участие видные деятели культуры Германии: Моцарт, Гёте и т.д.
          1 мая 1776 года в Баварии был образован союз иллюминатов, под руководством Адама Вейсгаупта (1748 - 1830 гг.), профессора права; поклонника французских энциклопедистов. Вейсгаупт пропагандировал просветительство, социальные реформы демократического и антицерковного характера. В орден иллюминатов вступали представители литературы, науки; издатели; их идеи оказали влияние на многих преподавателей германских университетов. К середине 1782 года орден насчитывал примерно 300 человек; через два года – свыше 650. Иллюминаты вступали в масонские ложи и обратно. Например, в союз иллюминатов вступили члены ложи "Амалия" Гёте, Гердер, герцог Карл-Август. Вероятно, в нём состояли также масоны Моцарт, Шиллер. "Все иллюминаты, которых я встречал во Франции, были франкмасонами" (де Местр). Распространению иллюминатства в Баварии содействовала деятельность группы сановников курфюрста Максимиллиана Иосифа, поддерживавших идеи Просвещения. Однако с 1778 года в Баварии стал править новый курфюрст Карл-Теодор, не разделявший этих увлечений. 22 июля 1784 года баварский курфюрст запретил деятельность иллюминатов. 2 мая 1785 года был издан указ о закрытии всех тайных обществ. В 1787 году против иллюминатов были предприняты репрессии. Вейсгаупт был уволен и изгнан из Ингольштадта. Он удалился в Регенсбург, где герцог Эрнст Саксен-Готский дал ему титул гофрата.
          В Швеции появление первых лож относится к 1735 году. В 1743 году масонскую ложу в Стокгольме основал Дж. Кейт, гроссмейстер масонов в России, находившийся там сначала во главе русского военного отряда, а потом в качестве посла[174]. В 1774 году гроссмейстером Великой ложи Швеции стал брат короля герцог Зюдерманландский. Сам тогдашний король, Густав III, также покровительствовал масонам. В середине XVIII века в Швеции появилась, под французским влиянием, шведская система масонства. Её особенностью было введение рыцарских степеней. Посвящаемый в шестую степень должен был иметь предков- дворян не менее чем в четырёх поколениях.
          В Америке одним из основателей масонства стал Бенджамин Франклин. С масонством Франклин познакомился, видимо, во время путешествия в Англию в 1725- 26 гг.; ему было тогда 19 лет. В 1730 году в издававшейся им "Пенсильванской газете" Франклин печатал отчёты о собраниях лондонских масонов; упоминал о существовании в Пенсильвании "многих масонских лож" и о "большом интересе публики, проявляемом к ним". В 1731 году, при активном участии Франклина, в Пенсильвании была учреждена независимая от Англии Великая ложа; он стал в ней заместителем гроссмейстера. В следующем году он составил первый в Америке масонский устав; в 1734 году был выбран гроссмейстером. В 1734 году он перепечатал в Филадельфии "Конституцию масонства" Андерсена. В 1749 году Франклин был гроссмейстером ложи в Пенсильвании. В 1752 году в масоны был принят Джордж Вашингтон, будущий первый президент США. Перед началом революции в Америке масонами были почти все видные американские политики того времени, в том числе С. Адамс, Дж. Уоррен, Дж. Маршалл и др.; большинство представителей, подписавших Декларацию независимости 1776 года и Союзную конституцию 1787 года.
          В Италии первая масонская ложа появилась в 1732/3 г., в Тоскане. Она действовала под покровительством герцога Тосканского. (В начале Итальянского Возрождения именно Тоскана- Флоренция была ведущим центром распространения герметизма). Имелись ложи в Сиене, Пизе. В 1739 г. появилась ложа в Сардинии, в 1745 г. – в Неаполе.
          В Австрии в 1742 году была образована ложа "Три шара". Отрицательное отношение влиятельной в этой стране католической церкви к масонству препятствовало его распространению. В 1764 году масонство в Австрии было запрещено. После 16 лет действия запрета ложи снова начали появляться. В 1780 году в Австрии была образована Великая ложа, объединявшая 45 лож. Однако в следующем году масонство снова было запрещено. В 1793 году правительство Австрии запретило все тайные общества на территории страны.
          Масонские ложи действовали и в других странах.
         
          Масонство в России
          Начальный период. Связи с масонскими обществами приписывались иностранцам из окружения Петра I: его военному советнику Ф. Лефорту, П. Гордону, Я. Брюсу, П. Шафирову. А. Кантемир (1708- 44 гг.) переписывался с просветителем Вольтером; перевёл на русский язык "Персидские письма" масона Монтескье. Деятельность самого Петра I, особенно его прозападная ориентация в политике и религии, высоко ценилась масонами. "Имя Петра I пользовалось уважением среди масонов"[175]. Однако первые достоверные данные о масонах в Россию относятся только к 1730 г.: капитан Филипс, находившийся на службе в русской армии, получил в этом году от Великой ложи Англии патент на открытие ложи.
          В 1741/2 г. мастером английских масонов в России стал генерал- поручик Джеймс Кейт. При нём в ложу стали принимать русских.
          В 1747 году граф Н.А. Головин[176], вернувшийся из Пруссии, где он служил наёмником в армии, признался, на допросе у начальника Тайной канцелярии А.И. Шувалова, в принадлежности к масонской ложе.
          В 1755/6 году М. Олсуфьев дал А.И. Шувалову показания о масонской ложе "Молчаливость", куда входили видные представители знати, в том числе князья Голицыны, С. Мещерский, С. Трубецкой, С. Дашков, М. Щербатов; писатель А. Сумароков, офицер П. Мелиссино; всего более 30 человек. Руководил ложей Р.И. Воронцов, один из учредителей Вольного экономического общества, отец Е.Р. Дашковой.
          Распространение масонства в России. В 1760- 70-х гг. в Санкт- Петербурге появился ряд лож: "Аполлон" (1771 г.), "Изида" (1773 г.), "Астрея" (1775 г.), "Латона" (1776 г.), ... 26 февраля 1772 года гофмейстер, управляющий императорскими театрами И.П. Елагин (1725- 96 гг.), ставший масоном ещё около 1750 г., образовал, по полученному из Англии патенту, Великую ложу. В 1774 году он открыл в Санкт- Петербурге ложу "Девять муз". (Примерно тогда же во Франции появилась ложа "Девять муз", в которую вошли многие видные деятели будущей революции). В 1770-х гг. под управлением Елагина находилось 14 лож, в разных городах России, в которых состояло общим числом около 400 участников. В 1778 году в Санкт-Петербурге открылась ложа шведской системы; в неё входили И.В. Бебер, Г.П. Гагарин, В.В. и Ю.В. Долгоруковы, А.С. и А.Н. Строгановы.
          Много сделал для распространения масонства в России его энтузиаст Новиков. Н.И. Новиков (1744 - 1818 гг.), получивший образование во французском классе дворянской гимназии при Московском университете, занялся публицистикой; издавал ряд журналов. В 1775 году он вступил в ложу "Астрея". В 1777 году начал издавать первый в России масонский журнал "Утренний свет"; печатал в нём переводы сочинений западных масонов, мистиков, иллюминатов. В 1778 году Новиков познакомился с масоном М. Херасковым (1733 - 1807 гг.), куратором Московского университета. В 1779 году Новиков переехал в Москву, где стал активистом-организатором местного масонского движения. По рекомендации Хераскова Новиков арендовал университетскую типографию (1779 г.) и принялся печатать там масонскую литературу.
          В том же 1779 году из Германии в Россию приехал И.Г. Шварц (1751- 84 гг.), также много сделавший для развития российского масонского движения. По протекции Хераскова он получил место преподавателя немецкого языка в Московском университете. Познакомившись с Новиковым, Шварц стал самым активным его сподвижником в деле распространения масонства. В 1781 году Шварц, отправившийся за границу в качестве гувернёра сына П.А. Татищева, установил в Германии связи с руководством ордена розенкрейцеров; встретился с тогдашним главой германского масонства герцогом Брауншвейгским. После возвращения в Россию в начале 1782 года, он организовал розенкрейцерскую ложу, в которую вошли И.П. Тургенев, А.М. Кутузов, С. Гамалея, И. Лопухин, братья Трубецкие, М. Херасков. Мастером ложи стал Новиков. Основным занятием розенкрейцеров было изучение алхимической литературы. Розенкрейцеры издавали книги, журналы, газету "Московские ведомости" (тираж 4000 экз.).
          Количество масонских публикаций сильно возросло после выхода указа о свободе типографий (1783 г.). Масон И. Лопухин учредил собственное издательство. Н. Новиков организовал ещё две типографии и печатал "Герметическую библиотеку".
          Масоны, принадлежавшие к аристократическим или купеческим кругам, вносили на издательскую деятельность значительные суммы. Большие пожертвования делали князья Н.Н. и Ю.Н. Трубецкие, князь Черкасский, П.А Татищев, В.В. Чулков, И.П. Тургенев и другие. Г.М. Походяшин, сын сибирского купца и золотопромышленника, став масоном, пожертвовал им полмиллиона рублей; в результате своей дальнейшей филантропии полностью разорился.
          Российские масоны пытались установить связи с правящей династией. Архитектор В. Баженов, масон и друг Новикова, встречался с Павлом Петровичем; в 1787 году передавал наследнику книги от Новикова – пять томов "Истинного христианства" Арндта. Впрочем, Павел Петрович не заинтересовался масонской идеологией.
          Отношение Екатерины II к масонству. Начало правления Екатерины II было весьма благоприятно для распространения масонства, вообще герметизма и светского гуманизма. Анхальт-цербстская принцесса София- Фредерика, будущая правительница России, воспитывалась на книгах французских просветителей, вдобавок при дворе, который издавна был самым тесным образом связан с оккультными движениями Европы. Став российской императрицей, Екатерина начала переписку с Дидро, Вольтером (153 письма), другими европейскими просветителями. Её деятельность в России даже опережала общеевропейский гуманистический процесс: в 1764 году, т.е. вскоре после вступления на престол, Екатерина предложила Вольтеру и Дидро издать в России запрещённую тогда во Франции (за атеизм) "Энциклопедию"[177]. Даламбер, редактор "Энциклопедии", приглашался ею для воспитания наследника престола, Павла. За время правления Екатерины в России было переведено около 60 работ Вольтера; в одном только издательстве Новикова в 1771- 83 гг. их вышло более 15.
          Запрет масонства. Однако с середины 1780-х гг. отношение императрицы к просветителям и масонам начало меняться. Она написала несколько комедий, высмеивавших масонство; называла их взгляды "странным мудрованием, или, лучше сказать, сущим заблуждением"; потребовала от типографии расторгнуть арендный договор с Новиковым. В 1787 году была запрещена продажа книг, касающихся богословских вопросов и напечатанных не в типографии Синода. В 1791 году была закрыта организованная масонами Типографская компания. Бывшую анхальт-цербстскую княжну особенно обеспокоила связь российских масонов с зарубежными дворами. Она уяснила, что масонство является альтернативной системой власти в стране, вдобавок контролируемой извне.
          В 1792 году за попытку контакта с наследником престола (передачу книг через Баженова) был арестован Новиков. Репрессиям подверглись и другие масоны. Около 10 тысяч масонских книг было сожжено.
          Отрицательное отношение к масонству со стороны российского правительства значительно усилилось под влиянием впечатлений от Французской революции, в которой члены масонских лож приняли активное участие. В 1794 году Екатерина II издала указ о запрете деятельности лож.
          В начале правления Павла I репрессии против масонов ослабли. Был освобождён Н. Новиков. Вернувшийся из сибирской ссылки видный масон И.П. Тургенев стал директором всё того же Московского университета. Но, в целом, правление императора Павла не было благоприятным для распространения масонства. "Дух строгости, постоянно обнаруживавшийся во время правления Павла I, заставил приостановиться последователей тайных обществ в своих злоумышленных предприятиях"[178]. В 1797 году Павел I предложил масонам "не собираться впредь до его повеления". Масонство оживилось и вновь стало значительным общественным явлением только после 11 марта 1801 года, в правление Александра I.
          Причины быстрого распространения масонства в России. Масонские ложи в России XVIII века представляли собой "кружки по интересам" российской аристократии, стремившейся к европеизации, а также зарождавшейся интеллигенции. По сути, масонство и интеллигенция были тогда идентичными понятиями. Масонам высокой степени посвящения, но небогатым или не имевшим высокого социального статуса, таким, как Новиков или Шварц, их управленческая деятельность, распределение пожертвований богатых братьев, давала возможность распространять близкие идеи, влиять на людей, способствовать реализации определённых проектов социально-политических преобразований.
          Значительную роль в распространении масонства в России сыграла прозападная политика Петра I и его преемников. "Общие причины распространения масонства лежат в условиях развития русского общества со времён Петра I"[179].
          Немало поспособствовали развитию масонства в России и семейные связи правящей династии Романовых (точнее, с Петра III – Голштейн- Готорпских) с Германией. Ещё в XVI - XVII вв. дворы Вюртемберга, Брауншвейга, Гессена, других немецких герцогств покровительствовали изучению оккультизма и алхимии. После появления масонства Германия "обнаружила большую ревность к распространению масонских лож и учений"[180]. Многие близкие родственники немецких принцесс- будущих российских императриц принимали участие в масонском движении. Видным масоном был отец Вильгельмины- Натальи, первой жены Павла I. Дядя Софии-Доротеи – "Марии Федоровны", его второй жены, был главой прусских масонов, а её мать – племянницей короля- масона Фридриха II.
          Наконец, и руководители зарубежного масонства охотно помогали основанию и распространению в России лож, которые становились проводниками их влияния, в том числе политического. Благожелательно отзывались на запросы российских масонов глава шведских масонов герцог Карл Зюдерманландский; гроссмейстер германских масонов герцог Фердинанд Брауншвейгский.
          Масонство при Александре I. В начале XIX века российское масонство, затихшее было при императоре Павле I, вновь оживилось.
          В его возрождении приняли участие, прежде всего, члены прежних лож. Уже в 1800 году А. Лабзин (1766 - 1825 гг.), родственник Новикова и масон с 1783 г., тайно открыл ложу "Умирающий сфинкс". В ложу входили аристократы, военные, иерархи церкви. Лабзин издавал и переиздавал многочисленные сочинения масонов и мистиков: Сен-Мартена, Эккартгаузена, Юнга-Штиллинга, Беме и т.д. В 1806 году Лабзин, Лопухин, Репнин организовали издание масонско-мистического журнала "Сионский вестник". В 1809 году пятеро масонов во главе с Лабзиным учредили в Санкт-Петербурге "теоретическую" ложу для "поисков мудрости".
          Вновь начала действовать сохранившаяся часть розенкрейцерской (новиковской) ложи, руководимой Поздеевым, переехавшим в 1790-х гг. в Вологду. В неё вступил министр народного просвещения (1810- 16 гг.) А.К. Разумовский, а потом и его зять, будущий министр народного просвещения (1833- 49 гг.) С.С. Уваров.
          В 1802 году камергер А.А. Жеребцов, ранее служивший российским консулом в Париже, открыл в Санкт Петербурге ложу "Соединённые друзья" (Amis reunis). В неё вошли видные аристократы и чиновники: герцог Александр Вюртембергский, граф С. Потоцкий, граф Дм. Зубов, С. Ланской, А. Бенкендорф (будущий начальник III отделения), брат императора Константин Павлович, А. Балашов (будущий министр полиции), Н. Новосильцев (будущий председатель Госсовета). Масонский союз, руководимый Жеребцовым, включал 7 лож, в которых состояло более 200 участников.
          В 1805- 22 гг. в России действовал также ряд лож шведской системы, под управлением И. Бебера (1746 - 1820 гг.), профессора математики и физики кадетского корпуса, член- корреспондента Санкт- Петербургской Академии наук, входившего в шведские ложи ещё в екатерининское время. С 1815 г. шведские ложи возглавил А.А. Жеребцов; потом М.Ю. Виельгорский[181]. Ложа "Пеликан" этой системы была открыта в 1805 году с официального разрешения Александра I.
          М.М. Сперанский (1772 - 1839 гг.), государственный секретарь в 1810- 12 гг., по собственному признанию "десять лет изучал теософию Беме, Сен- Мартена, Сведенборга". В 1809- 10 гг. он предпринял попытку создать общероссийскую сеть масонских лож под своим руководством, притом контролировавшую кадры светской и церковной администрации. По приглашению Сперанского, поддержанному Александром I, в Россию приехал германский масон И.А. Фесслер[182], для реформы устава лож и преподавания в Санкт-Петербургской духовной академии. В 1810 году в Санкт-Петербурге открылась новая Великая ложа, руководимая Сперанским, созданная по уставу, составленному Фесслером. Её участниками стали, прежде всего, сотрудники законодательной комиссии, возглавлявшейся Сперанским. Сперанский планировал широкое вовлечение в ложи как светских администраторов, так и духовенства. Однако преподавательская деятельность и масонская агитация Фесслера вызвала протесты иерархов русской православной церкви. В конце 1810 года Фесслер был выслан в Саратов. Отставка и высылка из столицы в марте 1812 года Сперанского разрушила и его масонские проекты.
          Масонство в александровское время стало весьма популярным среди аристократии, военной и интеллектуальной элиты страны. В ложи входили великие князья (Константин Павлович, …), генералы, адмиралы (Кутузов, Мордвинов, …), министры (Балашов (полиция), Разумовский (просвещение), …), архиепископы, учёные, художники, писатели (Загоскин, ...), архитекторы (Витберг, ...). "В дни собраний Великой Провинциальной ложи … в ней собирался чуть ли не весь цвет тогдашней интеллигенции"[183]. В ходу даже была поговорка: "да кто нынче не масон".
          Активно содействовал распространению масонства гофмейстер Р. Кошелев, друг императора Александра I, объездивший большую часть Европы и лично знавший многих ведущих зарубежных масонов того времени, включая Сен-Мартена.
          Под сильным влиянием приверженцев масонских идей, в частности Лабзина и Кошелева, находился близкий к императору Александру I князь А.Н. Голицын, занимавший ряд важных государственных постов – обер-прокурора Синода (с 1803 г.), президента Библейского общества (с 1813 г.), министра духовных дел и народного просвещения (с 1816 г.) – хотя формально он, видимо, не состоял в какой- либо ложе.
          Причины распространения масонства. В начале XIX века, как и ранее, участники немецких оккультных кружков быстро устанавливали контакты с российской аристократией. В Германию приезжали на учёбу дети российской знати; из Германии приглашались преподаватели для российских учебных заведений и в семьи вельмож. Так, воспитание под руководством немецкого профессора получил А.К. Разумовский, будущий министр просвещения; в Геттингене[184] обучался А.И. Тургенев, сын видного масона И.П. Тургенева и сам будущий масон.
          Другим источником распространения масонства в России времён Александра I стала Франция. Видные масоны А.С. Строганов[185], А.А. Жеребцов состояли в парижских ложах. Российские офицеры, оказавшиеся в Париже после победы над Наполеоном, познакомились там и с масонством. "Масонские ложи со времени возвращения наших войск после похода во Францию чрезвычайно умножились в России"[186].
          Важной причиной распространения масонства во время правления Александра I был дух времени, мода, создаваемое масонским кругами, идентичными тогда с интеллигенцией, общественное мнение. "В оправдание сему только и слышишь, что твердят: это господствует дух времени" (А.С. Шишков).
         
          Влияние масонов на образование
          В масонских ложах с самого их возникновения проявлялся заметный интерес к образовательным и научным учреждениям. Во влиянии на образование масоны видели способ продвижения своих идей в обществе; воздействия на представителей будущей элиты страны.
          Масоны приняли активное участие в создании нового научного центра Англии XVII века, Лондонского Королевского общества. Роберт Морей был одним из основателей ЛКО; его первым президентом (с 6 марта 1661 г.). Мартин Фолкс, заместитель гроссмейстера ложи в 1724 году, в 1720- 30-х гг. был одним из вице-президентов Лондонского Королевского общества; в 1741- 53 гг. – его президентом.
          В Германии XVIII века король-масон Фридрих II сыграл важную роль в организации науки, пригласив для работы в Прусской Академии видных зарубежных учёных. Короля поддерживало в этом масонское семейство эмигрантов-шотландцев Кейтов, в т.ч. Петр- Карл Кейт, близкий друг Фридриха, куратор Прусской Академии наук. Многие преподаватели немецких университетов (в т.ч. профессора Ингольштадта) вступили в орден иллюминатов. В Швейцарии видный педагог Песталоцци стал одним из инициаторов создания филиала ордена иллюминатов. Выдающийся чешский просветитель Ян Амос Коменский был близок к ранним розенкрейцерам.
          Во Франции астроном Лаланд вовлёк в "Девять муз" видных учёных, писателей, художников. Состоял там и А.С. Строганов, будущий президент Академии художеств Российской империи.
          В России масоны также, с самого своего появления, приобрели большое влияние в образовании, издательском деле, научной среде. Близок к масонству (или даже состоял в ложе) был почитатель просветителя Вольтера И. Шувалов, основатель Московского университета (1755 г.). Видным активистом масонства был М. Херасков, директор Московского университета (1763- 70 гг.), потом его куратор. Масонами были последующие директора Московского университета И.И. Мелиссино, И.П. Тургенев, первый ректор (1805- 07 гг.) П.И. Страхов. Много масонов было среди преподавателей университета. Современный исследователь масонства В. Брачев характеризовал Московский университет того времени как "масонское гнездо". Почти так же называл университет и градоначальник Москвы в 1812- 14 гг. граф Ф.В. Ростопчин.
          Российские масоны активно занимались просветительской, преподавательской, переводческой деятельностью. Организованная ими Типографская компания вела обширную издательскую работу. Общий объем её продукции в 1779- 92 годах составил около 900 названий книг, тиражом более 100 тыс. экземпляров; это была примерно треть всех изданий в то время в Российской империи. Помимо собственно масонских, герметических сочинений, Типографская компания печатала труды французских просветителей, Вольтера, Руссо, Дидро; много коммерческой переводной беллетристики.  Новиков организовал первую публичную библиотеку.
          В 1779 году Шварц, Новиков и другие масоны основали Педагогическую семинарию для подготовку учителей. В 1781 г. по инициативе Шварца при университете было образовано научно-студенческое литературное общество Собрание университетских питомцев. Среди прочих дел его участники занимались переводами европейских масонов и мистиков. "Шварц направлял своё влияние на ту молодежь, которая могла составить ядро будущего русского интеллигентского общества". "Поставив на поток публикацию на русском языке переводов западноевропейской художественной и религиозно-философской литературы, Шварц и Новиков поневоле должны были задуматься и о переводчиках"[187]. В ноябре 1782 г. в Москве, по инициативе Шварца, было организовано Дружеское учёное общество, неформально действовавшее уже несколько лет. На его открытии присутствовал тогдашний генерал-губернатор Москвы граф З. Чернышев. Митрополит Московский Платон (Левшин) взял масонское Дружеское общество под своё покровительство.
          Просветительская и книгоиздательская деятельность российских масонов была направлена, прежде всего, на распространение своих религиозно-философских взглядов и вовлечение в ложи новых адептов. Современный исследователь масонства В. Брачев, рассматривая работу организованной масонами Педагогической семинарии, отмечал, что многие её студенты стали масонами: "За редким исключением, практически все выпускники семинарии приобщились к масонству именно здесь… собственно, для этой сугубо прозаической цели и учреждалась семинария". И. Шварц успешно сочетал преподавание в университете с распространением там масонства. Самоотверженные усилия по развитию масонского просвещения, "да ещё в таком масонском гнезде, каким был тогда Московский университет" (В. Брачев) посодействовали и академической карьере самого Шварца, который всего за год превратился из простого преподавателя немецкого языка (1779 г.) в профессора философии университета (февраль 1780 г.). Преподавание столь близкого масонским интересам предмета как философия, в свою очередь, помогало Шварцу в дальнейшей пропаганде масонства.
          В александровское время масоны занимали руководящие должности в министерстве народного просвещения. Н.Н. Новосильцев, член ложи "Соединённые друзья", в 1803- 10 гг. был попечителем Санкт-Петербургского учебного округа и президентом Академии наук. А.К. Разумовский, член розенкрейцерской ложи Поздеева, в 1810- 16 гг. являлся министром народного просвещения. С.С. Уваров, член той же ложи, собравший крупнейшую библиотеку масонской литературы, в 1810- 21 гг. являлся попечителем Санкт-Петербургского учебного округа; с 1819 г. – президентом Академии наук, в 1833- 49 гг. – министром народного просвещения. Масоны А.И. Тургенев и В.М. Попов заведовали департаментами министерства духовных дел и народного просвещения, когда им управлял (с 1816 г.) князь А.Н. Голицын. Член розенкрейцерской ложи З.Я. Карнеев тогда же был попечителем Харьковского учебного округа. М.Л. Магницкий, член ложи Сперанского- Фесслера, в 1819- 26 г. был попечителем Казанского учебного округа[188]. И. Бебер, руководитель сети лож шведской системы в первой четверти XVIII века, был профессором кадетского корпуса и членом-корреспондентом Санкт-Петербургской Академии наук.
          Первым директором Царскосельского лицея, предназначавшегося для обучения детей аристократии, ориентированного на подготовку государственных чиновников высших рангов, был масон В.Ф. Малиновский, выпускник Московского университета. Его вскоре сменил масон Фридрих фон Гауэншильд. Впрочем, и сама инициатива учреждения этого лицея принадлежала масону министру народного просвещения А.К. Разумовскому и масону товарищу министра юстиции М.М. Сперанскому. (Неудивительно, что в таком Царскосельском лицее в качестве преподавателя французского языка подвизался не кто иной, как брат видного деятеля Французской революции Марата).
          Вследствие значительного влияния масонов на образование в российском обществе распространился ряд масонских идеологем, вошедших как постулаты в учебники по истории, в литературу, в мировоззрение российской интеллигенции. (Впрочем, как уже отмечалось, тогда само понятие интеллигенции было почти идентичным с понятием масонства). Эти идеологемы и методы их внедрения описал М.Л. Магницкий в записке императору Николаю I (1831 г.): "Иллюминаты (масоны), существуя давно … составили своё собственное наречие. … Например, выражение "должно распространять царство разума, покровительствовать свободе, осмеивать фанатизм, иметь либеральный образ мыслей и прочее" - эти слова, под видом выражений всем известных, имеют двойное значение, составляют род всемирного языка, который они используют … чтобы европейские народы, прислушиваясь к ним, бессмысленно повторяли их догматы, составляя, так сказать, "общее мнение" в их смысле. … Те, которые видят подлог, не смеют идти против общего мнения, через которое иллюминаты тотчас провозгласили бы их невеждами, фанатиками, инквизиторами"[189].
          Масоны и в позже проявляли особое внимание к образовательным учреждениям, в Европе и России. Если в XVIII веке масона- розенкрейцера Новикова называли "министром народного просвещения" условно-метафорически – "Новиков сделался истинным министром народного просвещения" (Д.П. Рунич) – то правнук коллеги Новикова масона Шварца А.Н. Шварц (1848 - 1915 гг.) уже занимал в 1908- 10 гг. должность министра народного просвещения Российской империи официально.
         
          Масонство и христианство
          Принципы идеологии масонства – герметизм, неоплатонизм, оккультизм – были конфликтными с ортодоксальным христианством. Популярная среди масонов, как и предшествовавших им неоплатоников- герметиков эпохи Возрождения, идея синтеза религий, создания единой универсальной религии, также противоречила догматам католической и православной церкви. Как вариант такой экуменической веры, в масонстве распространялся деизм, "естественная религия".
          Формально в масонстве был принят принцип веротерпимости. Он декларировался в "Конституции" Дж. Андерсона (1723 г.), разрешавшей принимать в ложи новых участников независимо от их вероисповедания. Однако на практике масонство с самого его появления относилось к христианству враждебно. Резко критиковали католическую церковь мартинисты и иллюминаты. Постоянно выступал против христианства патриарх светского гуманизма во Франции, близкий к масонству Вольтер. Он высмеивал христианскую религию и церковь в своих книгах, осуждал их в самых резких выражениях: "Христианская вера – бесчестная вера, отвратительная гидра, чудовище … философы должны всячески уничтожать христианство … раздавите гадину". Жозеф де Местр, посланник короля Сардинии в России в 1803- 16 гг., сам бывший масон, отмечал, что масонство его времени отличает "отвращение ко всякому церковному авторитету и иерархии". Для характеристики отношений масонства и христианства показательным было остро враждебное отношение к церкви ведущих деятелей Французской революции, среди которых было много масонов. Лаланд, глава ложи "Девять муз", пренебрёг даже прямым приказом Наполеона, восстановившего во Франции католицизм, прекратить нападки на религию. "Мишенью масонства с самого начала стала Римская церковь и европейские католические монархии. … Характерным для всего развития политической мысли XVIII века был заговор против христианского мировоззрения. Непосредственной целью (масонства) было сделать конституции человеческих обществ независимыми от законов Божьих" (Ф. Франко)[190].
          В свою очередь, католическое духовенство отрицательно относилось к масонским ложам – герметической церкви. В католических кругах издавались многочисленные сочинения с критикой масонства. Булла Климента XII от 27 апреля 1738 года осуждала масонов и запрещала верующим вступать в ложи: "Эта секта является сатанинской, проповедующей учение, повторяющее грехопадение Люцифера. … Мы решительно предупреждаем верующих против вступления в эти центры, запрещаем им вступление под угрозой отлучения". Римские папы неоднократно повторяли отлучения масонов.
          Отношения масонства и православной церкви были аналогичными. Активист раннего российского масонства Шварц на своих лекциях в Московском университете, как вспоминал один из его студентов, "при всяком удобном случае выставлял монашествующих самым безжалостным образом"[191]. По словам профессора истории Московского университета И. Виганда (1744 - 1808 гг.) целью масонства, которую ему, как знакомому, сообщил Шварц, было "ниспровержение православного вероисповедания в России"[192]. Видный масон 1770-х гг., обер-прокурор Синода, директор Московского университета И.И. Мелиссино фактически предлагал ввести в стране протестантизм: уничтожить почитание икон и мощей святых, разрешить назначение епископов без пострижения в монахи. Масон Фесслер, приехавший в Россию по приглашению Сперанского, в своих лекциях также постоянно нападал на православие, одновременно популяризируя платоновскую философию, осуждавшуюся церковными соборами. В масонских  кругах российской аристократии, как и в Европе, стал модным – пропагандировался – деизм. "Деизм в то время был признаком людей высшего общества и хорошего тона" (А.Н. Голицын)[193]. Многочисленная оккультная и философская литература, распространявшаяся масонами в 1770-х - 1810-х гг. в России, содержали прямые или завуалированные нападки на православие. Князь С.А. Ширинский-Шихматов писал в мае 1818 года своему брату Алексею: "В наши времена разными нововыходящими книгами православие нашей апостольской церкви хулится и в членах оные потрясается. Размножаются тайные общества разных степеней массонства, которые все более или менее стремятся истребить христианство и заменить оное сперва естественной верою (деизмом), а потом никакой"[194].
          Православное духовенство, в свою очередь, отрицательно относилось к масонам. Проповеди против масонов читал в 1750-х гг. архимандрит Троице-Сергиевой лавры Гедеон. Преподавательская деятельность масона Фесслера в России вызвала негативную реакцию иерархов церкви. Архиепископ Феофилакт заметил, что пропагандировавшаяся Фесслером платоновская философия "в первых трёх веках христианства породила множество ересей". Масонская агитация Фесслера подверглась ещё большему осуждению. В июне 1810 года духовенство добилось запрета лекций Фесслера в Санкт-Петербургской духовной академии, а затем и высылки его из столицы.
          Впрочем, иерархи церкви, подпавшие под влияние идеологии масонства, нередко оказывали ему поддержку. Так, митрополит Московский Платон (Левшин)[195] отзывался о масоне и издателе оккультной литературы Новикове следующим образом: "Дай бог, чтобы все были такими христианами, как он". Во время правления Александра I несколько архиепископов состояли в ложах.
         
          Масонство и государство
          В масонских ложах обсуждались проекты общественного переустройства. Социально-политические концепции масонов и иллюминатов включали антиклерикализм, космополитизм; установление всемирного светского государства, основанного на братстве людей. Такое государство иногда характеризовалось масонами как "возвращённый золотой век", "царство Астреи", античной богини справедливости. "Конечной целью масонства является объединение людей… для достижения царства Астреи" (Конституция Великой ложи Франции). Иллюминаты представляли идеальное государство будущего как царство Разума.
          Многие политические представления масонства и иллюминатства реализовались во Французской революции, ведущие деятели которой входили в ложи. "Свобода, равенство, братство – слова французских революционеров и одновременно масонов"[196]. Масонами была составлена Декларация прав человека и гражданина.
          В Российской империи первой четверти XIX века многие декабристы были родственниками ранних масонов; некоторые и сами состояли в ложах. Так, в деятельности ложи "Три добродетели", учреждённой в 1815 году С.Г. Волконским, П.И. Лопухиным и М.Ю. Виельгорским, принимали участие С. Трубецкой, М. Муравьев- Апостол, Никита Муравьев; всего в ней было десять будущих видных декабристов. К.Ф. Рылеев в 1820 году вступил в ложу "Пламенеющая звезда".
         
          Мистицизм
          Раскол католической церкви в XVI - XVII вв., распространение лютеранства и кальвинизма в Европе повлекли за собой как активизацию прежних еретических учений – иконоборчества, арианства, анабаптизма и т.д. – так и появление новых – пиетизма, квакерства, методизма, квиетизма и т.пр. Некоторая группа еретиков- сектантов получила общее название мистиков. Среди них были теософы, толковавшие на свой лад Библию; духовидцы, повествовавшие о своём общении с высшими сущностями; пророки, возвещавшие приближение эры Святого Духа, тысячелетнего царства Божия, либо же Третьего Завета; новые реформаторы, призывавшие к созданию внутренней церкви и прочие тому подобные. Как правило, мистики были радикальными протестантами, критиковавшими ортодоксальное христианство и отвергавшими церковное предание, таинства и догматы.
          Мистические учения противоречили католицизму, православию, а зачастую и основным течениям протестантизма. Милленаризм неоднократно осуждался иерархами церкви и соборами[197]; духовидческие пророчества рассматривались как внушённые демонами[198]; мистические сочинения критиковались и отвергались[199].
          Однако в среде масонов многие мистические сочинения приобрели большую популярность. Это было обусловлено как корреляцией масонских представлений о будущем золотом веке Астреи с милленаристским мистицизмом, так и общим идейным антагонизмом масонов и мистиков с ортодоксальным христианством. В раннем масонстве распространялись работы пиетистов, квакеров. В ложах мартинистов пропагандировались сочинения Беме[200], духовидца Сведенборга[201]. Сен-Мартен написал предисловие к переводу книги "О трёх началах" Беме, "где до известной степени оправдывал хулу, возводимую этим исступлённым фанатиком на католических священнослужителей" (Жозеф де Местр). "Поиск мудрости" в каббалистике, алхимии, других оккультных учениях также был общим для многих мистиков и масонов.
          В допетровскую Русь мистические книги проникали в единичных экземплярах. В конце XVII века неудачно пытался пропагандировать в Москве идеи мистика Беме его поклонник Кульман[202].
          С появлением в России масонских лож мистические произведения стали издаваться регулярно и в больших количествах. Помимо обычных для масонства алхимико-каббалистических работ, Новиков и его коллеги печатали сочинения Сен-Мартена, Беме, такие книги как "Божественная философия" Пордеджа[203], "Истинное христианство" Арндта[204] и им подобные. "Мистика в конце XVIII века почти полностью овладела деистическим масонским <российским> обществом, дойдя до необыкновенных глубин фантазёрства и шарлатанства"[205].
          Ещё больший размах приобрело издание мистических сочинений в кругах александровских масонов. В 1803 году мастер ложи "Умирающий сфинкс" Лабзин возобновил издание переводов сочинений немецких мистиков Юнга-Штиллинга[206], Эккартcгаузена[207], Беме, Арндта, визионерки Гийон, опять же "Божественной философии", на сей раз Дю-Туа. В 1806 году масоны Лабзин, Лопухин, Репнин основали мистический журнал "Сионский вестник".
          Широкому распространению мистицизма в александровское время немало посодействовало увлечение им ряда влиятельных придворных. Так, близкий к Александру I гофмейстер Родион Кошелев, масон, объездивший большую часть Европы, лично знал и популяризировал в России Эккартcгаузена, Сен-Мартена, Сведенборга. Библейским мистицизмом увлёкся личный друг императора князь А.Н. Голицын (1773 - 1844 гг.). В молодости А.Н. Голицын был скептиком, атеистом и светским прожигателем жизни. При назначении его в 1803 году обер-прокурором Синода, он, отказываясь, говорил императору: "Какой я обер-прокурор, я же ни во что не верю"[208]. Посещая дам лёгкого поведения, человек, похожий на обер-прокурора, записывал свои впечатления: "Иногда в чаду молодого разгула, в тесном кругу тогдашних прелестниц, я внутренне любил смеяться своей странной случайности, мне очень тогда казалось забавно, что эти продажные фрины никак не соображали, что у них на это раз гостит обер-прокурор Синода". К масонско- мистическим идеям он был в то время равнодушен – по его представлению в 1806 году был закрыт (вскоре после первых публикаций), из-за протестов православного духовенства, "Сионский вестник" Лабзина. Однако в 1811- 12 гг. в мировоззрении князя Голицына произошёл перелом, и он из скептика превратился в верующего, впрочем, больше сторонника пиетизма[209], чем православного. В конце 1812 года он возглавил Российское Библейское общество, через которое деятельно продвигал пиетистские воззрения.
          Идеи Юнга-Штиллинга распространялись также в окружении императрицы Елизаветы Алексеевны, внучки герцога Баденского, у которого служил немецкий мистик[210].
          Под влиянием А.Н. Голицына, других придворных, а также событий 1812 года отошёл от своей ранней религиозной индифферентности и Александр I. Как и Голицын, император обратился не столько к православию, сколько к мистическим учениям, прежде всего, пиетистским идеям внутренней церкви. В 1814 году он встретился в Германии с Юнгом-Штиллингом, а в Англии – с квакерами. В 1815 году Александр I приблизил ко двору баронессу Крюденер, которая, ссылаясь на видения и внутренние голоса, "в разгоряченности ума и сердца"[211], вещала о приближении тысячелетнего царства Божия на земле, которое должен основать сам Александр, и прочие подобные "духовные бредни"[212]. Император разделял идеи евангельского (а не православного) государства, внецерковного христианства. Князь А.Н. Голицын говорил, что "не раз замечал в Его Величестве наклонность ко всеобщей религии и некоторое неудовольствие к греко-российской церкви". Жозеф де Местр считал, что Александр I был близок к протестантизму.
          Под влиянием своих новых религиозных воззрений император начал нечто вроде церковной реформы, самым деятельным помощником в реализации которой стал князь Голицын. В конце 1812 года в России, с разрешения императора, было учреждено экуменическое Библейское общество, которое возглавил князь. В сентябре 1816 года А.Н. Голицыну было поручено руководство министерством народного просвещения, а с октября 1817 года в ведение этого министерства вошли духовные дела. В царском манифесте говорилось, что объединение министерства просвещения с духовным ведомством совершается "дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения". Но создание министерства духовных дел и просвещения можно было рассматривать и как первый шаг к выравниванию юридического положения конфессий – господствовавшее ранее православие становилось одним из вероисповеданий, делами которого ведало, среди прочих других, объединённое министерство[213].
          В том же 1817 году возобновилось издание "Сионского вестника" Лабзина. Теперь он пользовался успехом в высшем свете. Среди его подписчиков был сам император, его брат Константин Павлович, А.Н. Голицын, другие придворные, деятели церкви. Одна только Санкт-Петербургская духовная академия, ректором которой тогда был Филарет (Дроздов), получала 11 экземпляров "Вестника". По ходатайству князя Голицына, А. Лабзин был награждён орденом Владимира 2-й степени "за издание на отечественном языке духовных книг" и получил 15 тыс. рублей в качестве поощрения своей издательской деятельности.
          В 1818 году в Петербург приезжали английские квакеры, тепло принятые А.Н. Голицыным и Александром I. Состоялись совместные моления английских сектантов с формально православными министром духовных дел и императором.
          В возглавленном А.Н. Голицыным с 1817 года ведомстве ведущие должности заняли лица близких к новому министру взглядов: департаментом народного просвещения стал руководить В.М. Попов, "один из самых крайних мистиков", "у которого дух сект жалким образом омрачил слабый рассудок", "совершенный богооступник от церкви православной"[214], а департаментом духовных дел – видный масон А.И. Тургенев. Князь Голицын и его сотрудники финансировали переводы и публикации работ европейских мистиков; направляли их в учебные заведения. Как министр духовных дел А.Н. Голицын массово рассылал мистическую литературу в подведомственные ему духовно-учебные учреждения в обе столицы, в провинции, а также иерархам церкви, а как министр просвещения он рассылал их попечителям учебных округов и в светские образовательные учреждения. Так, одно только сочинение "Воззвание к человекам о последовании к внутреннему влечению духа Христова" было разослано им в количестве 30083 экземпляров[215]. Сами попечители учебных округов, будучи в большинстве сходного с министром образа мышления, действовали аналогичным образом. Например, в 1819 году З.Я. Карнеев, попечитель Харьковского учебного округа и бывший член розенкрейцерской ложи, предписал преподавателям университета и харьковских гимназий иметь в своей работе основанием Слово Божие, писания св. отцов и такие книги как "Божественная философия" Дю-Туа.
          Начиная со второй половины 1810-х гг. христианско-мистическая литература переводилась и распространялась также по каналам Российского Библейского общества. Как президент Б.О. А.Н. Голицын рассылал эти книги по всем губерниям России, а как министр духовных дел рекомендовал, иногда приказывал епископам выписывать их.
          Во время правления Александра I, под воздействием распространившегося мистицизма, в России умножились разные секты. Е.Ф. Татаринова (по отцу фон Буксгевден), посещая корабли хлыстов, усвоила их обряды радений и попыталась организовать нечто подобное в высшем свете. А. Пыпин описывал их ритуалы следующим образом: "Верховная жрица, госпожа Татаринова, посреди зала садилась в кресло, по её знаку женщины начинали вертеться, а мужчины петь… всё громче и быстрее. В изнеможении, исступлении тем и другим начинало что-то чудиться. Тогда из их среды вдохновлённые начинали импровизировать нечто, ни на что не похожее. Наконец, все спешили к трапезе, от которой нередко вкушал и сам министр духовных дел"[216]. В секту Татариновой входила та же придворная и интеллектуальная элита: А.Н. Голицын, Р. Кошелев, В.М. Попов, А. Лабзин, два племянника губернатора Петербурга Милорадовича; другие члены Б.О.
          Мистические писания, распространявшиеся масонами и "библейскими" деятелями, содействовали умножению и простонародных сект. "Печатный "Путь ко Христу" Якова Беме и его же рукописные переводы книг "Аврора или утренняя заря", сочинения Сен-Мартена, масонские книги, сочинения Юнга-Штиллинга, Эккартcгаузена, Марии Ламотт Гион, "Сионский вестник" Лабзина были в большом уважении у хлыстов, масонов, других сект. Нередко их находили у хлыстов из простолюдинов, у молокан, особенно у духоборцев. … Иные, начитавшись сих книг, вступали в "корабли людей божьих". Хлыстовские учителя и пророки в исступлённых своих речах ссылались на те же книги" (П.И. Мельников-Печерский). Под влиянием "Победной песни или Толкования на Апокалипсис" Юнга-Штиллинга, где предсказывалось наступление в 1836 году "тысячелетнего царства Божия", "в 1832 году толпы молокан с песнопениями направились из русских губерний на Кавказ … когда настал 1836 год явился и лжехристос, в лице Лукьяна Петрова, крестьянина Тамбовской губернии. Толпы народа с восторгом встречали его, надевали праздничные одежды, оставляли всё имущество Петрову, а сами отправлялись на Кавказ, где имело открыться тысячелетнее царство"[217]. (Аналогичным образом, в Германии в начале 1830-х гг., под влиянием этого сочинения целые общины сектантов в Гессенском герцогстве распродали своё имущество и устремились на Кавказ в ожидании второго пришествия Христа).
         
          Библейское общество
          Российское Библейское общество было образовано 6 декабря 1812 года. Официальная цель Общества заключалась в распространении в стране Библии. Его президентом стал князь А.Н. Голицын. Его вице-президентами были видные государственные деятели: министр внутренних дел О.П. Козодавлев, министр просвещения А.К. Разумовский, гофмейстер Р.А. Кошелев, граф В.П. Кочубей. На первом заседании Общества, проходившем в доме князя Голицына, присутствовали архиепископ Минский и Литовский Серафим, ректор Петербургской духовной академии архимандрит Филарет (будущий митрополит Московский). После образования объединённого министерства духовных дел и народного просвещения ведущее положение в Б.О. заняли его руководители. Возникли отделения Общества в разных городах. К концу 1823 года их насчитывалось около 300.
          В организации российского Библейского общества участвовали миссионеры из Англии; оно было создано по образцу английского Б.О., основанного в 1804 году представителями разных сект. "Прототипом нашего Библейского общества было известное Великобританского и Иностранное Библейское общество, основанное английскими методистами, квакерами и другими сектантами мистического направления"[218]. Для лучшего ознакомления с деятельностью благотворительных зарубежных библейских фондов секретарь Общества Попов отправился в Англию; был там "с восторгом принят, получив наставления и инструкции, вернулся назад"[219].
          Российское Библейское общество имело экуменический характер; в нём участвовали православные, католики[220], лютеране, деисты, атеисты; "первое экуменическое общество в России"[221]. "Занятно само по себе зрелище заседающих в Библейском Обществе социниан, деистов, просто любопытствующих и даже врагов всякой веры"[222].
          Вначале Библейское общество распространяло Библии на церковнославянском языке, закупая их у Синода. Через некоторое оно получило право печатать Библии. В 1816 году Обществу было разрешено начать перевод Библии на русский язык.
          Российское Библейское общество с самого образования оказалось под значительным влиянием масонов, занявших в нём ключевые посты. Прежде всего, близок к масонским кругам был президент Общества, князь Голицын. (В частности, архимандит Фотий, Ф. Ростопчин и другие неоднократно подчёркивали влияние на А.Н. Голицына крупного масона Р. Кошелева). Среди вице-президентов Б.О. были видные масоны гофмейстер Кошелев, министр просвещения Разумовский. Активную роль в Б.О. играли масоны А. Лабзин; В.М. Попов (первый секретарь Б.О.); А.И. Тургенев (секретарь Б.О.); З.Я. Карнеев, бывший глава ложи "теоретического градуса" розенкрейцеров. Английское Б.О., содействовавшее созданию российского Б.О., также было связано с масонством; его заседания проходили в масонском Freemason Hall.
          Библейскому обществу покровительствовал Александр I, который через некоторое время и сам вступил в него – экуменическая идеология Общества согласовывалась с новыми религиозными воззрениями императора. Более того, российское правительство приняло под своё покровительство библейские общества других стран. Когда в Вене, по настоянию католической церкви, местное библейское общество было закрыто, министр иностранных дел Российской империи Нессельроде направил протест; впрочем, оставшийся безрезультатным. (В своём ответе австрийский канцлер Меттерних сообщил, что сам он большой поклонник Библии, но эту книгу не следует распространять в народе).
          В работе Российского Библейского общества принял активное неформальное участие ряд видных иерархов православной церкви, одни – по личным убеждениям, другие – из-за прежних связей в масонских кругах, третьи – видя прямо выраженные симпатии императора. Среди них был ректор Санкт-Петербургской духовной академии (позже московский митрополит) Филарет (Дроздов), занявшийся, по поручению Общества, переводом Библии на русский язык.
         
          Приложения
         
          Ф.В. Ростопчин. Записки о 1812 годе.
          … При воцарении Александра I в 1801 г. секта начала делаться весьма внушительной, пользуясь покровительством некоего Кошелева – человека упрямого, ограниченного, тщеславного, достигшего преклонных лет и мучимого честолюбивой мечтой: быть при жизни своей государственным человеком, а после смерти маленьким святым. Он совершенно овладел умом одного кн. Голицына, человека светского, весельчака и шутника; а когда последний сделался министром духовных дел и народного просвещения, то мартинизм, опираясь на этих двух апостолов, открыто поднял голову и, под рукою, стал преследовать всех тех, которые глядели на это духовное общество как на оперную труппу и на толпу одураченных людей…
         
          Архимандрит Фотий. Автобиография[223].
          … Общий слух был разглашаем от обществ франк-масонских, что сам царь к ним благоволит, власти высшие в их обществах, духовные лица первые с ними в союзе …
         
          Дворянско-церковная консервативная партия
          (борьба против масонства, мистицизма, библейских обществ)
         
          С критикой деятельности масонских лож, библейских обществ, распространения мистических сочинений выступил ряд видных политических, общественных и церковных деятелей Российской империи: адмирал А.С. Шишков; ректор петербургской семинарии и главы духовной цензуры Иннокентий; архимандрит Юрьева монастыря Фотий; петербургский митрополит Серафим. Их поддержал ряд влиятельных чиновников и придворных: граф А.А. Аракчеев; граф Ф.В. Ростопчин; командующий гвардейским корпусом генерал Ф.П. Уваров; обер-полицмейстер Петербурга генерал И.В. Гладков; графиня А.А. Орлова-Чесменская; графиня П.М. Толстая (Голенищева-Кутузова); княгиня С.С. Мещерская и другие. Представители этой консервативной дворянско-церковной партии указывали, что многие идеи, содержащиеся в книгах масонов и мистиков разрушительны для нынешнего государственного и церковного устройство Российской империи, православного (и вообще христианского) вероисповедания. Кроме того, они отмечали, что в ряде масонских и мистических сочинений продвигаются, прямо или скрыто, подрывные идеологии – атеизм, извращённые религиозные взгляды, ложная философия и пр.
          А.С. Шишков считал масонство антиправительственным и антицерковным заговором, внедряющим свои "мечтательные и суемудрые" идеи как прямо, через систему лож, так и косвенно, "под видом изъяснения таинств природы, толкования священного писания и защищения прав гражданина и человека". "Оно сперва скрывалось под именами тайных обществ, масонских лож, новой философии, а потом, обнаруженное, укрылось под другими благовиднейшими именами – либеральности, филантропии, мистики"[224]. Наглядным результатом деятельности масонских и других тайных обществ была "чудовищная", по выражению Шишкова, французская революция. С деятельностью масонов он связывал и карамзинскую реформу русского языка (имевшую, с его точки зрения, подрывной характер): "Новиков, Тургенев, Лабзин задумали украдкой сочинять развратные книги и проповедовать заимствованные ими у чужеземных лжеучителей злочестивые правила. Для расширения связей своих и приобретения сведений послали они в чужие края молодого, тогда ещё мало известного писателя Карамзина…"[225].
          Мистические сочинения, по Шишкову, также содержали в себе и антиправительственные, революционные, и антицерковные, и ложные в религиозном отношении идеи, "так называемые духовно-философские, а на самом деле революционные и карбонарские книги. … Если извлечь из них в разных видах и смыслах рассеянные лжеучения, то какой пагубный яд, миссионерами распространяемый, открылся бы в них". Аналогично выражался автор "Записки о крамолах врагов России": "Обо всех выпущенных <мистиками> книгах можно сказать, что они к пуду пшеничной муки примешивали фунт мышьяка". Е.И. Станевич говорил о сочинениях мистиков: "Во всех их книгах, более или менее, прямо или косвенно, примечается некая потаённая ненависть против церкви". Он же отмечал, что прямая и косвенная антиправославная пропаганда всё больше сменяет философское облачение на мистическое: "ныне змий сбросил с себя кожицу или личину философии и облекся в мистическое христианство". Архимандрит Иннокентий говорил о результатах распространения мистических книг: "Учителя Православной Церкви забыты, а на смену им пришли Массильон, Боссюэт, Бурдалу, Флешье ... под видом очищения религии западные учителя хотят внедрить царство антихриста". Особенно вредными он считал сочинения теософа Беме, визионерки Гийон, мистиков Эккартсгаузена, Юнга-Штиллинга, Иерузалема. Архимандрит Фотий: "Сие учение не есть от Бога, а от дьявола, учение яко тьма от адовых темниц и духов злобы поднебесной, учение, яко поток от бездны. … Начали прибавлять секту к секте и раскол к расколу … потопляется Россия учением либеральным и еретическим … печатаются и рассылаются без конца книги против церкви, веры и притом выходят они под самыми прекрасными названиями".
          Деятельность библейских обществ также отрицательно расценивалась представителями консервативной дворянско-церковной партии, считавшими, что она ведёт к реформации, расколам и появлению сект, как то уже произошло в Западной Европе. А.С. Шишков: "Взглянем на деяния Библейских обществ, посмотрим, в чём они состоят? В намерении составить из всего рода человеческого одну какую-то общую республику и одну религию – мнение мечтательное, безрассудное, породившееся в головах или обманщиков, или суемудрых людей. ... Если Библейские общества стараются только о распространении благочестия, как они говорят, то для чего не соединено с Церковью нашей, но особо от неё действуют и не согласно с ней? Если намерение их состоит в преподавании христианских учений, то разве Церковь наша не передает нам оных? Разве мы до Библейских обществ не были христианами? И как же они учат нас тому? Призывают учителей-иноверцев и распускают книги, противные Христианству!.. Не странны ли, даже смею сказать, не смешны ли в Библейских обществах наши митрополиты и архиереи, заседающие в противность апостольских постановлений вместе с лютеранами, католиками, кальвинами, квакерами, словом со всеми иноверцами? Они с седой головой, в своих рясах и клобуках сидят с мирянами всех наций, и им человек во фраке проповедует слово Божие (Божие по его названию, но в самом деле не такое)! Где ж приличие, где важность священнослужения? Где Церковь? Они собираются в домах, где часто на стенах висят картины языческих богов или сладострастные изображения любовников, и сии собрания свои – без всякого богослужения, без чтения молитв и Евангелия, сидя как бы в театре, без малейшего благоговения – равняют с церковной службой, и дом беспрестольный, неосвященный, где в прочие дни пируют и пляшут, называют храмом Божиим! Не похоже ли это на Содом и Гоморру?"
          А.С. Шишков негативно расценивал и официальную цель библейских обществ: перевод на современный русский язык Библии и её распространение. "К чему иному приведут сии общества, как не к тому, чтобы собирающаяся где и как хочет толпа безграмотных людей толковала Библию по внушениям какого-нибудь еретика или плута?" Аналогичное мнение высказывал митрополит Серафим: "Распространение Библий есть самое верное средство к введению реформации". А. Стурдза: "Хотя, с одной стороны, усилия сделать библию доступною каждому христианину представлялись полезными и похвальными, с другой, однако же, упорство, с каким (Библейское) общество отвергало всякое законное истолкование текста и размножало издания и переводы не обличало ли коварное стремление к разрушению всякого чина и порядка. … Новое на Руси Библейское Общество влекло всех и каждого прямою дорогою на сторону протестантизма"[226].
          А.С. Шишков возмущался миссионерскими претензиями иностранных участников Общества: "Откуда сии общества водворились у нас? От английских методистов. Могут ли сии люди, не только иноверцы, но и вообще никакой веры не имеющие, учить нас христианству? Разве мы какие-нибудь дикие народы, без их наставлений обойтись не могущие?" Он обращал внимание на пропаганду в изданиях Общества мистических идей; на подозрительно "быстрое и повсеместное распространение библейских обществ, их взаимную связь по всему миру, удивительное множество покровителей, в число которых входят известные лица разных государств"; на активное участие в создании библейских обществ Англии, "в которой протестантизм породил тысячу чудовищных верований". А.С. Шишков утверждал, что библейские общества, "или, под другими названиями, масонские ложи", наносят большой вред России. "Если обратить внимание на деятельность Библейского Общества и на всех их агентов, то произведённые ими пагубные плоды могут быть опаснее всякого вражеского нашествия". "Все сии Общества и Сотоварищества, подобно многочисленным рукам одного и того же тела, двигаются одной волею по всему пространству отечества нашего и везде искореняют драгоценнейшее наследство, оставленное нам предками – единомыслие в вере"[227].
          Столь же отрицательно А.С. Шишков расценивал и деятельность князя А.Н. Голицына с его сотрудниками по министерству духовных дел, особенно рассылку ими мистических книг в учебные заведения, именуя её "покровительством и ободрением нравственного зла под названием "духа времени"". "В представлении Шишкова мистицизм, покровительствуемый князем Голицыным, связывался с деятельностью кружка Новикова … и имел конечной целью поколебать православие в России и внутренними раздорами сокрушить её могущество. …Строгий православный догматизм и патриотизм Шишкова не мог мириться с беспочвенным и космополитическим мистицизмом партии князя Голицына"[228]. Митрополит Серафим называл князя Голицына "явным и клятвенным врагом церкви и государства". Архимандрит Фотий: "совершеннейший еретик … враг Бога, веры и всякого общественного блага … содейственник всякой злобе во вред единой церкви православной".
          Представители консервативной дворянско-церковной партии вели полемику с масонами и мистиками. Ректор петербургской семинарии архимандрит Иннокентий в частных беседах и в проповедях осуждал распространение в России лож и сект. Его ученик иеромонах Фотий, служивший в 1818- 20 гг. законоучителем кадетского корпуса, достав масонский устав, сделал с него несколько копий, надписал их "Катехизис масонов, верующих в антихриста, дьявола и сатану", и раздавал для чтения кадетам. На масонские и мистические сочинения составлялись опровержения. В 1814 году губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин в записке министру народного просвещения А.К. Разумовскому даже предлагал закрыть Московский университет, поскольку его начальство "наполнено духом якобинства и иллюминатства".
          Однако до начала 1820-х гг. попытки консервативной дворянско-церковной партии помешать распространению масонства, мистицизма, экуменической деятельности библейских обществ были малоэффективными – прежде всего из-за позиции князя Голицына и Александра I. Когда архимандрит Иннокентий, как глава духовной цензуры, не дал разрешения на издание "Победной повести" Юнга-Штиллинга, князь Голицын провел её через светскую цензуру. Когда С.И. Смирнов, антимасонский активист, написал книгу с критикой Юнга-Штиллинга, близкий к А.Н. Голицыну архимандрит Филарет (Дроздов), в то время ректор Петербургской духовной академии, помешал её публикации. "Все зловерие и нечестие в нововведениях и книгах поддерживаемо было от вельмож первостатейных, живущих в С.Петербурге и от самого министра духовных дел князя Голицына. Многие громко вопияли противу Библейского общества, противу перевода Евангелия, нововведений Филарета и кн. Голицына, но надобно думать, что до ушей царя не доходил вопль народа, а потому зловерие успехи свои продолжало. … По его <князя Голицына> докладам и внушениям все распространители учения сего бесовского, сочинители, переводчики были награждаемы или денежными наградами или чинами и достоинствами, или отличием и честию, или доверенностью в обществе" (Фотий)[229].
          Большинство иерархов церкви не решалось противодействовать пиетической и мистической пропаганде, распространяемой в рассылавшихся министерством народного просвещения книгах, опасаясь конфликта с князем Голицыным и другими вельможами. "Архиереи синодальные, каков был Филарет и Иона, архиепископ тверской, никогда не токмо противно не говорили, но даже дружбу имели с ересиархами и домогались более быть в любви князя Голицына, нежели думать о Царствии Божием … ректоры академий, семинарий, инспекторы, профессора, архимандриты и прочие … страха ради молчали и других тому учили, дабы обратить на себя милости еретиков… во власти вся быв церковь у князя Голицына, яко у князя тьмы" (Фотий)[230].
          Оппоненты мистиков и экуменистов увольнялись со службы, подвергались репрессиям. "Враг … всех архиереев и архимандритов ревнителей изгнал и в гроб низложил через князя Голицына и Филарета по сие время числом всех двенадцать человек" (Фотий)[231]. "Не разделявшие увлечения библейской мистикой устранялись от должностей и лишались под разными предлогами церковных кафедр"[232]. Например, в 1820 году ярославский архиепископ Антоний, член Синода, позволил себе намекнуть на пустоту и бессодержательность мистических учений: выслушав от князя Голицына наставление, что "церковь должна быть в сердце", он ответил "то-то и беда, Ваше сиятельство, что часто вместо церкви находится только колокольня: благовестят, благовестят, а как подойдёшь к мнимой церкви на Божественную службу, не найдёшь, кому бы совершать оную, одни колокола, в которые звонят мальчишки". За такой ответ он вскоре был лишён епархии и отправлен на покой в бедный монастырь. С.И. Смирнов потерял свою работу переводчика при Медико-хирургической академии; был доведён до полной нищеты. "Слышно было, что не имеет даже места нигде ему приличного для службы: он с семейством питается милостию православных вельмож и прочих христолюбцев" (Фотий)[233]. Когда была напечатана книга Е.И. Станевича, критиковавшая мистику (конец 1818 г.), князь А.Н. Голицын немедленно направил Александру I жалобу. В результате автор лишился работы[234], был выслан из Петербурга, а цензор, разрешивший публикацию, архимандрит Иннокентий, отправлен из столицы в провинцию. 27 апреля 1820 года Фотий произнёс проповедь в Казанском соборе, осуждая влияние лжеучителей и тайных обществ на народную нравственность. Вскоре, в июле этого же года петербургский митрополит Михаил (Десницкий)[235] назначил его игуменом новгородского Деревяницкого монастыря, удалив из столицы в почётную ссылку[236].
          Кроме того, ко второй половине 1810-х гг., когда консервативная партия начала наступление на масонство и мистицизм, либерально-масонские идеологемы успели внедриться, через образование или прямое участие в деятельности лож, в мировоззрение многих представителей российской аристократии и интеллектуальной элиты. В результате критика масонов, мистиков, экуменистов встречала сильное "сопротивление среды". А.С. Шишков говорил о своих попытках противодействовать духу времени: "Многие смотрят на меня как на человека, хотящего ладонью руки остановить быстрое течение потока". Князь Голицын на встрече с Фотием заявил: "поздно уже останавливать, всё уже в большой силе". Отправленный в провинцию Иннокентий писал Фотию: "Что наши голоса с тобой, если не писканья кишащих на земле насекомых? И что наши с тобой усилия, если не усилия напряжённой руки младенца сдвинуть стену, строенную многими веками, строенную многими миллионами, поддерживаемую многими подпорами, хотя, впрочем, стену Вавилонскую"[237].
          Следуя духу времени, начала высмеивать мракобесов прогрессивная литературная общественность. "Арзамасцы" изощрялись в остроумии, составляя эпиграммы на Фотия и графиню Орлову-Чесменскую, других представителей консервативного лагеря – новый слог российского языка пришёлся здесь весьма кстати.
         
          Запрет масонских лож
         
          Удаление из столицы деятельных противников масонства – Иннокентия и Фотия – снизило активность консервативной дворянско-церковной партии.
          В конце 1820 - начале 1821 гг. Фотий занимался обустройством вверенного ему новгородского Деревяницкого монастыря, находившегося в плачевном состоянии – в кельях не было пола, дверей, печей, стекол в окнах; в церкви протекала крыша. Денежную помощь в восстановлении монастыря оказал, по просьбе Фотия, ряд знатных придворных дам[238]. Одновременно он составлял "Сказание о житии и подвигах Блаженного Иннокентия епископа Пензенского и Саратовского, скончавшегося в Бозе 1819 года октября 10 дня"[239].
          В марте 1821 года новым петербургским митрополитом стал Серафим (Глаголевский) – как и его предшественник, выпускник филологической семинарии при масонском Дружеском учёном обществе, но занимавший более активную позицию в критике библейского мистицизма. По его приглашению Фотий приехал в Петербург. С осени 1821 года новгородский игумен вернулся к общественной деятельности. Он выписывал издаваемые масонами книги и комментировал их в письмах корреспондентам. Посетил имение графа Аракчеева в Грузино, где был тепло принят. 29 января 1822 года митрополит Серафим возвёл Фотия в архимандриты новгородского Сковородского монастыря, а в апреле 1822 года вновь пригласил его в Петербург.
          Пребывание Фотия в столице консолидировало деятельность консервативной дворянско-церковной партии. Благодаря протекции графини Орловой-Чесменской его приглашали в дома знати, где он вёл беседы и проповеди против масонства. "Каждодневно авва Фотий был зван то к тем, то к другим лицам на беседу о Господе, о церкви, о вере, спасении души; на беседу же собирались знатные и учёные бояре и боярыни, ревностные к слову и делу святой церкви и веры" ("Автобиография" Фотия). В мае 1822 года он познакомился лично с князем Голицыным, а затем начал переписку с министром, пытаясь убедить отказаться от "потворства" масонам, сектантам, мистикам и Библейскому обществу.
          5 июня 1822 года состоялась полуторачасовая беседа Фотия с Александром I. Архимандрит призывал императора к борьбе против тайных обществ и врагов веры. Вскоре после встречи с императором Фотий был награждён золотым наперсным крестом с бриллиантами и назначен настоятелем знаменитого новгородского Юрьева монастыря.
          К тому времени во взглядах Александра I произошли определённые изменения, вызванные как противомасонской агитацией внутри страны, так внешнеполитическими событиями – революционными выступлениями в ряде европейских государств, подготовленными тайными обществами. Настоятельно предостерегал императора от покровительства масонам австрийский канцлер Меттерних, один из создателей, вместе с Александром, Священного Союза.
          1 августа 1822 года, через два месяца после встречи с Фотием, Александр I издал указ о запрете масонских лож и тайных обществ. С их членов была взята подписка о неучастии в дальнейшем в деятельности лож, российских или зарубежных. Аналогичную подписку дали министерские чиновники. (В 1826 году Николай I подтвердил запрещение лож). "Хотя враги гневались главные на царево сие повеление, но противиться ему не дерзали" (Фотий)[240].
          Указ о запрете тайных обществ был издан Александром незадолго до отбытия на Веронский конгресс[241], где одним из обсуждавшихся вопросов стала деятельность конспиративных антиправительственных организаций в разных странах. Меттерних предлагал Александру I и прусскому королю Фридриху Вильгельму III учредить общую полицию для слежки за тайными обществами.
         
          Приложения
         
          Повеление императора Александра I министру внутренних дел Кочубею об издании указа о запрещении в России всех масонских лож
          Граф Виктор Павлович! Беспорядки и соблазны, возникшие в других государствах от существования разных тайных обществ, из коих иные под наименованием лож масонских, первоначально цель благотворения имевших, другие, занимаясь сокровенно предметами политическими, впоследствии обратились ко вреду спокойствия государств, и принудили в некоторых сии тайные общества запретить. Обращая всегда бдительное внимание, дабы твёрдая преграда была положена всему, что ко вреду государства послужить может, и в особенности в такое время, когда к несчастью от умствований, ныне существующих, проистекают столь плачевные в других краях последствия, я признал за благо, в отношении помянутых тайных обществ, предписать следующее:
          Все тайные общества, под каким бы наименованием они не существовали, как-то масонских лож, или другими, закрыть и учреждение их впредь не позволять.
          Объявя о том всем членам сих обществ, обязать их подписками, что они впредь ни под каким видом, ни масонских, ни других тайных обществ, под каким бы благовидным названием они ни были предлагаемы, ни внутри империи, ни вне её составлять не будут.
          Как несвойственно чиновникам, в службе находящимся, обязывать себя какою-либо присягою кроме той, которая законами определена; то поставить в обязанность всем министерствам и другим начальствам, в обеих столицах находящимся, потребовать от чиновников, в ведомстве их служащих, чтобы откровенно объявили, не принадлежат ли они к каким либо масонским ложам, или другим каким тайным обществам вне оной, и к каким именно?
          От принадлежащих к оным взять особую подписку, что они впредь уже принадлежать к ним не будут: если же кто такового обязательства дать не пожелает, тот не должен оставаться впредь на службе.
          Поставить в обязанность главноуправляющим в губерниях и гражданским губернаторам строго наблюдать: во-первых, чтобы нигде ни под каким предлогом не учреждалось никаких лож, или тайных обществ; и во-вторых, чтобы все чиновники, как к должностям будут определяемы, обязываемы были, на основании статей 3-й и 4-й, подписками, что они ни к каким ложам или тайным обществам не принадлежат и принадлежать не будут; без каковых подписок они к местам, или в службу определяемы быть не могут никуда.
          Вы не оставите сделать все нужные к исполнению сего распоряжения, сообща об оном другим министерствам, для единообразного по сему предмету руководства.
         
          Второе послание Фотия императору (фрагменты)[242]
          В наши времена и во многих книгах сказуется и многими обществами и частными людьми возвещается о какой-то новой религии, аки бы предустановленной для последних времён… Все это есть только в разных видах отступления от веры Божией, Христовой, Апостольской, Отеческой, Православной…Сия новая религия во грядущего Антихриста (крайнего отступления от веры), мерзости запустения, движущая единой революцией, жаждущая кровопролития и исполненная духа сатанинского – есть прелесть вражья и дьявола, коей суть ложные пророки, ложные апостолы, ложные предтечи и учителя, исказители веры и Св. Писания. Юнг- Штиллинг, Эккартгаузен, Гийон, Беме, Лабзин, великое число методистов, гарнгутеры, квакеры, Госнер, Феслер и прочие; учение их нечестивое вполне хранится в сектах: павлианцах, духоборцах, молокан и проч. Ядом сего учения отравляются умы и сердца…
         
          Беседа Фотия с императором Александромза веру и церковь Христову противу зловерия и врагов ересиархов[243]
          Император Александр, мудрый и благочестивый, желая вскоре о всем зле явно и тайно возникшем подробно уведать, апреля 20 дня по полудни в 6 часов, повелел отцу Фотию[244] явиться пред собою в лице, и из уст его все сам слышать. Посланный повелел ему с секретного входа зайти и тайной лестницей ему в кабинет, дабы сие не всем было гласно. Наступил определенный час, Фотий тотчас и поехал из дома дщери девицы Анны[245] в ее карете, спрятав крест свой, дабы в случае надзора от врагов не был узнан он входя и исходя. Ровно в 6 часов, в седьмом подъехал он к царским палатам и, сошед, пошел где его камердинер царский Мельников уже ждал, сретил его, взяв повел и тайною лестницею ввел в церковь малую походную, которая была на случай болезни у царя поставлена подле его кабинета. В церкви, во святом олтаре, несколько Фотий побыл, после как отворены ему двери к царю, взошед по обычаю он помолился, трижды поклонился ко святому образу; потом обратяся царю, воздавая честь подобающую, поклонился; царь же кроткий Александр, смиренно подошед, взял благословение и целовал его десницу; посем повел его посадил в кабинете своём за большой длинный стол на стул (перекрестився Фотий сел). После нескольких слов царь сказал Фотию, говоря: "Отец Фотий! Я получил писания все твои". Фотий же от сего догадался, что он должен уже говорить ему, что касается к делу, и начал говорить так к царю:
          1) Внемли, о царю, говорил Фотий, что тайна беззакония великая деется (2 Сол. 2, ст. 7), уже явно в России на пагубу св. церкви, царства, во вред всякому порядку, закону и правительству.
          2) Что оная злая пагуба, всегубительство крайнее готовится под самыми благовидными, даже благочестивыми и священными вещами затевается, а посему какая-то всемирная монархия уготовляется от единомышленников нечестивых человеков, и для того новая вера распространяется под именем единоверия всюду, но в сем едина только вселукавая кознь содержится на вред всем вдавшимся в обман и прелесть сию.
          3) От тайных обществ нечестивых, безбожных, тайных врагов внутренних и внешних устрояется, чтобы везде ныне существующие царства, страны, державы, правительства или уничтожить или ослабив, расстроить разными средствами, разрушая те основания, коими они связаны между собою. Придумано, все господствующие религии уничтожить, переменив на одну какую-то новую.
          4) Не нашлось никого столь безумного из русского православного духовенства в России, дабы кто явно посреди столицы дерзнул учить новой религии неслыханной враждебной, поругая и осмевая всякую доселе христианскую религию; то тайные враги веры и церкви из западных стран изгнанного бунтовщика проклятого пастора Госнера выписали, который был изгнан как злейший нетерпимый преступник законов всех гражданских, а в России принят как за великого человека, получает из казны многие тысячи денег, распространяет свое учение, и уже скопище великое собрал, будучи покровительствуем от первых вельмож и начальников правительственных.
          5) Дабы поколебать догматы веры, первее Евангелие по своему, противно учению православной церкви, противу Божией Матери, Господнего воплощения, духовенства, правительства и всего учения православного составили враги, во множестве напечатали под влиянием министерства духовных дел и просвещения и особые толкования на то новые свои.
          6) Тайные враги церкви и правительства, книги, науки составляют в таковом духе и понятии, чтобы все способы и усилия скорее даровать – все священные основания в государстве подорвать. Явно тайные науки и книги под видом священных, благочестивых и нужных учат нечестию и приготовляют особый класс людей к революции.
          7) Многие такого духа вельможи, в правительстве занимающие места, во всем готовы содействовать, и содействуют по многим частям правительства к новому преобразованию всего.
          8) Дабы таковое общественное потрясение, приуготовляемое втайне и наружу выходящее по времени, не было для распространителей опасно, то оно под самыми прелестными названиями распространяется, назначен же год и самое время, когда вдруг оное повсюду опубликовать, и знают токмо члены тайных обществ.
          9) Здесь есть кознь особенно английских методистов, у коих заговор сделан, каким бы ни было образом, но потрясти сердце России под разными предлогами, как о том была в собрании тайных обществ об успешном действовании и говорена речь, что вскоре как пожар в России возгорится революция, теперь же уже дрова накладены и огонь подкладывается. Вскоре же все узрят, что олтари и престолы повсюду рушатся в монархии Российской.
          10) Зло во всей силе колико распространяется, толико правительство не обращает внимание на оное, а духовенство, как бы безгласное, молчит, частию потворствуя во всем, частию боясь своей лености в делах веры и благочестия.
          11) Ежели вскоре все средства не будут приняты к остановлению зла, распространившегося до ныне, то всеобщее потрясение необходимо будет.
          12) Все же добре и обстоятельно разведав тихо и тайно надобно делать и вдруг. Это с Божией помощью так может быть хорошо сделано, что как прах исчезнет зловерие и тайная кознь. Надобно начинать не с низа а с верха, не с последних, а поразить самые главы первые, яко главные орудия всего злого дела; когда глава у кого отнята бывает, то все тело остается, яко труп, бездейственно.
          И так послушай, царь возлюбленный, говорил Фотий, много есть тебе вообще и в частности говорить, но Бог все в свое время откроет тебе и волю свою, объявит зло, и ты узришь, как это уже сильно распространилось в России в твое царствование. Сие и многое к тому говоря и представляя на все пункты печатные листки, из печатных актов и из книг вырезанные, отец Фотий представил царю, дабы царь видел, что не воображение или иное что действует, а ревность по Богу и любовь к царю. Царь же все в печати читая, дивился, как хитро все и дерзко делается. Вся же беседа продолжалась 7-й, 8, 9-й часы.
          Царь и великий государь император Александр, как муж кроткий, желающий всегда душе своей спасения, царству и церкви всех благ, со всей любовию, царской милостию внимал, в восстав наконец со стула, простер руки к Богу и сказал: "Господи, коль ты милосерден ко мне! Ты мне как прямо с небес послал Ангела своего святого возвестить всякую правду и истину! Буди милость твоя на мне! Я же готов исправить все дела и волю Твою святую творить". И потом, обратясь к Фотию, сказал: "Отец Фотий! не возгордись, что я сие сказал тебе, я так о тебе чувствую". Благословенный царь Александр не знал, что и как начать, а посему сказал Фотию, чтобы он написал для свершения намерения в дело план о всем. Фотий обещался нечто вскоре написать и представить. Наконец царь, благодаря его за ревность к истине, и видя что сам он, вовлечен будучи, много к тому содействовал своей царской силой, просил помощи от Господа в делах и сказал: "о. Фотий! сотвори о мне здесь ко Господу молитву, да осенит меня сила Вышнего на всякое дело благое" …
         
          Закрытие Библейских обществ
         
          Отставка князя А.Н. Голицына
          Официальный запрет масонства в России ободрил участников консервативной партии. Более открыто стал поддерживать их граф Аракчеев, ближайший помощник императора Александра I. На сторону антимасонских кругов перешёл М.Л. Магницкий, бывший масон и сотрудник М.М. Сперанского в законодательной комиссии. В 1823 году состоялась его встреча с Фотием, о которой последний написал в автобиографии: "Ученый человек Магницкий как сам бывший во многих тайнах зловерия, многие вещи рассказывал важные … везде сильно и благим намереньем действовал".
          Однако закрытие лож практически не отразилось на работе библейских обществ, равно как и министерства духовных дел и просвещения, руководимых князем Голицыным.
          Удобный случай для решительной атаки консервативной партии на министра и президента Б.О. представился, когда подведомственная тому цензура одобрила публикацию перевода комментария на Евангелие от Матфея немецкого пастора Госнера.
          И.-Е. Госнер (1773 - 1858 гг.) был католическим священником в Мюнхене; в 1817 г.; после восстановления в Баварии иезуитского ордена удалился в Пруссию; стал одним из лидеров пиетистов. В 1820 г. приехал в Петербург. Написал объёмистую книгу "Дух Жизни и Учения Иисуса Христа в Новом Завете", в которой доказывал, что в заповедях Христа ничего не говорится о церковных обрядах и поэтому те являются надуманными, духовенство же, претендующее на посредничество между Богом и человеком, является излишним. (Впрочем, это не мешало ему читать в Петербурге проповеди в католической церкви св. Екатерины). Взгляды Госнера, хотя и весьма сомнительные с точки зрения православия, находились в согласии с общим направлением деятельности Российского Библейского общества. Он был избран в состав руководства петербургского отделения Общества, а в мае 1823 года русский перевод его книги, после получения цензурного разрешения, был направлен в типографию.
          В марте 1824 года часть ещё не изданной книги Госнера была доставлена М.Л. Магницким прямо из типографии графу А.А. Аракчееву, который, ознакомившись с текстом, предложил митрополиту Серафиму подать жалобу императору. Митрополит вначале поручил рассмотрение книги Госнера своему викарному епископу Григорию (Постникову), но тот, по совету московского архиепископа Филарета "и всей партии ученой его"[246], отказался от этого дела. Тогда митрополит Серафим сам подготовил обзор книги Госнера с указанием явно неправославных мест в ней и отправил, в начале апреля, императору. 12 апреля 1824 года послал Александру I два письма и архимандрит Фотий. Первое называлось "Пароль тайных обществ или тайные замыслы в книге "Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению Духа Христова""; второе – "О революции через Госнера, проповедываемой среди столицы всем в слуху явно уже". В письмах производился критический разбор книги Госнера и других мистических сочинений. Послания Фотия получили широкую известность.
          17 апреля 1824 года митрополит Серафим был принят императором Александром. Во время пятичасовой аудиенции он утверждал, что церковь и государство находятся в опасности от тайных обществ; что Библейское общество противно христианству; что князь А.Н. Голицын, действуя под влиянием масона Р. Кошелева, желает разрушить православную церковь, для чего покровительствует явным еретикам и преследует защитников православия.
          20 апреля 1824 года во дворец к императору был вызван Фотий. На аудиенции он утверждал, что замыслы мистиков и тайных обществ не ограничиваются одной лишь борьбой против православия, но имеют целью революционным путём свергнуть правительства всех стран и установить единое всемирное государство под своим господством. "Всегубительство крайнее готовится под самыми благовидными, даже благочестивыми и священными вещами затевается, а посему какая-то всемирная монархия уготовляется от единомышленников нечестивых человеков и для того новая вера распространяется под именем единоверия всюду, но в сем едина только вселукавая кознь содержится на вред всем вдавшимся в обман и прелесть сию. … От тайных обществ нечестивых, безбожных, тайных врагов внутренних и внешних устрояется, чтобы везде ныне существующие царства, страны, державы, правительства или уничтожить или ослабив, расстроить разными средствами, разрушая те основания, коими они связаны между собою… Явно тайные науки и книги под видом священных, благочестивых и нужных учат нечестию и приготовляют особый класс людей к революции"[247].
          Через два дня император направил к Серафиму и Фотию графа Аракчеева с поручением достичь компромисса между митрополитом и министром духовных дел. Однако его миссия оказалась безуспешной. "Граф Аракчеев старался от имени царя как-нибудь согласить во всем митрополита с кн. Голицыным. Серафим митрополит начал говорить "что здесь в деле св. церкви и веры, как в важнейшем, нет средины … как пастырь церкви, как архиерей, я слово и дело Божие возвещаю … Боже мой! Страх одолевает меня, что делается у нас, и все как спят и пробудиться не могут! … Церковь явно поругается и все поражается. До чего мы дожили? Я не дорожу моей митрополией"; и тотчас, взяв белый клобук свой митрополичий, снял с главы своей, бросил на стол пред очами вельможи-любимца царева и сказал: "Граф! верный слуга царев, донеси о сем царю, что видишь и слышишь; вот ему клобук мой; я более митрополитом быть не хочу, ежели дела в прежнем виде останутся; с князем Голицыным не могу служить как явным клятвенным врагом церкви и государства"[248].
          Потерпев неудачу в последней попытке примирить лидеров консервативной партии со своим личным другом, император предложил высказаться Комитету министров. Обстоятельный разбор книги Госнера сделал в Комитете А.С. Шишков, самым отрицательным образом отозвавшийся о ней: "Везде, под видом наставления в вере, внушаются противные ей правила, основанные на ложных умствованиях, смешанных, однако, с истинными и скрытых под ними".
          25 апреля 1824 года император Александр I утвердил доклад Комитета министров и издал указы "Об осуждении книги И.-Е. Госнера и высылке его из России, начале следствия об обстоятельствах издания книги" и "О новом порядке одобрения духовных изданий". В тот же день в доме графини Орловой, Фотий предал анафеме князя Голицына за "потворство вредным книгам"[249].
          Критические отклики на книгу Госнера поступали к императору в те дни не только из православных источников. В "Записке одного католика", переданной 30 апреля 1824 года Аракчеевым Александру I, утверждалось: "Трудно в точности определить, к какому классу людей принадлежит пастор Госнер – к злонамеренным или заблуждающимся. Он думает, что один на земном шаре понимает смысл Евангелия. В его проповедях доброе и злое перемешаны. Госнер не признает официальных церковных властей и агитирует против них. Он призывает народы слиться в единое братство наподобие республики. Как фанатик он опасен для общественного спокойствия. Толкуя по-своему Евангелие, он искажает и указы гражданских властей. Покровительство в столице еретику, отпавшему от Римской церкви, даёт основание и другим сектантам собирать свои общества. Секта Госнера опасна для государства".
          29 апреля 1824 года Фотий направил императору очередное послание: "План разорения России и способ оный план вдруг уничтожить тихо и счастливо". 7 мая 1824 года он отправил императору четвёртое послание "План революции, обнародованный тайно, или тайна беззакония, в книге "Победная повесть"". В них он вновь писал о заговоре тайных обществ, имеющем целью учреждение всемирного государства – универсальной монархии, и экуменической религии – под видом тысячелетнего царствия Христова в Иерусалиме.
          15 мая 1824 года князь Голицын был отстранён от должности министра духовных дел и народного просвещения, а само министерство реорганизовано. Были уволены из министерства его ближайшие соратники – В.М. Попов и А.И. Тургенев, хотя за последнего настойчиво ходатайствовал Карамзин[250]. Главой министерства народного просвещения и главноуправляющим духовными делами иностранных вероисповеданий стал А.С. Шишков. Православная часть отошла к обер-прокурору, а доклады Синода теперь должны были представляться императору через А.А. Аракчеева. Через два дня, 17 мая 1824 года вышел рескрипт о сложении Голицыным звания президента Библейского общества. На этом посту его сменил митрополит Серафим. В июне 1824 года имущество и дела Б.О. были переданы Синоду.
          Архимандрит Фотий торжествовал: "Пресеклось нечестие, пала богохульная армия дьявола, ересей и расколов язык онемел, общества все богопротивные, якоже ад, сокрушилися". Митрополит Серафим просил графа Аракчеева, ввиду заслуг архимандрита Фотия в свержении князя Голицына, исходатайствовать ему панагию, "для полноты торжества православия".
         
          Закрытие Библейского общества
          Несмотря на отставку князя Голицына и назначение президентом Общества митрополита Серафима победа православно-патриотической партии была неполной – Александр I не желал закрыть Библейское общество совсем. Тем не менее, Шишков использовал своё новое положение чтобы по возможности уменьшить негативные, с его точки зрения, последствия "библейской" деятельности. Всю вторую половину 1824 и часть 1825 гг. немало времени и сил занимали у нового министра просвещения дела Библейского общества.
          Прежде всего, А.С. Шишков распорядился убрать из библиотек подведомственных его министерству учебных заведений мистические сочинения, во множестве засланные туда князем А.Н. Голицыным и его коллегами. Университетской типографии было предписано не печатать никаких книг, присылаемых библейскими обществами.
          На аудиенциях у императора министр добивался отмены решения по делу Е.И. Станевича. Он указывал Александру I на несправедливость положения, когда переводчик вредной книги (Госнера) был награждён денежно, а автор полезной книги не только не получил поощрения, но даже был наказан – лишился службы и был выслан из столицы. В докладной записке, представленной императору 9 августа 1824 года А.С. Шишков писал о книге Станевича: "Различные ереси, преклоняющиеся к отпадению от всех христианских добродетелей, изобличены в ней ясно и убедительно. Почему, как должно думать, тем более и подвергалась она несправедливому о ней донесению и сильному гонению". По его настоянию рассмотрение книги Станевича было поручено церковной комиссии, возглавлявшейся митрополитом Серафимом. Комиссия нашла сочинение "нужным и полезным, обличающим злые книги", а автора – "усердным сыном веры и отечества". 17 ноября император приказал "вновь за казённый счёт напечатать и продавать" книгу Станевича. Автору было выдано из казны две тысячи рублей на проезд в Петербург и выплачено жалование за время отсутствия на прежней службе. Шишков назначил Станевича чиновником по особым поручениям в своём ведомстве, а через полгода – директором училищ Курской губернии.
          Между тем, московский архиепископ Филарет, всё ещё поддерживавший Библейское общество, или, по крайней мере, предполагавший возможность возвращения ему императорского благоволения, 12 августа 1824 года собрал членов московского Б.О. для обсуждения текущих дел. Через две недели, 27 августа в "Московских ведомостях" появилось объявление о продаже книг, изданных Библейским обществом. 13 сентября А.С. Шишков направил графу А.А. Аракчееву письмо с возмущёнными откликами на деятельность "библейских" кругов, демонстративно игнорирующих изменение правительственного курса.
          С ноября 1824 года министр стал добиваться запрета составленного Филаретом "Краткого катехизиса", в котором основные молитвы были переложены с церковно-славянского на русский язык. 4 ноября по указанию Александра I Шишков и Аракчеев встретились с петербурским митрополитом Серафимом для обсуждения "Катехизиса". Был поставлен также вопрос о ликвидации ряда книг, изданных Библейским обществом. Митрополит Серафим пытался защищать "Краткий катехизис", отпечатанный в количестве 18 тыс. экземпляров – "да куда ж деваться нам с таким множеством книг?" – и возражать против уничтожения изданий Б.О., указывая, что в этом случае пропадёт весь затраченный на них капитал. Такая аргументация вызвала негодование министра: "Тут я едва удержался в пределах должного к священному сану уважения. Граф Аракчеев тоже не выдержал и сказал: не в деньгах дело, пусть пропадают, лишь бы остановить и сколько можно уменьшить сделанное зло"[251]. 21 ноября 1824 года министерство народного просвещения предложило Синоду "вновь издаваемые христианские катехизисы, краткий и полный, в которых молитвы (Верую во Единого Бога и Отче наш) и заповеди Господни переложены на простонародное наречие, печатанием и рассылкой как здесь так и в Москве приостановить, доколе воспоследует на то Высочайшее разрешение". К концу 1824 года министр, с помощью графа Аракчеева, добился прекращения выпуска библейских "Известий" и "Краткого катехизиса".
          Отрицательно относился А.С. Шишков к Филарету и за его прежние связи с князем А.Н. Голицыным, которому, впрочем, архиепископ был обязан своей ранней карьерой. "Явное нерасположение Шишкова к московскому архиепископу Филарету, как самой близкой к Голицыну особы из наших иерархов …"[252]. Архимандрит Фотий также негативно оценивал популярного в высшем свете проповедника: "Во всех было мнение, что он не имеет православия, не привержен к святой церкви. … Как писаниями своими, так и делами Филарет Московский не оказал никаких услуг православию … а только нововведениям … в угоду тайному обществу, в котором он и сам почёл за нужное состоять". Фотий считал Филарета ответственным за высылку в 1819 году из столицы цензора Иннокентия: "За веру и ревность по благочестию Иннокентий епископ изгоняем был силою князя Голицына, влиянием Родиона Кошелева и по внушению некоего архиерея, друга его бывшего"[253].
          А.С. Шишков и митрополит Серафим настойчиво пытались убедить императора закрыть совсем Библейское общество. В сентябре - ноябре 1824 года А.С. Шишков направил Александру I несколько записок, обосновывавших необходимость ликвидации Библейского общества. 16 ноября 1824 года на аудиенции у императора министр доложил, что митрополит Серафим просит о закрытии Б.О. 17 декабря митрополит Серафим сам написал императору записку о вреде, который приносит Библейское общество, равно как и переводы Библии на русский язык. Однако все ходатайства министра и митрополита остались безрезультатными. Окончательно ликвидировано Библейское общество было только Николаем I. 12 апреля 1826 года митрополит Петербургский Серафим и митрополит Киевский Евгений (Болховитинов)[254] подали новому императору записку с просьбой закрыть Библейское общество. На этот раз прошение было удовлетворено[255].
          *   *   *
          Деятельность группы адмирала Шишкова - архимандрита Фотия - митрополита Серафима привела к существенному замедлению распространения в стране оккультизма, масонства, мистицизма. Неизвестный автор "Записки о крамолах врагов России", современник этих событий, писал: "Таким образом, святой ревности по вере и патриотическому духу митрополита Серафима и министра народного просвещения адмирала Шишкова церковь и отечество наше обязаны спасением от всех бед, которые с таким лукавством уготовлялись ему злоумышлявшими врагами". Противоположная сторона имела иную точку зрения на происходившие события. А. Герцен характеризовал падение Библейского общества и князя Голицына так: "Дикое, грубое, невежественное православие взяло верх"[256]. В либеральной и масонской литературе XIX - XX вв. имена адмирала Шишкова, митрополита Серафима, не говоря уже об архимандрите Фотии или графе А.А. Аракчееве, упоминались обычно как символы реакции и мракобесия, осуждаемые всем прогрессивным человечеством.
         
          Приложения
         
          Встреча графа Аракчеева с Серафимом и Фотием[257]
          Между тем, на день св. Георгия апреля 22 на 23, по вечеру, яко о часе девятом, весть тайная принесена, что по высочайшему повелению к митрополиту будет от императора с поручением граф Алексей Андреевич Аракчеев. Митрополит Серафим и архимандрит ожидали его, ибо в записке к митрополиту написано, дабы о. Фотий непременно при том тайном беседовании о делах веры и св. церкви был. Настал час времени определенного, граф Аракчеев вельможа справедливый, приверженный паче всех к царю Александру, истинный патриот, сын церкви усердный, является к Серафиму митрополиту. Митрополит, его взяв за руку, вводит в свою малую гостиную. Граф спрашивает Фотия, который призван туда же, заранее быв близ в другой комнате, сидел и ждал приглашения. Граф Аракчеев объявляет, чтобы о всем, говоренном императору, было ему еще пересказано. Когда митрополит, пересказывая, что недоговорит, то Фотий дополнял и подтверждал. Приметно было то, что царь Александр не хотел явно все произвесть в дело, а тайно думал и тихо учинить. Граф Аракчеев старался от имени царя как-нибудь согласить во всем митрополита с кн. Голицыным. Серафим митрополит начал говорить "что здесь в деле св. церкви и веры, как в важнейшем, нет средины: когда делать царь хочет, то пусть делает как должно, в противном случае он будет пред Богом на земле и на небесах виновен; а беда неминуемо имеет последовать от великих зол для всего государства. Нет у меня здесь ни личности, ни иного чего: как пастырь церкви, как архиерей, я слово и дело Божие возвещаю, ничего не боюсь, ничем не дорожу, что мне в шестьдесят лет еще нужно? Много уже лет как я архиереем был – ни честь, ни слава, ниже иное что мне не нужны. Боже мой! Страх одолевает меня, что делается у нас, и все как спят и пробудиться не могут! Из Святейшего Синода сделали нечистый един, просто сказать, заход! Церковь явно поругается и все поражается. До чего мы дожили? Я не дорожу моей митрополией"; и тотчас, взяв белый клобук свой митрополичий, снял с главы своей, бросил на стол пред очами вельможи- любимца царева и сказал: "Граф! верный слуга царев, донеси о сем царю, что видишь и слышишь; вот ему клобук мой; я более митрополитом быть не хочу, ежели дела в прежнем виде останутся; с князем Голицыным не могу служить как явным клятвенным врагом церкви и государства". Граф Аракчеев смотрел на сие, как на вещь редкую, не находил слов к тому противустоять. Но, казалось, по воле царевой он хотел ещё как-нибудь к миролюбию преклонить.
          Тогда митрополит смотрел Фотию в лицо и не знал, что делать и сказать ему еще. Фотий же возстал, граф же сидел и желал что-нибудь из слов, царем сказанных, припомнив объявить. Тогда, не давая времени ничего, Фотий начал говорить графу в минуты молчания архиерея Серафима: "Владыко святый! дело все в таком ныне существе и виде, что места миру не может быть со вредом для церкви и общего блага! Бог видит, что дело важно, велико есть более, нежели царь думает. Не явный ли мятеж противу церкви, что посреди столицы в слух всем осмеливаются проповедовать еретики, безбожники чужестранные свою ересь, распространяют свое нечестие и гласят безстрашно, что Божия Матерь, Царица и Богородица, Пресвятая Дева детей рожала? Как? Разве можно все духовенство вражьей силой назвать? Кое общение света с тьмою? (2 Кор. VI, 14) Какое согласие может быть Христу с идолами, благочестию с нечестием? Невозможно сего более терпеть: жалость дому Божию снедает сердца наша (Псалом 68 ст. 10): мы делаем слово и дело Божие. Стой, владыко святый, не соглашайся ни в чём противном, на грех и на пагубу благочестию; будем крепки в слове и деле; что сказано царю то верно, стой в слове до конца; лучше нам за правду Божию в заточение идти, нежели за нарушение нашей должности и нечестие в ад. Как тебе быть в мире с врагом Бога, веры и всякого общественного блага? Синод почти не существует: одним названием он есть, а делает все князь Голицын противу всех законов и прав; все делает токмо, и только что он не служит, забрав в руки все, свою уже веру свое все новое со своими выдумывает и одни секты бунтовщиков церковных покровительствует. Ежели царь вскоре не исполнит своего долга и не исправит, то вскоре будет новое зло, всякого зла злейшее. До чего дело дошло в Синоде, что нет ни одного архиерея за дело веры и благочестия стоящего! Иона и Дмитрий - любимцы князя и Р. Кошелева, все по их воле творить готовы; один митрополит Серафим остался. Все рушат, все раздирают и нет ни откуда помощи: весь Синод в плену у слуги дьявольского. Теперь едино остается делать, ежели царь не исправит дело веры и не защитит благочестие, как царь благочестивый, - взять святое Евангелие в одну руку, а в другую св. крест, идти в Казанский собор и посреди народу возгласить: православные! веру Христову попирают; а новую какую-то бесовскую хотят ввести; князь Голицын, Госнер пастор и прочие их сообщники все то делают! Послушай, граф, донеси царю, что сие быть может сделано; вся Россия узнает, жены и дети найдутся многие, которые за Преблагословенную Приснодеву Богородицу вступятся, своё сохраняя благочестие. Она, Владычица наша, вскоре приидет на помощь; все, хоть и с горестию, но уничтожится дьявольское действие, падет враг и путь нечестивых погибнет".
          Граф Аракчеев, послушая всего сего и прочего сказанного, находил, что дело важное есть настоящее происшествие, наружу вышедшее, и нужно оное прекратить вскоре, дабы худшего чего не могло случиться от того; почему он, приняв благословение, уехал… За сим вскоре царь в действо производит митрополита Серафима донесение о Госнере, с печатным листом; вручает военному губернатору, генералу Милорадовичу, дабы внес в комитет министров и оставил там на рассмотрение[258].
         
          Встреча Фотия с А.Н. Голицыным[259]
          1824 года, апреля 23 дня, в день св. великомученика Георгия, князь Александр Николаевич Голицын восхотел видеться с архимандритом Фотием и пришел к нему. Вот, между прочим, почти два года Фотий, увещевая его отстать от заблуждений, начал говорить так: "умоляю тебя, Господа ради, останови ты книги, кои в течение твоего министерства изданы против церкви, власти царской, противу всякой святыни и в коих явно возвещается революция, или доложи ты помазаннику Божию". Но он, князь Голицын, отвечал: "что же мне теперь делать? Все университеты и учебные заведения сформированы уже для революции". Я ему сказал: "яко ты обер-прокурор сперва, а теперь министр духовных дел и просвещения мог бы исправить". И сказал князь Голицын: "не я, а государь виноват, который такого же духа будучи, желал". Я же сказал князю Голицыну: "но я тебя уверяю, что можно еще остановить". Но князь Голицын сказал: "поздно уже останавливать, все уже в большой силе". Видя ложь и дерзость князя Голицына, я дивился: пожалел о том, что два года напрасно употребил, обращая его от заблуждения. И решился более не видеться с князем, яко с врагом святой церкви и государства.
          25 апреля 1824 года, в час пополудни, возжелал ещё видеться с Фотием князь А. Голицын и приходил он к Фотию. Сей стоит у святых икон, горит свеча, святые тайны Христовы предстоят, Библия раскрыта (Иер., 23 гл.), входит князь и образом яко зверь рысь (Иер., гл. 5, ст. 6) протягивает руку для благословения. Но Фотий, не давая благословения, говорит так: "в книге "Таинство Креста", под твоим надзором напечатано: духовенство есть зверь (т.е. антихристов аки бы помощник), а я Фотий из числа духовенства есть иерей Божий то благословить тебя не хочу, да тебе и не нужно оно". Князь Голицын сказал: "неужели за сие одно?" Фотий сказал: "и за покровительство сект, лжепророков, и за участие в возмущении противу церкви с Госнером, и вот на них с тобою слова Иеремии гл. 23: прочти и покайся!" И сказал Голицын: "не хочу читать" и, с презрением ко святым взглянув, отвратился, побежал и сказал: "не хочу твоей правды слышать". Фотий же сказал: "если б ты был премудр по писанию, послушал бы ты обличения, и покаялся бы, но как ты попираешь все и не хочешь каяться то поразит вас Господь. Я предстану на страшном суде с тобою пред Господа, и все слова мои будут тебе в обличение и осуждение. Молю тя, покайся и отрекися от лукавых пророков, подобных Госнеру". С омерзением и злобою отвратился князь, побежал вон без благословения, хлопнув дверями. Фотий же, отворив двери, вслед воззвал громко: "если ты не покаешься, что зла наделал церкви и государству, тайно и явно, и все сполна не откроешь царю, не узришь царствия небесного и снидешь в ад".
         
          А.С. Шишков. О переводе священных писаний (фрагменты)[260].
          Перевод Священного писания с высокого языка (называемого славенским) на простой, в общежитии употребляемый язык (называемый русским), под предлогом лучшего разумения церковных книг[261] придуман для уменьшения их важности и поколебания веры…
          Для чего делают сию перемену? Какая в том надобность? Если скажем, что многие слова вышли из употребления и никто их не понимает, так это неправда, они употребляются в священных писаниях, в церковной службе, во всех высоких светских творениях, в летописях и законах. Не знать их есть утверждать отпадение своё от веры, от языка и от наук; есть признавать, что мы ни молитв не читаем, ни в церковь не ходим…
          Трудно доказать надобность, но нетрудно сыскать причину сих переводов, очевидно, состоящую в том, чтоб согласно с намерением Библейского Общества исказить и привести в неуважение священные книги, изменяя в них язык веры на язык театра…
          Можно ли с рассуждением говорить верую во единого Бога мы не понимаем, а верую в одного Бога понимаем… что Отче наш иже еси на небеси есть чуждый нам славенский, а Отче наш сущий на небесах – собственный наш русский язык?[262]…
         
          А.С. Шишков. Доклад Александру I о Библейских обществах (фрагменты).
          Сначала могли они показаться в благовидном образе и тем скорее, Государь, уловить сердце твое, что оно человеколюбиво, благонамеренно и богобоязливо; но теперь, когда, по долговременном опыте, открываются верные свидетельства, обнаруживающие умышленность зловредного их плана, то не рассматривать их цели и не взвешивать того существенного зла, какое от них произошло, было бы для них торжество, а для нас вред и поношение… Во всех углах России общество сие торжественно распространилось, все бумаги и ведомости наполнены были похвалами и превозношением пользы оного, многие из самого духовенства нашего сделались в нем членами. Кто ж мог пойти против него, не подвергаясь за бесплодную ревность свою претерпеть гонения? Каким же образом истина могла до Тебя достигнуть и мог ли глас быть услышан? Но ныне, когда намерения и деяния сего Общества стали обнаруживаться; когда, Государь, позволил Ты преданным Церкви и Тебе людям говорить правду; когда открылось не по вероятным каким заключениям, но по достоверным свидетельствам, по книгам напечатанным, обнародованным и возвещающим, что Библейское общество согласно с ними, согласно с иностранными, от него вызванными, проповедниками, действует в их духе, в их правилах, состоящих в том, чтоб почитать Церковь нашу заблудшею, первосвященников наших неверующими, всех царей и вельмож угнетателями народов; когда все сие прочитать в их книгах, и видеть не токмо связи всех действий, но даже из самых ясно сказанных слов, то какое остается в том сомнение? Какие еще нужны доказательства? Одно простое воззрение на нас показывает уже в самом неблаговидном образе. …
          … не исчисляя всех их козней, которых исчислить нельзя, довольно из хода дел и отчетов сих обществ усматривается, о чем прилагаемо было подлинное попечение – о пользе ли и утверждении Православной нашей Веры, или о противном тому? Из одних обнародованных актов, не говоря уже о тайных сношениях, можно видеть, какого духа иностранцы вызываемы были сюда, какое имели покровительство и ободрение проповедовать по домам, какое было их учение и какие от того породились секты и расколы. Если Библейские общества стараются только о распространении благочестия, как они говорят, то для чего не соединенно с Церковью нашею, но особо от ней действуют и не согласно с нею? Если намерение их состоит в преподавании христианских учений, то разве Церковь наша не преподает нам оных? Разве мы до Библейских обществ не были христиане? И как же они учат нас тому? Призывают учителей иноверцев и распускают книги, противные Христианству! Вместе с Библиями рассылают воззвания ко всеобщему бунту! Мне кажется, от них-то Христос в Евангелии предостерегает нас сими словами: блюдитеся, да никтоже вас прельстит. Мнози бо приидут во имя Мое, глаголюще: Аз есмь Христос, и многи прельстят. Чем больше соображаю я все, доселе происходящее, с сими евангельскими словами, тем больше нахожу их как бы прямо на наши времена указующими. Когда, как не ныне, со введения к нам Библейских обществ, слыхали мы столько толков о Вере, и каких же? Точно таких, о которых Спаситель в том же Евангелии говорит: аще кто речет вам: се зде Христос, не имите веры: узрите мерзость запустения, стоящу на месте святе. Подлинно так мы видим это. Когда, как не ныне, мечтательными умствованиями, разрывающими союз христианского братства и любви, устремляются на потрясение единодушия и спокойствия народов? Когда, как не ныне, стараясь истребить Веру во Христа, твердят о Нем, нарушая заповедь: да неприемлеши имени Господа Бога твоего всуе? Когда, как не ныне, восстают друг на друга и вместо кротости и смирения, предписуемого нам верою, внушают в сердца наши лютость и свирепство против тех, кои, не приемля новых учений, остаются при веровании своих отцов? Когда, как не ныне, оказывается столько прельщенных, даже добрых и невинных, но которых слух и сердце обворожены хитрыми действиями и словами? Когда, как не ныне, даются всему превратные имена? Ложь называют правдою, буйство – свободою, своеволие – естественным правом, законы – пустословием, твердость в Вере – пребыванием в заблуждении, преданность Государю и Отечеству – загрубелою стариною, странные и чуждые всякой добродетели поступки и деяния – святостью... и что еще? Даже самые гнуснейшие страсти и преступления свои выдают за Божеские внушения! …
          Я прилагаю при сем извлеченное из печатных актов описание ежегодного хода Библейских обществ, из которого можно видеть, как связь их с английскими методистами, так то ж самое намерение о распространении книг, содержащих в себе умствования совершенно противные всякой христианской вере и всякому правительству. Старание издавать таковые книги вместе с Библиями показывает очевидное желание превратными толкованиями уронить Священное Писание и дать свободу страстям и своевольству. Дерзость предприятия сего год от году постепенно возрастала. Плоды и успехи ее видны в словах и писаниях недавно привезенного сюда с Дону есаула[263].
          Кто знает, до какой степени распространена сия зараза? Между тем что может быть опаснее отпадших от истинной веры пустосвятов и фанатиков, которых первое старание грабить, разрушать законы, истреблять власти и все то, что имеет некоторую нравственность и не хочет разделять с ним их зверства? По всем сим обстоятельствам почитаю я весьма нужным неукоснительно закрыть Библейские общества и обратить строгое наблюдение, чтоб порожденное и питаемое ими зло всячески останавливать и искоренять. Если нужно закрытию их придать некоторую благовидность, не обнаруживая открывшейся злонамеренной цели их, то можно сие сделать разными образами, например: предоставить Синоду донесть о ненадобности более оных, или и без сего донесения дать указ, что как уже напечатано достаточное количество Библий, то, почитая дальнейшее попечение о том более ненужным, все Библейские общества закрыть и все в оных дела препроводить для хранения в Святейший Синод, которому впредь по мере надобности издавать Библию на прежнем основании, какое было до введения Библейских обществ. Таким или подобным образом можно прекратить оные и отнять у иностранцев надежду возобладать над нами не силою оружия, чего они не могут, но лукавствами и хитростию, когда посеют между нами секты и раздоры.
          Государь! Я дал Тебе слово быть откровенным, и Ты священным словом Твоим в том же меня уверил. Я держу свое слово и надеюсь, что и Ты свое сдержишь в том, что если я чистосердечными размышлениями моими наведу Тебе хотя малейшую неприятность или скуку, то Ты без гнева повелишь мне замолчать. Тройственный союз сделан был в намерении воспрепятствовать духу восстания против христианства и власти, но между тем оный под иными видами (в том числе и Библейскими обществами) не престает оказываться и расти. Карбонарство, явно себя обнаружившее, унято. Но где и кем? В малой земле великими державами. А если в Великой земле, наводящей огромностью и силой своей другим землям страх и зависть, скрытные действия того ж самого духа продолжаться будут и, чего Боже сохрани, созреют и вспыхнут, то кто придет в земле сей устроить порядок? Те ли, которым нужно, чтоб она сама собой, внутренним своим несогласием ослабила свои силы и чрез то подверглась их над нею господству? Всемилостивейший Государь! Ты один можешь укротить сей дух буйства, порывающийся из чужих земель вторгнуться в Россию, никогда о нем не знавшую. Покажи себя защитником Православной веры своей и покровителем других христианских вер, не попуская разделяться им на секты и ереси. Будь прямо Русской Царь, надеющийся на своих верноподданных. Возвысь дворян, ограду Твоего Престола. Будь отец народу, но не давай возмущать себя преждевременными внушениями о вольности, вовлекающими его в своевольство. Да посеятся между сими двумя состояниями тишина и мир, а не вражда и злоба. Тогда Ты один посреди своего народа сильнее будешь всех царей. Одно слово Твое, один взор рассеет в царстве Твоем всех вольнодумцев, учеников чужих земель. Они почувствуют заблуждение свое и обратятся на правый путь. Престол Твой оградится вернейшими Тебе сердцами, и чужеземные козни не посмеют и приблизиться к пределам Твоего царства. Ты защитил народ Свой от вооружившейся на него Европы, Ты спасешь его от сильнейшего врага – адского духа, устремляющегося искоренить в нем Веру и все добродетели. Твой народ возлюбит Тебя, чуждые страны прославят, потомство будет Тебе благодарно, и Бог, по долговременной жизни Твоей, примет Тебя в Свои объятия. Государь! всякой, кто скажет Тебе несходное с сим, скажет ложь, не предан Тебе, не любит Тебя.
         
          А.С. Шишков. О Библейских обществах[264].
          Англия, в которой протестантство породило тысячу чудовищных верований, где великое разнообразие так называемых вер христианских произвело совершенное смешение и даже упразднило необходимость положительных начал верования – была колыбелью библейских обществ. В самом начале они, по видимому не имели другого намерения, кроме распространения книг Священного Писания. Одни только последствия открыли, что Общества сии имеют постоянный план к ниспровержению всех христианских религий и к утверждению, на развалинах их, какой-то доселе неизвестной всеобщей религии, под приманчивым наименованием внутреннего христианства; план весьма хитро обдуманный, втайне хранимый главными распорядителями Обществ, искусно прикрытый во всех изворотах его рвением к распространению ведения слова Божия и любовию к ближним. …
          К сожалению здесь должно сказать, что и в самой России под конец уже вовсе не старались прикрывать цель Библейских Обществ, но, по мере распространения их, выставляли во всеобщее сведение. Из множества примеров, которыми можно было бы на сей конец воспользоваться, приведём только один. В прибавлении к отчёту Российского Библейского общества за 1818 год, стран. 35, вот что между прочим напечатано. "Небесный союз веры и любви, учреждённый посредством Библейских обществ в великом христианском семействе, открывает прекрасную зарю брачного для христиан, и то время, когда будет един Пастырь и едино стадо, то есть когда будет одна Божественная Христианская Религия во всех различно образованных христианских вероисповеданиях, которые в начале различествовали между собой в нестроении по ныне в сем духе и могут и будут оставаться при своих различиях". Спрашивается: при каком духе Греко-Российская церковь с Лютеранскою, например, могут, не говорю уже будут, оставаться при своих различиях единым стадом и под единым Пастырем? По крайней мере достоверно поручиться можно, что сей дух уже не тот самый, которым вдохновлялись Святые Мученики, пострадавшие за православие, и Отцы Церкви, не щадившие за него живота своего; а если не тот, то не может быть иным, как разве что духом лестчим.
          В заключение нельзя не присовокупить:
          1. Что если бы даже в Библейских обществах и действительно не скрывалось никакой цели, кроме распространения Библии, то и тогда священная книга сия долженствовала бы быть раздаваема паче руками Церкви, которой одной дано спасительное разумение слова Божия. Тогда бы не нужно было ни сношений с иностранными Библейскими обществами, ни содействия их.
          2. Что Библия переводится агентами Библейских обществ на все почти известные языки на скорую руку, и переводы сии выпускаются без достаточного рассмотрения; а сие обстоятельство подает повод к искажению Священного Писания, и следовательно, к превратным толкованиям. Известно, что даже в России преложением книг Священного Писания занимались язычники, и в том числе два бурятские зайсана.
          3. Библейские общества воззвали в новое бытие поражённое знаменитым Боссюэтом чудовищное порождение так называемого внутреннего христианства и, для удобнейшего уловления в свои сети сынов Православия, распространили повсюду сочинения г-жи Гион и другие им подобные. С введением к нам Библейских обществ и по мере распространения их в сем же духе напечатано не мало книг. В 1814 году издано Таинство Креста, 1815 – Победная повесть Веры Христианской, в 1820 – Воззвание к человекам и так далее.
          4. Удостоверившись в еретической цели Библейских обществ, или хотя отчасти проникнув в оную, может ли духовенство наше и в особенности архиереи, с покойною совестью и без соблазна народу присутствовать в собраниях библейских, когда они дали Церкви торжественную клятву сохраняти стадо свое от Латинства и от всяких иных ересей?
          5. Существование Библейских обществ открывает благовидный способ к тайным сношениям их корреспондентов их с таковыми же других иноземных Обществ, относительно меры к исполнению общего плана, вовсе независимо от правительства и даже без его о том ведома.
          6. Быстрое и повсюдное распространение Библейских обществ, взаимные их по всему свету сношения, удивительное множество покровителей, агентов и членов их, в числе коих находятся известнейшие люди разных государств, не должно ли возбудить внимание правительств, и понудить их оставить столь страшное при дурном направлении устремление, доколе ещё не сделалось оно непреодолимым. По примеру нашего отечества, где Библейские общества завелись гораздо позже, нежели во всех других государствах, и существуют только с 1813 года, пусть посудят, сколько расплодились они в других странах. Из обозрения действий Российского Библейского общества, напечатанного в январе сего года, видно, что уже в 1823 году существовало в России до 60 главных обществ, и до 240 сотовариществ, а всего до 300 (и до 200 корреспондентов). Нельзя с прискорбием не заметить, что в сем числе заключаются и так называемые детские сотоварищества, как в университетах так и в низших учебных заведениях. Все сии Общества и Сотоварищества, подобно многочисленным рукам одного и того же тела, двигаются одной волею по всему пространству отечества нашего и везде искореняют драгоценнейшее наследство, оставленное нам предками – единомыслие в вере.
          1824 г.
         
          Письмо А.С. Шишкова графу А.А. Аракчееву[265].
          Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
          Почитая себя в обязанности, по долгу верноподданного, откровенно говорить Государю Императору я тож делаю и с вашим сиятельством по уважению моему к вам, и зная что вы ему и отечеству преданы. Ваше сиятельство не безызвестны о поданных мною Его Величеству бумагах, в которых, между прочим, просил я: 1-е об учреждении цензоров и верховного цензурного комитета и 2-е о рескрипте на моё имя, дабы по изъявленной мне воле Монаршей мог иметь я твёрдый голос и свободу действовать, соответственно возложенной на меня должности.
          Обе вещи необходимо нужны, естьли хотеть остановить и не дать далее распространяться долго укоренявшемуся и напоследок открывшемуся злу; ибо без того я буду связан, бессилен воспротивиться оному; и тогда все пойдет по прежнему. В доказательство тому препровождаю вашему сиятельству Московские Ведомости в которых изволите увидеть под статьею Москва, 27 августа, выписку из журнала заседания московского комитета библейского общества, где успехи оного преподносятся и следом за сею статьею возвещается о церковных книгах, продаваемых от библейского общества на славенском, одном руском, и славено-руском языках. Делаются воззвания и сем; и в противность всякого понятия о старообрядцах, не терпящих ни малейшего изменения в библейских текстах, возглашается, что они с радостию раскупают и читают Новый Завет на руском языке, и сей язык, как некий особый, назван их природным! Таковая преимущественная перед настоящими христианами похвала старообрядцам, то есть, раскольникам, и уверение что руской язык им особенно природен есть явная и совершенная ложь, очевидно, для того только проповедываемая, чтобы возвысить расколы и уничижить тот язык, на котором в церквах производится служба и читается Евангелие. Сии статьи печатаются в Московских Ведомостях спустя три месяца после перемены министерства народного просвещения и тогда, когда в Петербурге ничего о библейских обществах не упоминается. Возможно ли московскому архиепископу <Филарету> не знать о сих расположениях и без особого намерения допускать до подобного обнародования статей, прежний дух и прежнее стремление к потрясению общего спокойствия обнаруживающих? Но сего ещё мало. На втором приложенном при сем листке Московских Ведомостей ваше сиятельство усмотрите публичную продажу книг, из которых главную часть, яко противных всякой христианской вере и возмутительных против правительства, надлежало бы истребить. Некоторые из них были уже запрещены, но опять появились. Так пронырливое злонамерение будет всегда стараться восставать и вновь усиливаться, естьли твердою рукою от покушений своих не удержится. Мне поручено министерство просвещения, но какое может быть просвещение там, где колеблется вера? Естьли библейские общества будут по прежнему существовать и, проповедуя пользу и распространение в христианском государстве христианства, в самом деле умножать токмо ереси и расколы; естьли церковные книги, для того, чтобы уронить важность их, будут с церковного языка, сделавшегося для нас священным, переводиться неведомо кем и как на простонародный язык, каким говорим мы между собой и на театре; естьли при распространении таковых переводов (разве для того токмо нужных, чтобы со временем не разуметь церковной службы, или чтобы и обедни служить на том языке, на каком пишутся комедии), естьли, сверх того, вместо наших молитв и Евангельских нравоучений будут переводиться духовно-философские, а по настоящему их смыслу революционные и карбонарские книги; естьли, говорю, все это будет продолжаться по- прежнему, то я быть министром просвещения не гожусь; ибо, по моему образу мыслей, просвещение, не основанное на вере и верности государю и отечеству, есть мрак и вредное заблуждение. Предположения мои, какие я имел счастие к отвращению сего представить Государю Императору, были одобрены Его Величеством, но, вероятно за отъездом его не могли быть произведены в действо. Между тем книги, сеющие безверие и разврат, продолжают перепечатываться и публично продаваться. Духовенство знает об этом и не только молчит и не отвращает зла, - но многие ново-воспитанные священнослужители (кроме некоторых истинно усердных и благочестивых), под личиною веры споспешествуют ему. Когда один человек, произносящий на площади возмутительные слова, вреден и опасен, то книги, распущенные тысячами по училищам и по всему пространству России, несравненно вреднее и опаснее. Долг мой и присяга требуют, чтобы я не давал возобновляться тому, что доселе потрясало всю нравственность и благочестие; но я не разрешен на то гласною волею Государя; не имею повеления употребить всевозможные способы к потушению сего тлеющего огня; и следовательно, против совести моей, и нарушая по моим понятиям верность к Богу и Царю, должен, видя раздувание сих искр, молчать и быть только по имени, а не по действию министром просвещения. Такое положение почитал бы я для себя хорошим, естьлиб думал, что дух времени взял силу, что головой стену не проломишь, что мне остается не долго жить, что я бездетен, что на моём веку ничего не случиться, и что между тем покамест я поживу я могу попользоваться честию и преимуществами, сопряженными с моим званием. Но что мне делать, когда я совсем не так думаю, когда совесть моя говорит мне: помни, ты обязан верно служить государю и отечеству, что ты дашь в том Богу ответ; и чем ты старее, тем меньше это забывай; и лучше навлеки на себя гнев за правду, чем милость за неправду? Иногда я сам себя испытую и думаю: не излишно ли я забочусь? не увеличиваю ли вещи? не хлопочу ли о какой излишней, ненужной гласности <рескрипте императора>, без которой можно обойтись? – Но вижу, что не один я так думаю. Из приложенного при сем в С.Петербургских Ведомостях перевода из иностранных ведомостей, под статьею Франкфурт, от 25 августа, ваше сиятельство усмотрите, какою важностью почитается и с какой гласностью говорит о сем австрийский император (тож и прусский король). Между тем я не без оснований полагаю, что Германия, при тех строгих и решительных мерах правительства, какие в ней оглашаются, должна меньше быть заражена теми духовными и политическими сектами, против которых она вопиет, и которые у нас от необуздывания их усиливаются. И так, соображая себе все сии обстоятельства, я отнюдь не могу себя упрекнуть какими либо в словах и представлениях моих необдуманностях. Посему смею ласкаться, что ваше сиятельство обратите на то свое внимание и не отречетесь в толь важном и затруднительном деле подкреплять меня и подавать мне руку помощи; ибо я сам собою слаб, и бездейственность моя, продолжаясь далее, скоро противною правилам моим стороною сочтена будет за невозможность поставить ей оплот и обращена мне в посмеяние. Тогда, не сделав ничего полезного, лишусь я и того доброго имени, которое долговременностью жизни и службы моей приобресть мог. Я счел за нужное обо всем оном вашему сиятельству сообщить и предать на собственный ваш суд. С истинным почитанием и совершенною преданностию имею честь быть
          вашего сиятельства покорнейший слуга
          А.Ш.
          13 сентября 1824 года
         
          Письмо А.С. Шишкова графу А.А. Аракчееву[266].
          Милостивый государь, граф Алексей Андреевич!
          Находясь в Царском Селе я имел честь получить письмо ваше от 20 мая. Возвратясь в Петербург, спешу исполнить приказание ваше присылкою к вам сенатской бумаги, где помещён и голос сенатора Муравьёва, к которому многие пристали, в защиту дела преступного и по обстоятельствам весьма важного. Некоторые, как слышу, с чрезвычайным жаром кричат о достоинстве голоса сего, уничижая голос сенатора Сумарокова, весьма благонамеренный и справедливый. Я не могу понять сей ревности оправдывать то, чего без противоречия законам и явной потачки худым замыслам, никоим образом оправдать невозможно. Кто не знает (разве только тот, кто совсем не ведает обстоятельств или подлинно хочет зла), что здесь дело идёт не о том, чтобы наказать человека (кому нужно – наказан он будет, или, как заблуждающийся фанатик – прощён?)[267] но о том, что в оправдании его оправдывается самое злейшее покушение на церковь, престол и отечество. Госнеровское дело связывается с обстоятельствами, из которых покушение сие доказывается не подлежащими никакому сомнению актами. Каков же будет пример и ободрение новозатевальщикам, когда сам правительствующий сенат покажет себя на их стороне? Я смею уверить ваше сиятельство, что зло сие уже и так не мало, и отчасу больше растёт и что пора обратить на него всевозможное внимание и принять решительные и длительные к обузданию оного меры. Люди которым оно нравится, говорят о тех, кои противоборствуют им как о людях странных и вредных, заводящих инквизиции; но это не новое что они благонамерению дают худые, а злонамерению хорошие имена. Не на слова их, а на дела надобно взглянуть, и сличить их с делами тех, которых они, для закрытия себя, очернить стараются: тогда окажется чья правда, и чья неправда. Что значит слово их – инквизиция? Оно значит розыск, но какой? – не казни, не мучения, ибо сих никто не требует, но просто разыскание или исследование актов, из коих можно было бы увидеть, какое в них скрывается намерение – худое или доброе. Вот что называют они инквизициею! Но если сие исследование, которому они дают столь ненавистное имя, кажется им таким страшным, то, стало быть, дела их нечисты и если не хотят, чтобы открыты были тайны их, то, стало быть, хотят, чтобы они не прежде были примечены, как тогда, когда уже все предпринимаемые против них меры будут поздны и безуспешны…
          май 1825 г.
         
          Министр народного просвещения
         
          Образование в России в XVII – первой четверти XIX вв.
         
          Московская Русь XVI - XVII вв. заметно отставала от Западной Европы в развитии образования и наук. Видный деятель ордена иезуитов А. Поссевино (1533/4 - 1611 гг.), участвовавший в создании ряда католических школ в Европе, посетив в 1581 году Московскую Русь, отмечал: "в Московии нет ни одной гимназии … у московитов чрезвычайно грамотным считается тот, кто знает славянские буквы". Почти до середины XVII века в Московском государстве не было ни начальных школ, ни университетов.
          В 1633 году митрополит Филарет организовал в Чудовом монастыре греко-латинскую школу. В 1639 году митрополит Пётр Могила, учившийся в Сорбонне, основал академию в Киеве. В ней преподавались тривиум и квадривиум, метафизика (по Аристотелю); имелась научная библиотека. В 1640 году Пётр Могила предложил царю Михаилу I устроить в Москве монастырь для киевских учёных монахов, которые преподавали бы греческую и славянскую грамоту. Предложение не было принято, однако через некоторое время, около 1650 года, при Андреевском монастыре возникло учёное братство киевских монахов; туда прибыли Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий и др. В 1664 году в Москву приехал Симеон Полоцкий. Летом 1665 года по указу царя Алексея в Заиконоспасском монастыре была образована школа, в которой Симеон обучал грамматике и латыни молодых подьячих канцелярии.
          В январе 1681 года в Москву вернулся русский иеромонах Тимофей, около 14 лет проведший за рубежом. В марте 1681 года по указу патриарха Иоакима и с согласия царя он открыл училище. В январе 1684 года в школе Тимофея учился 191 человек: 23 – греческому языку, 168 – "словенскому" языку. В 1685 году там было 200 учеников.
          В 1670-х гг. царь Фёдор поручил Симеону Полоцкому подготовить проект устава школы более высокого уровня. Полоцкий или его ученик Сильвестр Медведев составили такой проект. Он предусматривал приглашение зарубежных учителей, обучение наукам, иностранным языкам; предоставление школе автономии, материальной независимости (обеспечение вотчинами), право суда и т.д. Сильвестру Медведеву реализовать проект не удалось, но в 1682- 86 гг. в Москве действовала небольшая школа под его руководством, в которой обучали грамоте, латинскому языку и риторике.
          В 1682 году царь Фёдор обратился к восточным патриархам с просьбой прислать в Москву "православных и искусных" учителей. Патриарх Досифей предложил братьев Софрония и Иоанникия Лихудов, закончивших Падуанский университет. Лихуды прибыли в Россию. Со следующего года они начали преподавать грамматику, риторику, логику, математику, физику; латинский, греческий языки. В преподавании Лихуды следовали системе Падуанского университета. В новую школу перешли ученики Тимофея. К концу 1687 года в школе Лихудов было уже 76 учеников; как дворян, так и лиц простого звания. Несколько раз сменив название, школа Лихудов в конце концов стала именоваться Славяно-греко-латинской академией. В ней обучались: В. Постников (первый русский, получивший учёную степень по медицине за границей), Л. Магницкий (автор учебника по математике), С. Крашенинников (исследователь Камчатки), позже: М.В. Ломоносов и другие видные русские учёные.
          За время правления Петра I в России появилось немало цифирных школ; в них предписывалось обучать "дворянских и приказного чина, дьяческих и подъяческих детей от 10 до 15 лет", а нежелающим учиться угрожал запрет вступать в брак. Были организованы школы, в которых изучались горное дело, инженерные, артиллерийские, медицинские науки. В 1701 году в России появилось первое высшее техническое учебное заведение – Математико-навигационная школа, для преподавания в которой были приглашены профессора Абердинского университета Фергюссон (Фарварсон) и Грейс. Вместе с ними вёл занятия по математике Леонтий Магницкий. Тогда же, в 1701 г. была реорганизована Славяно-греко-латинская Академия (школа Лихудов): её новый протектор Стефан Яворский ввёл там, по указанию царя Петра "учения латинские".
          В декабре 1725 г., по проекту Петра I, была создана Санкт-Петербургская Академия наук, в которую были приглашены видные зарубежные учёные. В 1731 г. фельдмаршал Миних организовал Сухопутный шляхетный корпус – второе, после Морской академии, высшее учебное заведение в стране. В 1758 г. был создан, на основе прежних школ, Артиллерийский и инженерный корпус. Учебные курсы велись также при частных пансионах, которые содержали, по большей части, иностранцы.
          Крупным шагом в развитии науки и образования в России стало открытие в 1755 году Московского университета. Он состоял из трёх факультетов – философского, юридического и медицинского. При университете была организована гимназия и, несколько позже, т.н. благородный пансион.
          В апреле 1786 года Екатерина II, после предварительного изучения образовательной политики других стран, издала указ об организации в 25 губерниях народных училищ.
          В начале правления Александра I, наряду с административными реформами, произошла реорганизация учебных учреждений. В 1802 году было создано министерство народного просвещения, которому стали подчиняться народные училища (школы), университеты, Академия наук, библиотеки и цензурное ведомство. Система учебных заведений подверглась унификации и была разделена на 4 разряда: приходские, уездные школы, гимназии, университеты. Их программы были приведены в соответствие друг с другом – каждая служила подготовкой для следующей. Появились новые образовательные центры. В 1803- 04 гг. были основаны университеты в Харькове, Казани, Дерпте. Тогда же была преобразована в университет Главная литовская школа в Вильне. С 1812 года началось расширение сети педагогических училищ. В 1819 году был преобразован в университет Санкт-Петербургский педагогический институт.
          Несмотря на заметные успехи, к концу первой четверти XIX века в образовательной системе Российской империи накопился ряд проблем, требовавших неотложного решения. Прежде всего, в учебных программах низших, средних и высших учебных заведений имелся определённый разнобой, препятствовавший последовательному переходу от одной ступени образования к следующей. Далее, курсы многих гимназий плохо согласовывались с потребностями общества, из-за чего на обучение в них был малый спрос; классы не заполнялись. В некоторых гимназиях преподавались философские и политические науки, не соответствовавшие возрасту учащихся. В школах не хватало учителей; была слишком малой оплата их труда. Отсутствовало достаточное количество квалифицированных учебных пособий на русском языке, особенно в области точных наук. Первые российские академики- математики, приглашённые из немецких герцогств и из Швейцарии, публиковали результаты своих работ в основном на латыни, обогащая мировую науку. "Немногие из открытий бессмертного Эйлера и других учёных академиков перешли в национальную собственность, в Русскую литературу"[268]. Их примеру следовал ряд российских учёных, стремившихся приобрести авторитет и признание, в первую очередь, в зарубежном научном сообществе. Так, видный математик М.В. Остроградский (1801- 61) публиковал свои работы на французском языке. "Все его сочинения носят отпечаток остроумия и оригинальности, все они прибавляют много нового к науке и поэтому нет сомнения, что если бы он писал на русском языке, математическая наша литература занимала бы уже почётное место между другими в Европе, но все его сочинения написаны для учёного мира на французском языке"[269]. Наконец, в новообразованных университетах многие профессорские должности были заполнены случайными и малограмотными людьми. Так, инспектировавший в 1819 году Казанский университет М.Л. Магницкий обнаружил, что некоторые его профессора- иностранцы плохо знали русский язык, на котором они читали лекции; другие же не знали и своих предметов. Вдобавок, количество этих профессоров превышало количество студентов. "Фактически, а не на бумаге, в 1816 году (в Казанском университете) училось трое студентов, в 1817 году – трое, в 1818 – тринадцать. При этом преподавателей было 40 человек, чиновников 78"[270]. По итогам ревизии 1819 года из Казанского университета было уволено 11 профессоров; ставился вопрос о его закрытии.
          Все эти проблемы к началу министерству Шишкова требовали неотложного решения. Однако ими не исчерпывались трудности, с которыми столкнулся новый министр.
         
          Распространение идеологий в учебных заведениях
         
          Школы и университеты всегда, а особенно с эпохи Возрождения, когда в европейских странах начал неуклонно повышаться социальный статус образованных людей, являлись объектами повышенного внимания религиозных и политических корпоративных групп, стремившихся распространять в обществе свои взгляды. Во-первых, образование получали, в первую очередь, дети аристократов, будущая правящая и интеллектуальная элита, а потому влияние на них давало возможность определять религиозный и политический курс государства. Во-вторых, студенческая молодёжь легче поддавалась идеологическим внушениям. Наконец, через школы и университеты идеологии воздействовали на общественное мнение и внедрялись в массы.
          С нарастанием в политической жизни Европы XVI - XVII вв. тенденций к демократическим и революционным преобразованиям общества, соответствующие идеологии проникали и в учебные заведения. Кроме того, с XVI в. активизировалось проникновение в учебные заведения масонов, иллюминатов, мистиков и т.д.
          Профессора- идейные или политические активисты, занимая свои должности, вместе с преподаваемыми предметами, теми или иными способами, явно или скрыто, навязывали студентам свои религиозные и политические воззрения, фактически вербуя среди них новых адептов своих идеологий.
          Внедрение идеологий в школах и университетах происходило чаще всего через преподавание исторических, политических и, особенно, философских наук. В философии (греч. "любовь к мудрости") сама неопределённость содержания этого предмета позволяла профессорам вместе с изложением тех или иных философских систем, или под видом их критики, распространять среди студентов собственное мировоззрение. Аналогичным образом, на лекциях по истории они, вместе с изложением фактов, представляли свои оценочные мнения- комментарии, фактически навязывая слушателям собственную точку зрения на политические или религиозные события. Такого рода идеологическое воздействие – индоктринация - производилось не только на официальных лекциях, но и на дополнительных занятиях; в литературных, философских и т.д. кружках или салонах. Пример доставляет деятельность в Московском университете масона- розенкрейцера Шварца, который, помимо своего основного философского курса, частным образом читал лекции по трудам мистика Якоба Беме, а также, вместе с Новиковым организовывал при университете разные общества, многие участники которых вскоре стали членами лож или приверженцами масонской идеологии.
          Получив вместе с образованием – а нередко вместо него – идеологию тех или иных групп, выпускники университетов становились её проводниками далее в обществе – в гражданской и военной администрации, в науке, литературе, издательском деле и т.д. – во всех областях общественной жизни, где требовались образованные люди. За этим следовало создание групп, ячеек, партий, ставивших перед собой цели политических или религиозных преобразований по идеологическим установкам, явно или скрыто навязанным им корпоративными группами, и зачастую прямо противоречившим общим интересам страны и народа.
          Распространение в XVI - XVII вв. в ведущих западноевропейских государствах (Германии, Англии, Нидерландах, Франции) протестантизма, а затем и масонства, проявлявших особое внимание к образовательным учреждениям, привело через некоторое время к фактическому установлению их идеологического контроля над школами и университетами этих стран[272]. Впрочем, вскоре в тамошние образовательные центры начали успешно проникать представители и других корпоративных групп.
          Определённой преградой полному захвату сектантами и масонами учебных заведений стран Европы XVI - XVII вв. стала образовательная политика ордена иезуитов, специально созданного (1540 г.) для противодействия распространению протестантизма и вскоре организовавшего широкую сеть средних и высших учебных заведений. Общее число иезуитских коллегий в Европе составило к 1600 г. – около 200, к 1620 г. – более 450, в 1712 г. – более 600. Основатель ордена Игнатий Лойола лично предписал, чтобы в учебную программу создаваемых коллегий входили логика, математика, физика, метафизика. В коллегиях иезуитов преподавали видные учёные того времени. Например, математик и астроном Христофор Клавий (1538 - 1612 гг.), автор григорианской реформы календаря, был профессором Римской коллегии.
          Появление альтернативных учебных заведений, в которых молодёжь могла получать качественное образование, стало одной из причин яростной общеевропейской кампании 1750- 70-х гг. просветителей и философов против иезуитского ордена. (Ср.: "истинный враг иллюмината есть иезуит " (де Местр)). В результате этой кампании деятельность иезуитов была запрещена сначала правительствами ряда стран (Португалии, Испании, Франции), а 21 июля 1773 года Климент XIV, под давлением послов этих стран, вообще упразднил орден.
          Со второй половины XVIII века в Западной Европе ускорились социальные преобразования, направленные на переход власти от военно-феодальной аристократии к купцам, биржевикам и банкирам. С начала 1780-х гг. в ряде стран, в первую очередь, во Франции, распространялись антиклерикальные и антиправительственные движения. В 1810-х гг. радикальные политические выступления происходили в Италии, Испании, Германии. Их интеллектуальными центрами зачастую являлись университеты. Так, в национально-конституционных движениях Германии второй половины 1810-х гг. едва ли не определяющую роль играли студенческие союзы.
          Ситуация в средних и высших учебных заведениях Российской империи конца XVIII – первой четверти XIX вв. была сходной. Как и в Западной Европе, в российских университетах на лекциях по философии и истории преподаватели распространяли свои идеологические установки. В Московском университете с самого его основания большое влияние имели масоны: они занимали административные и профессорские должности; распространяли оккультную, мистическую, просветительскую литературу. Их поддерживали попечители учебных округов, либо сами входившие в ложи, либо поставленные масонами. Более того, министерство князя Голицына – правительственное учреждение – само занялось рассылкой "духовно-философских" – "а на самом деле революционных и карбонарских" (А.С. Шишков) – книг в учебные заведения (см. выше).
          Параллельно прогрессивные профессора и чиновники министерства народного просвещения вели борьбу против образовательных учреждений иезуитов. В декабре 1815 г. иезуитам было запрещено жительство в обеих столицах, а в марте 1820 г., по докладу А.Н. Голицына, они были высланы из Российской империи. Тогда же была ликвидирована иезуитская академия в Полоцке – белорусская и литовская молодёжь лишилась возможности получать высшее образование, альтернативное тому, которое давалось контролируемым масонами Виленским университетом.
          На образовательную политику Российской империи конца XVIII - начала XIX вв. определяющее влияние, в соответствии с родственными и масонскими связями российской аристократии, оказывали немецкие университетские образцы, притом заимствованные из протестантской части Германии. "Немцы <немецкие профессора в Московском университете> были больше из Геттингена"[273]. Именно эти университеты были тогда центрами радикальных движений в Германии.
          Представители консервативной дворянско-церковной партии в России обращали внимание на распространение в российских учебных заведениях революционных, демократических, а также подрывных идеологий. А.С. Шишков: "кажется, как будто все училища превратились в школы разврата, и кто оттуда ни выйдет, тотчас покажет, что он совращён с истинного пути, и голова у него набита пустотой, а сердце самолюбием, первым врагом благоразумия" (1815 г.). "Учителя, приучаясь сами думать и писать свободно, или, лучше сказать, рассуждать и умствовать дерзко, не соображаясь ни с какими общественными правилами, тому и научают своих учеников". С приходом князя Голицына, как отмечал А.С. Шишков, такие идеи стали распространяться уже не только на лекциях профессоров и в кулуарных разговорах, но и в "книгах, рассылаемых в училища для преподавания и наставления юношества". Виной этому была, по Шишкову, политика министра, а также безответственность ряда журналистов, "научившихся превратно видеть вещи".
          Обращали внимание представители консервативной дворянско-церковной партии и на курсы по философии. М.Л. Магницкий, ревизуя в 1819 году Казанский университет, отметил в этом отношении лекции профессора философии Срезневского; добавив, правда, что тот "к счастью, преподаёт лекции так плохо, что их никто не понимает". В 1823 г. М.Л. Магницкий обратился к министру с запиской, предлагая вообще упразднить преподавание философии, поскольку, по его словам, "нет никакого способа излагать эту науку не только согласно с учением веры, ниже безвредно для него"[274]. Положительное решение по этой записке, однако, принято тогда не было.
          "Идеологические пожары" в зарубежных учебных заведениях, в первую очередь в немецких протестантских университетах, деятельность в них конспиративных групп также обратили на себя внимание консервативной дворянско-церковной партии и правительственных кругов Российской империи. В ноябре 1818 года чиновник министерства иностранных дел и член Главного правление училищ при министерстве народного просвещения А.С. Стурдза[275] составил, по поручению Александра I, "Записку о нынешнем положении Германии", в которой утверждал, что предреволюционная политическая ситуация в этой стране вызвана деятельностью профессоров ряда университетов, внушающих студентам атеистические и антиправительственные воззрения. Сходным образом выражался на заседаниях Учёного комитета министерства народного просвещения попечитель Казанского учебного округа М.Л. Магницкий: "Профессора безбожных университетов передают тонкий яд неверия и ненависти к законным властям несчастному юношеству"[276].
          В результате немецкие университеты, ещё недавно пользовавшиеся популярностью среди российской аристократии и высокой репутацией у чиновников министерства просвещения как образцы организации образования, стали рассматриваться как источники крамолы. "Авторитет германского университетского строя был подорван в их (членов Главного правления училищ) глазах. … В правительственных сферах был усвоен взгляд на немецкие университеты, как на рассадник революции"[277]. 20 апреля 1820 года Комитет министров принял решение отозвать российских студентов из германских университетов. Хотя это решение не было утверждено императором, но 22 февраля 1823 года новым положением Комитета министров российским студентам было запрещено обучаться в четырёх германских университетах – Гейдельберга[278], Йены, Гессена, Вюрцбурга – которые "сделались театрами всякого рода неустройств и где молодые люди почерпают понятия самые противные религии и нравственности"[279].
          Вскоре, впрочем, тайные организации начали возникать и в учебных заведениях собственно Российской империи. В Виленском университете образовались конспиративные студенческие кружки филоматов и филаретов[280]. Одним из их организаторов был А. Мицкевич, тогда студент, а позже видный литовско-еврейский поэт[281]. В начале 1823 года эти кружки были обнаружены и в июне в Вильну выехал Н.Н. Новосильцев, уполномоченный императора при Государственном совете Царства Польского. По итогам его расследования было арестовано более ста членов конспиративных кружков. 5 апреля 1824 года был снят с поста попечителя Виленского учебного округа князь Адам Чарторыйский.
         
          Распространение идеологий в печатных изданиях
         
          Изобретённое в середине XV века в Германии книгопечатание представлялось чиновникам и клирикам вначале весьма полезным новшеством, позволяющим распространить образование, упорядочить государственную и церковную жизнь. Однако его с самого начала стали гораздо активнее использовать религиозные и политические диссиденты – с помощью книгопечатания они получили возможность массово внедрять свои идеи в общество. Так, немалую роль в привлечении общественного мнения Германии на сторону протестантизма сыграло типографское размножение прокламаций Лютера. В ноябре - декабре 1517 г., почти сразу после того, как реформатор прибил свои тезисы к дверям церкви в Виттенберге, они были отпечатаны в Лейпциге, Базеле, Виттенберге. Тезисы Лютера распространялись по меркам того времени стремительно: по всей Германии за две недели, в Европе – за месяц; печатались и продавались в массовом порядке. За 1517- 20 гг. было продано более 300 тысяч публикаций разных работ основателя Реформации. "Количеству проданных книг Лютера могли бы позавидовать современные сочинители макулатурных романов"[282]. "Бумага и печатное дело проложили путь религиозной реформации"[283].
          Возможности нового интеллектуального оружия были быстро оценены противниками католической церкви. Многие издательства оказались под финансовым контролем лиц, враждебно относившихся к католицизму. Протестантские города Базель, Страсбург, Лейден стали крупнейшими центрами европейского книгопечатания XVI века. Активный протестант Фокс, эмигрировавший из Англии после прихода к власти там католической королевы Марии Тюдор (1555- 59 гг.) и занимавшийся изданием антикатолической литературы на континенте, заявлял: "Сколько будет в мире типографий, столько будет и крепостей, воюющих против замка Святого Ангела[284]".
          Захват издательского дела сектантами и кланово-корпоративными группами обратил на себя внимание правительств европейских стран и католической церкви. Уже в начале 1470-х гг. Сорбонна закрыла первую французскую типографию, устроенную профессорами университета Г. Фише и И. Хейнлиным, тиражировавшими, в основном, работы античных авторов и гуманистов. В 1516 г. Латеранский собор потребовал запретить издание работ, не имевших разрешения священника. В 1535 г., после появления в Париже иконоборческих плакатов, Сорбонна предложила королю вообще запретить книгопечатание во Франции. Не обошла стороной вопрос книгоиздания и Контрреформация. Тридентский собор запретил католикам контакты с 15 типографиями, активно издававшими сочинения протестантов. В "Индекс запрещённых книг" вносилась осуждённая церковью литература – книги еретиков, оккультистов и т.д. За деятельностью издательств следила инквизиция. По её требованию еретические или оккультные книги разыскивались и сжигались, на издателей накладывались штрафы. В Испании для продажи зарубежных книг требовались лицензии, выдаваемые инквизицией. Эти меры по предотвращению “потопа книг, сочинений, всяких писаний, коих плачевное извержение рассеяло мерзость по лицу земли” (Григорий XVI), однако, имели некоторый эффект лишь на католических территориях.
          В XVII - XVIII вв. большое внимание к книгоиздательскому делу проявили масоны и иллюминаты[285]. Тиражирование книг позволяло им массово внедрять свои идеи в человеческий материал, продвигая соответствующие проекты социально-религиозного переустройства. Они распространялись в книгах просветителей, нередко "под видом изъяснения таинств природы, толкования священного писания, защищения прав гражданина и человека" (А.С. Шишков). Особенно часто они внедрялись в философские работы. "Слово человеческое есть проводник адской силы философии, а книгопечатание – орудие его" (М.Л. Магницкий)[286].
          Во Франции второй половины XVIII века практическое отсутствие цензурного контроля над книгопечатанием стало одним из факторов роста радикализма, приведшего к революции 1789 года. 12 декабря 1826 года в докладной записке императору Николаю I А.С. Шишков писал: "Всем известно, и никаким сомнениям не подвергается, что возникновение в конце прошлого века Французской революции приготовлено было и произошло от слабого смотрения правительства за свободным книгопечатанием. Самые ученейшие, но неблагонамеренные люди, как-то: Волтеры, Даламберты, Дидероты и множество других были главной и первоначальной тому виной"[287].
          В Российской империи первой четверти XIX века цензура находилась в ведении министерства народного просвещения, но она в те годы, по словам А.С. Шишкова "почти не существовала", практически не препятствуя распространению в стране революционной и подрывной литературы.
         
          "Утушение пожара"
         
          Возглавив 15 мая 1824 года министерство народного просвещения, А.С. Шишков поставил своей основной целью борьбу с распространением в учебных заведениях как революционных, демократических, так и масонских идеологий. 25 мая, в своём первом докладе императору, он сказал, что надлежит, прежде всего, принять меры к "к тихому и скромному потушению того зла, которое хотя и не носит у нас имени карбонарства, но есть точно оное, и уже крепко разными средствами усилилось и распространилось". Выступая на заседании Главного правления училищ, Шишков заявил, что неотложной задачей его министерства является ограждение учащихся от заражения "лжемудрыми умствованиями, ветротленными мечтаниями, пухлой гордостью и пагубным самолюбием, вовлекающим человека в опасное заблуждение думать, что он в юности старик, и через то делающим его к старости юношей".
          Сложность проблемы новый министр вполне представлял – "зло успело многократно умножится", и бороться с ним означало "стать противу гидры, которую преодолеть потребны Геркулесовы силы". Тем не менее, он счёл своим долгом сделать для утушения пожара в стране всё возможное.
          Прежде всего, была организована проверка университетов – преподаются ли там предметы, обозначенные в учебных планах, или же студентов обучают лжемудрым умствованиям? Циркуляр министра от 11 июня 1824 года потребовал от профессоров представить в Главное правление училищ подробные конспекты своих лекций.
          В августе 1824 года комитет в составе Шишкова, Новосильцева, Аракчеева рассмотрел результаты следствия по делу о тайных обществах в Вильне. Было решено уволить ряд преподавателей университета, в т.ч. профессора философии Голуховского и профессора истории Лелевеля[288], и изъять из курсов гимназий несоответственные возрасту учащихся предметы. 14 августа 1824 года из гимназических программ были исключены политические науки и естественное право; уменьшено число часов преподавания риторики и поэзии.
         
          Цензура
          Главнейшей задачей своего министерства А.С. Шишков считал "наискорейшее устроение цензуры", которая "до сего времени, можно сказать, не существовала". Ещё в 1815 году, выступая в Госсовете, он предложил создать цензурный комитет как "особенное государственное учреждение"; увеличить число цензоров; дать им права "к защите или одобрению хорошей и к остановке или обличению худой книги". Цензура должна была бы, по его словам, "давать свободу писателям, не связывая их ума и дарований, и при этом обуздывать своевольные и неосновательные мысли".
          После назначения министром народного просвещения Шишков поставил вопрос о реорганизации цензуры уже 25 мая 1824 года, в своём первом докладе императору. 31 мая, на очередной аудиенции, он представил Александру I записку о принципах нового устройства цензуры, в целом получившую одобрение императора.
          Проект нового цензурного устава обсуждался в министерстве народного просвещения и до прихода туда А.С. Шишкова. Деятельное участие в этой работе принимал М.Л. Магницкий. Новый министр посчитал подготовленный устав не вполне удовлетворительным и внёс в него ряд поправок.
          11 декабря 1824 года, выступая в Главном правлении училищ, Шишков вновь коснулся проблемы печатного размножения подрывных идей. Он сказал: "Ничто столь не вредно, как противные благонравию сочинения, хитрыми, угождающими страстям человеческим умствованиями, уловляющие невинность. Некто из ученых французов, во время свирепствовавшего у них безначалия и распространения революционных правил, справедливо соотечественникам сказал: лучше дозволять всякому продавать мышьяк, нежели писать и печатать ядовитые книги. Особливо же ничто так не опасно и не бедственно как книги, которые под видом таинственных и высоких о Христовой вере учений разрушают ее сущность и учат совершенному безверию, истребляя всякую нравственность и вовлекая послушников и учеников своих в неминуемую в сей и в будущей жизни пагубу. … Нужно ли приводить в пример, сколь твердо и благополучно царство, сопряжённое союзом с православной верой? Обратим взоры на Отечество наше. Кто в достопамятном века сего двенадцатом году против восставших на нас всех сил Европы скрепил народ наш единодушным мужеством? Вера". Сославшись на рескрипт императора, требовавший "употребить нужный за сим надзор, истребляя и обличая всякие рассеянные в книгах или иначе внушаемые лжеучения", министр так завершил свою речь: "Вот, милостивые государи, возложенная на меня и на вас, сотрудников моих, священная обязанность. … И Бог, и Государь, и Отечество наше требуют, чтобы сеяны были семена Евангельского учения, а не плевелы развращающих сердца и нравы лжеумствований".
          10 июня 1826 года был принят цензурный Устав, разработанный под руководством А.С. Шишкова. Согласно этому уставу, цель цензуры заключалась в том, чтобы "произведениям словесности, наук и искусств, при издании их в свет посредством книгопечатания, гравирования и литографии, дать полезное, или, по крайней мере, безвредное для блага отечества направление". Цензорам предписывалось запрещать публикацию исторических сочинений, в которых высказывалось неблагоприятное отношение к монархическому правлению или делались попытки прямого или косвенного оправдания каких-либо государственных возмущений. Специально оговаривалось запрещение издания сочинений Монтескье, Руссо, Дидро, Гельвеция и других французских просветителей. Также цензорам предписывалось запрещать издание сочинений, в которых "явно нарушаются правила и чистота русского языка" – "ибо разврат нравов приуготовляется развратом вкусов". Это положение, между прочим, позволяло цензорам- сторонникам направления "Беседы любителей русского слова" препятствовать публикации искажающих русскую речь или злоупотребляющих иностранными словами произведений; в том числе, статей журналистов, "научившихся превратно видеть вещи" и пытающихся навязывать свои воззрения и свой дурной "вкус" всему обществу. Цензорам предлагалось не допускать к печатанию места в сочинениях и переводах, "имеющие двоякий смысл, ежели один из них противен цензурным правилам".
          Цензурный устав А.С. Шишкова, имевший целью переориентацию издательской деятельности в России в направлении "полезном, или хотя бы безвредном для блага отечества", вызвал негодование как многих демократически настроенных лиц, так и придворных из среды бывших членов масонских лож. В их среде он получил название чугунного. Впрочем, действовал устав Шишкова недолго. По настоянию ряда вельмож император Николай I уже в следующем году согласился на создание комиссии по его переработке (Шишков, включённый в эту комиссию, вскоре её покинул). 22 апреля 1828 года был утверждён новый цензурный устав. В нём, в частности, от цензора требовалось "принимать всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольного толкования оной в дурную сторону"; цензору запрещалось "входить в суждение, полезно или бесполезно рассматриваемое сочинение", "замечать ошибки автора в литературном отношении" и т.д. Всё это отменяло соответствующие положения цензурного устава А.С. Шишкова и фактически перечёркивало его и без того весьма эфемерные надежды дать, с помощью цензуры, издаваемым в России "произведениям словесности, наук и искусств" направление "полезное или хотя бы безвредное для блага отечества".
         
          Приложение
         
          А.С. Шишков. Мнение о цензуре[289].
          Посредством книгопечатания открылась равная свобода и удобство благодушию и злодеянию, разуму и невежеству, добродетели и пороку действовать над умами человеческими, созидать добрые и худые нравы, из которых одни неминуемо влекут за собой благополучие, а другие погибель царств и народов. ...
          Прошедший век, называемый просвещённым и философским, усыпя бдение правительств, породил и возлелеял сей дух безбожия и злонравия. … Франция, поколебав умы и спокойствие всей Европы, показала и показывает столь явный и громкий тому пример. … Язык её, соделавшийся, к несчастию, общим, способствовал сему, под именем любомудрия, образования, вкуса, просвещения возникшему в ней злу, скитаться из страны в страну, из дома в дом, из училища в училище, из журнала в журнал, из театра в театр и сперва скрыто, а потом явно учить, воспитывать, заражать, ослеплять, развращать юношество с той адской надеждою, что оно, возмужав и напитавшись заблуждениями, станет сообщать их из рода в род, из поколения в поколение. …
          Поборники злочестия, служившие под знаменем его, основав тайное учение своё на безбожии, на разрушении веры, знали, каким средством успешно дойти до сего могут, и потому с великим жаром защищали (и ныне защищают) вольность книгопечатания, под предлогом так называемой свободы ума, но на самом деле свободы страстей и безумия… под видом глубочайших исследований любомудрия – расстилали мрак невежества, под видом таинственных рассуждений о вере – разрушали веру, под видом утверждения власти – разрушали власть, под видом законов – вводили беззаконие, под видом человеколюбия – внушали бесчеловечие. …
          Какую книгу труднее написать – умную или безумную, полезную или бесполезную? Один сей вопрос служит уже доказательством, что неограниченная свобода книгопечатания желает против одной хорошей книги выпускать двадцать худых. Но услышат ли там голос и суд мудрого, где двадцать невежд будут вместе с ним кричать нелепицу? … Сколько бы ни говорили, что там просвещение, где в тысячу перьев пишут, однако это неправда, не число книг приносит пользу, а достоинство их: лучше не иметь ни одной, чем иметь тысячу худых.
         
          Реформа образования
         
          Принципы
          А.С. Шишков полагал, что основой образования во всех звеньях системы учебных заведений России должна быть отечественная культура. Преподавание следовало организовать так, чтобы оно "не изглаживало в русских народный характер, но улучшало и укрепляло его"[290]. "<По мнению Шишкова> отсутствие национального духа было источником ложного направления всей русской послепетровской культуры. … Народное образование должно быть национальным – таков был основной идеал нового министра"[291]. (Ср. также: "Готовят математиков, физиков и т.д., но речь-то должна идти о человеке" (де Местр)).
          А.С. Шишков также считал необходимым соединять обучение с воспитанием нравственности: "Науки, изощряющие ум, не составят без веры и нравственности народного благоденствия". "Лучше простой человек со здравым рассудком и добрыми нравами, нежели учёный с развращенными мыслями и худым сердцем". "Благочестивый поселянин, прилежный в деле своем, добрый муж, чадолюбивый отец, мирный сосед, умеренный в своих желаниях, не скучающий в поте лица добывать себе насущный хлеб, несравненно просвещеннейший для меня, нежели хитрый мудрец, знающий все науки, но который, последуя движению безнравственных страстей своих, мучит сам себя безнравственными мечтами и совращает других с истинного пути спокойной и благоденственной жизни"[292]. (Ср. также: "Повсюду, где просвещение перестало быть религиозным, больше нет национального просвещения" (де Местр)). Основой образования и нравственного воспитания он считал православие: "Какое может быть просвещение там, где колеблется вера?"
          Педагогические концепции А.С. Шишкова были во многом созвучны представлениям Д.И. Менделеева, проявившего немалое внимание к вопросам образования. Оба отмечали важность правильной организации школьного обучения. "Народное воспитание есть весьма важное дело, требующее великой прозорливости и предусмотрения" (А.С. Шишков). "Школа составляет громадную силу, определяющую быт и судьбу народов" (Д.И. Менделеев). Оба представляли образование как своего рода частное и общенациональное капиталовложение в будущее. "Оно не действует в настоящее время, но приготовляет счастье и несчастье предбудущих времен и призывает на главу нашу или благословение или клятву потомков" (А.С. Шишков). "Образование есть благоприобретенный капитал, отвечающий затратам времени, труда и накоплений людской мудрости" (Д.И. Менделеев). Оба делали акцент на требовании реализма образования, его соответствия потребностям как учащихся, так и общества. "Науки полезны только тогда, когда, как соль, употребляются и преподносятся в меру, смотря по состоянию людей и по надобности, какую всякое звание в них имеет. … Обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу оного количество людей принесло бы более вреда, нежели пользы. Наставлять земледельческого сына в риторике было бы приуготовлением его быть худым и бесполезным или вообще вредным гражданином" (А.С. Шишков). "Основное направление русского образования должно быть жизненным и реальным" (Д.И. Менделеев). Оба уделяли особое внимание преподаванию в школе русского языка, составляющего основу национальной культуры, и математики, которая учит рассуждать. А.С. Шишков неоднократно подчёркивал необходимость обучения детей русскому языку; при нём в гимназиях увеличилось число часов преподавания математики. Д.И. Менделеев: "Изучение русского языка и математики следует положить в основу нашего среднего образования, чтобы оно давало полезных, сознательных членов сложной современной общественной жизни". Ср. также: "Математику уже затем надо знать, что она ум в порядок приводит" (М.В. Ломоносов).
         
          Пересмотр уставов (принципы)
          5 января 1825 года в министерстве начал работу комитет по составлению общего проекта уставов учебных заведений. Министр изложил следующие принципы организации учебной системы:
          1) образование во всей Империи, несмотря на разность вер, должно быть русское; все, в том числе иноверцы, должны изучать русский язык, историю и законы; 2) все науки должны быть очищены от непринадлежащих до них и вредных умствований; 3) науки должны соответствовать уровню учебных заведений, а получаемые знания – будущим занятиям; 4) славенский язык и классическая российская словесность должны быть преподаваемы; 5) обучение это ещё не воспитание, и оно может быть даже вредно без одновременного "возделывания нравственности".
          "Вкратце они <взгляды Шишкова> могут быть выражены одним словом: национализация школы, от низу до верху"[293].
          Комитет по составлению проекта уставов провёл шестнадцать заседаний, когда его работа была прервана в связи с инструкциями по образовательной политике, полученными от Николая I.
         
          Николай I и проблемы образования
          Новый император ещё до вступления на престол курировал военно-учебные заведения страны. Его взгляды на образование отражал устав этих заведений, принятый в 1830 году, согласно которому цель обучения кадетов заключалась в том, чтобы "возбуждая собственную деятельность ума учащихся и изощряя их умственные способности, довести их до той степени знаний, которая признана нужною, сообразно с целью воспитания вообще и с развитием в них твёрдого убеждения в пользе образования, как источника гражданских и отечественных добродетелей"[294].
          Николай I разделял точку зрения А.С. Шишкова, что образование должно быть основано на православии: "Закон Божий – это единственная крепкая основа любого полезного учения".
          Он также считал, в полном согласии с мнением своего министра, что неотложной задачей российского образования является унификация уставов учебных заведений и стандартизация учебной литературы. 11 мая 1826 года было издано распоряжение об унификации уставов и обеспечении единообразными учебниками военно- учебных заведений, находившихся в ведении Совета военных училищ. Через несколько дней, 14 мая аналогичный рескрипт был дан министерству народного просвещения. Император потребовал сличить и уравнять все уставы учебных заведений, от приходских училищ до университетов, "привести их к необходимому единообразию"; обеспечить учебные заведения нужными пособиями, а при отсутствии таковых поручить их разработку "надёжным профессорам и академикам"; после чего "воспретить всякое произвольное преподавание учений по произвольным конспектам и тетрадям"[295].
          Унификация уставов и введение единых учебников позволяли, помимо выравнивания по всей стране стандарта образования, поставить под контроль учебный процесс, направление которого сильно беспокоило императора, особенно в связи с событиями 14 декабря. В манифесте от 13 июля 1826 года, объявлявшем приговор декабристам, упоминалось "своевольство мыслей, пагубная роскошь полузнаний, порыв в мечтательные крайности" – которым и должны были воспрепятствовать выверенные и единые учебные курсы.
          Николай I, также в полном согласии со своим министром, считал необходимым привести учебные программы в соответствие с будущими занятиями выпускников. Так, узнав, что в духовных семинариях преподаётся философия, он приказал заменить её изучением сельского хозяйства – несомненно, более важного для будущих сельских священников дела. Рескрипт императора от 19 августа 1827 года министру народного просвещения требовал, чтобы "повсюду предметы учения и самые способы преподавания были по возможности соображены с будущим вероятным предназначением обучавшихся". Рескрипт также регулировал порядок допуска в учебные заведения: в приходские и уездные, как и в технические и промышленные училища, разрешалось принимать всех, в т.ч. крепостных, а в гимназии и университеты – только лично свободных, в т.ч. вольноотпущенников.
         
          Пересмотр и унификация уставов (продолжение)
          Для выполнения требований рескрипта императора от 14 мая 1826 года об унификации уставов, был образован Комитет устройства учебных заведений. Его заседания открылись 2 июня 1826 года. А.С. Шишков поставил перед членами комитета две главных задачи: 1) сличить и выровнять уставы всех видов учебных заведений; 2) точно определить учебные курсы и выбрать для них лучшие руководства. Тогда же министр высказался против частных пансионов, предлагая закрыть их через три года после введения новых учебных уставов.
          Основное деление общеобразовательной школы осталось прежним: приходские, уездные училища, гимназии. Низшие ступени должны были являться подготовкой к высшим, и в то же время давать законченное образование на своём уровне. Шишков определил их цели так: "приходские школы существуют преимущественно для крестьян, мещан и промышленников низшего класса. Училища – для купечества, обер- офицерских детей и дворян. Гимназии – преимущественно для дворян, не лишая, впрочем, и другие состояния возможности поступать туда".
          26 июня, на втором заседании Комитета устройства учебных заведений, министр предложил отменить выборность ректоров университетов и назначать их от правительства, поскольку нынешнее положение делает руководителей университетов зависимыми от профессорского состава и не даёт им возможности эффективно контролировать качество учебного процесса.
          Тогда же, в соответствии с рескриптом императора, был образован Комитет по рассмотрению учебных пособий, занявшийся решением проблемы создания единых учебников для всех ступеней образовательной системы.
          А.С. Шишков не преминул привлечь внимание коллег к вопросу чистоты русского языка. На заседании Комитета от 10 января 1827 года он подчеркнул необходимость "прекращения неудобства использования без надобности в учебных пособиях чужеязычных слов".
          В результате работы Комитета устройства учебных заведений к началу 1828 года были подготовлены унифицированные уставы общеобразовательных учреждений. Согласно этим уставам, в приходских училищах изучались: чтение, письмо, краткая Священная история, сокращённый катехизис, начальные основы арифметики. В уездных училищах: Закон Божий, христианская нравственность, чистописание, славенский и русский языки, французский язык, основы геометрии, начала физики, краткая всеобщая география с началами математической географии, краткая всеобщая история. Для тех, кто не будет поступать в гимназии, дополнительно преподавались основы естественной истории, технология, краткая российская история, топографическое рисование, сельское хозяйство, наука о торговле.
          Требования к гимназическому образованию, с одной стороны, возросли, с другой – стали более практически ориентированными. В число учебных предметов для гимназий были включены российская словесность и логика; увеличилось число часов математики, которая преподавалась до конических сечений включительно. Греческий язык, наоборот, по настоянию Николая I, был изъят из общегимназического курса и оставлен только в гимназиях при университетах[296]. Увеличение числа часов преподавания математики вызывалось потребностями точных наук и имело следствием заметное развитие научного знания в России XIX века. Гимназический курс составляли следующие предметы: Закон Божий, Священная и церковная история; российская грамматика, словесность и логика; языки латинский, немецкий, французский; математика; география и статистика; история; физика; чистописание, черчение, рисование. Для готовящихся в университет гимназический курс составлял три года, для остальных – четыре года. Плата за обучение взималась только в гимназиях, приходские и уездные училища были бесплатными. 8 декабря 1828 года (уже после ухода А.С. Шишкова в отставку) был окончательно утвержден Устав гимназий и училищ уездных и приходских – один из главных результатов деятельности его министерства.
         
          Отставка
          А.С. Шишков покинул пост министра народного просвещения 23 апреля 1828 года, на следующий день после ввода нового цензурного устава. Его сменил граф Ливен.
         
          Продолжение
         
          Основные принципы политики А.С. Шишкова в области образования действовали ещё некоторое время после его ухода из министерства. 18 февраля 1831 года был издан императорский указ Сенату "О воспитании Российского юношества в отечественных учебных заведениях", по которому молодым людям до 18 лет запрещалось обучение в иностранных учебных заведениях, под угрозой отказа в приёме на работу в государственные учреждения России. В указе отмечались, что "чужеземное воспитание приносит вредные последствия тем, кто таковое получает". "Молодые люди возвращаются иногда в Россию с самыми ложными о ней представлениями. Не зная её истинных потребностей, законов, нравов, порядка, а нередко и языка, они являются чуждыми посреди всего отечественного. … Российское юношество от 10 до 18 лет должно быть воспитываемо предпочтительно в отечественных учебных заведениях. … Те, при воспитании коих не будут соблюдены вышеизложенные правила, лишатся права вступать в военную и всякую другую государственную службу"[297].
          9 ноября 1831 года был издан указ, запрещавший принимать в университеты лиц, не имевших гимназического образования. Окончившие частные школы или обучавшиеся дома для поступления в университет должны были сдать экзамены за гимназический курс.
          Были разработаны новые учебные пособия и программы для университетов. К их созданию привлекались видные учёные: математики В.Я. Буняковский, М.В. Остроградский и другие.
          В 1831 году была учреждена Демидовская премия за лучшие научные и учебные труды. Её условия требовали, чтобы представляемые на конкурс книги были написаны на русском языке и изданы в России – то есть, чтобы они служили развитию отечественной науки и образования, а не обогащали "мировую цивилизацию".
          Правительство прилагало усилия к повышению интеллектуального уровня государственных чиновников, предоставляя льготы и продвижение по службе выпускникам университетов. Если в 1810 году около трети госслужащих имели лишь домашнее образование, то через 30 лет таковых осталось около 5%.
          В 1833 году министерство просвещения Российской империи возглавил С.С. Уваров, сделавший быструю карьеру благодаря протекции своего тестя А.К. Разумовского. Деятельность бывшего арзамасца и масона на посту министра народного просвещения (1833- 49 гг.), с точки зрения интересов русской культуры, была скорее вредной, чем полезной. Он поставил в основу гимназического образования классицизм, за счёт сокращения естественнонаучных предметов. При Уварове из курса гимназий были исключены: статистика (в 1844 г.), логика (в 1847 г.)[298]; уменьшено число часов математики (в 1845 г.).
          В 1850- 53 гг. министерством народного просвещения руководил князь Платон Александрович Ширинский-Шихматов. При нём были восстановлены традиции Шишкова. В полтора раза возросло число часов математики. Преподавание древнегреческого языка было оставлено лишь в нескольких гимназиях. "Министр признал необходимым заменить в гимназиях греческий язык науками естественными, составляющими потребность современного образования"[299]. Важные изменения произошли и в университетском преподавании. В 1852 году было запрещено приглашать на вакантные кафедры иностранных учёных.
          Получила, наконец, решение проблема философии. В конце 1849 года Николай I предписал управляющему министерством народного просвещения Ширинскому-Шихматову представить свои соображения "о том, что полезно ли преподавание философии при настоящем предосудительном развитии этой науки германскими учёными и не следует ли принять меры к ограждению нашего юношества, получающего образование в высших учебных заведениях, от обольстительного мудрования новейших философских систем". Формулировка вопроса уже предполагала известный ответ на него, но Ширинский- Шихматов и сам считал, что нынешняя философия наукой не является; что "польза философии не доказана, а вред от неё весьма возможен".
          По докладу министра в 1850 году в университетах были отменены все философские курсы, кроме логики и психологии. Философские факультеты были разделены на физико-математические и историко-филологические. В отчёте министерства за 1852 год Пл.А. Ширинский-Шихматов сообщил о "прекращении провозглашения с университетских кафедр мечтательных теорий под именем философии"[301].
         
          Результаты
         
          Политика министерства народного просвещения Российской империи при А.С. Шишкове и Пл.А. Ширинском-Шихматове была направлена, в целом, на то, чтобы дать учащимся гимназий и студентам высших учебных заведений полезные для них, применимые на практике и имеющие спрос в обществе знания. Наиболее эффективными в этом отношении мерами были: приведение учебных программ в соответствие с возрастом учащихся; замена преподавания в гимназиях древнегреческого языка естественнонаучными дисциплинами; увеличение количества часов преподавания математики.
          Положительно сказалось на преподавании, особенно биологических и социальных наук, также устранение из учебных курсов российских университетов тогдашних псевдонаучных западных философских систем. Полностью оценить эту меру смогли только позже, когда в высших учебных заведениях распространились, внедряемые прогрессивными профессорами и рекламируемые либерально- космополитической жёлтой прессой как "новейшие достижения общечеловеческой мысли", всевозможные интеллектуальные извращения типа вульгарного материализма, социодарвинизма, марксизма и так далее, вызвавшие через некоторое время самые негативные последствия для научной и политической жизни страны и народа.
          Результатом образовательных реформ николаевского периода было ускоренное развитие в России научного знания, особенно физико-математического. "Именно в период правления Николая I математическое образование, как и образование вообще, переживало значительный подъём… сложились отечественные математические школы. Реформа математического образования в николаевское время привела к появлению широкого круга лиц, получивших превосходное образование в области математики"[302]. В частности, именно на те годы пришлось создание Н.И. Лобачевским неэвклидовой геометрии, ставшее одним из крупнейших достижений математики XIX века.
           Куда менее успешными оказались попытки А.С. Шишкова и его соратников воспрепятствовать распространению "лжемудрых умствований" и "ветротленных мечтаний" духа времени. В конце XIX века обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев констатировал: "В каком невежестве и в какой дикости ума растёт и развивается эта масса недоучек, воспитанная на статьях либеральных газет … на слухах и сплетнях, из уст в уста передающихся …".
         
          Приложения
         
          Оценки и отношение
           
          Уже при жизни А.С. Шишкова отношение к его общественно-политическим взглядам и литературно-филологическим работам определялось идейно-партийной принадлежностью: многие славянофилы, консерваторы, в основном поддерживали и пропагандировали их, в то время как западники, демократы, либералы, масоны, как правило, критиковали либо замалчивали.
          Славянофил. С.Т. Аксаков писал о впечатлении, произведённом на него "Рассуждением о старом и новом слоге": "<Книга> совершенно свела меня с ума … уверовал в каждое слово её"[307]. П.А. Кикин, "один из самых горячих и резких тогдашних славянофилов", "сделался таким вдруг, по выходе книги Шишкова "Рассуждение о старом и новом слоге" … надписал на ней "моё Евангелие""[308]. Аксаков с похвалой отзывался и о личных качествах адмирала: "Никогда Шишков для себя ничего не искал, ни одному царю лично не льстил, он искренне верил, что цари от Бога, был предан всей душой царскому сану. … Убеждения Шишкова были часто ошибочны, но всегда честны"[309]. Шишков имеет, заключал Аксаков, "полное право на безусловную, сердечную нашу благодарность"[310].
          Деятельность Шишкова положительно оценивали Державин, Пушкин, Катенин и другие его известные современники.
          С другой стороны, адмирал имел множество недоброжелателей среди масонов и либералов, захвативших контроль над значительной частью тогдашней прессы и книгоиздания. По словам Аксакова, Шишков "воевал один против несметного полчища поклонников торжествующей новизны, сильных и раздражительных; он был осмеян, унижен, ненавидим, гоним общественным мнением большинства"[311]. Во время правления Николая I негативные оценки А.С. Шишкова и его единомышленников были несколько приглушены. Однако со 2-ой половины XIX века они стали появляться в печати демократического и прозападного характера регулярно; на А.С. Шишкова и его соратников навешивались клички и ярлыки: "тёмные", "дикие", "мракобесы" и т.д.
          После октябрьского переворота 1917 года версии истории России, данные либерально-прогрессивными деятелями, были канонизированы. В частности, упоминая в книгах или статьях славянофилов первой четверти XIX века, авторам приходилось, под бдительным присмотром комиссаров в пыльных шлемах, добавлять: "мракобесы", "темнители", "изуверы", ... Непредвзятое изложение истории литературы, русского языка, славистики стало считаться едва ли не политическим преступлением. В 1933- 34 гг. против ряда видных русских лингвистов и славяноведов было сфабриковано уголовное дело, которое вёл Генрих Самойлович Люшков. Скудость образования (вечерние общеобразовательные курсы) не помешала крупному чекисту (с 1935 г. комиссару госбезопасности 3 ранга) увидеть контрреволюционный характер научных работ членов-корреспондентов Академии наук Н.Н. Дурново, Г.А. Ильинского, А.М. Селищева, профессоров В.В. Виноградова, Г.А. Разуваева, секретаря Института славяноведения В.Н. Кораблёва и других. По подписанному Л.В. Каганом и завизированному Люшковым обвинительному заключению было осуждено более 70 человек; главные обвиняемые получили по 10 лет (Дурново, Трубецкой, Ильинский позже были расстреляны); другие по пять или меньше; некоторые были сосланы[312].
          Понятно, что в таких условиях сколь-либо правдивые публикации о политической и литературной истории России были весьма опасны. Тем не менее, выдающийся русский филолог В.В. Виноградов не побоялся корректно изложить филологическую аргументацию А.С. Шишкова в своих работах "Язык Пушкина" (1935 г.) и "Очерки по истории русского литературного языка XVII –XIX вв." (1938 г.).
          Впрочем, следует отметить, что во второй половине 1930-х гг., после политического разгрома троцкистских группировок, репрессии в СССР против представителей русской культуры и науки существенно ослабли. Ряд лингвистов (в т.ч. Виноградов) был освобождён из заключения или возвращён из ссылки в связи с началом работы Всесоюзного Пушкинского комитета, образованного, по решению Сталина, к 100-летию со дня смерти поэта.
          Небезынтересно, что В.В. Виноградов считал распространённую характеристику литературной группы А.С. Шишкова – "архаисты" – неправильной: "название архаисты абсолютно неприменимо к Шишкову и его школе"[313]. По его мнению, их точнее следовало бы называть националистами-церковнокнижниками.
          После победы Советского Союза в Великой Отечественной войне и связанного с ней подъёма в стране патриотических настроений, многие тезисы Шишкова оказались востребованными в развернувшейся борьбе с космополитизмом, низкопоклонством перед Западом, неуважением к русскому народу, а также в противодействии дегенеративному псевдоискусству мафиозных кланов. Поддержка патриотизма, критика космополитизма в советской прессе, в выступлениях руководителей государства, деятелей науки и культуры второй половины 1940-х гг. нередко очень напоминала похвалы русскому языку и литературе, осуждения граждан мира, "которым один только ад стал бы рукоплескать", в публикациях и речах А.С. Шишкова[314]. Вот только оснований для общенародного (а не узко-классово дворянского) патриотизма в 1940-х гг. было гораздо больше, чем у Шишкова в его литературных писаниях- политических манифестах.
          В те годы либералы-космополиты не решались заниматься открытой клеветой на русскую историю и культуру. Вместо этого, славословя вслух с высоких трибун достижения СССР, они втихомолку утверждали, что "официальная" наука и литература здесь мало что стоит по сравнению с некоторой подпольной; что "официальные" учёные и писатели в этой стране "как правило, дураки и невежды" и пр.
          В т.н. "застойные" времена творчество А.С. Шишкова не привлекало к себе особого внимания советских историков и литературоведов. Большинство из них, касаясь мельком деятельности славянофилов или консерваторов первой четверти XIX века, использовали канонизированные в ранней советской историографии оценки – "реакционеры", "мракобесы". Впрочем, Ю.Н. Тынянов, изучавший творчество тогдашних писателей и поэтов, назвал А.С. Шишкова "замечательным семасиологом"[315].
          В постсоветский период отношение к литературным работам, филологическим теориям и общественно-политическим взглядам А.С. Шишкова стало более благожелательным. По тем или иным аспектам его творчества было защищено несколько диссертаций.
          Вместе с тем, и в наше время можно встретить оценки А.С. Шишкова, похожие на писания либерально-космополитической русскоязычной интеллигенции позапрошлого века. Так, в предисловии В.С. Парсамова доклады министра императору именуются "доносами" (стр. 61); во времена министерства Шишкова, оказывается, "фактическому запрету подвергались целые отрасли знаний: политика, философия, логика и т.д." (стр. 63). Писать такое о министре просвещения, при котором логика входила в курс гимназического обучения – значит либо быть полностью некомпетентным в рассматриваемом вопросе, либо сознательно извращать факты. В реальности всё было наоборот – исключил логику из курса гимназий бывший арзамасец и масон Уваров, да ещё с замечанием в своём циркуляре, что её преподавание-де "почти не приносит пользы" учащимся; см. выше. (Следует иметь в виду, что логика, обучая принципам правильного мышления, помогает отвергать лживую пропаганду. В конце 1940-х гг. в советских школах, по указанию Сталина, вновь стала преподаваться логика).
          В целом можно заключить, что отношение к творчеству и оценки деятельности А.С. Шишкова, а также методы литературной и исторической критики, определяются и сегодня в России, как и в прежние времена, в соответствии с "партийной принадлежностью".
         
          Проблемы и противоречия
         
          Мировоззрение А.С. Шишкова было во многом противоречивым, а его образ жизни нередко расходился с заявлявшимися им принципам. Так, многократно критикуя галломанию российского дворянства, "злоумствования" французских философов, "ужасы" Французской революции, он одновременно восхвалял период правления Екатерины II и саму императрицу, как бы не замечая, что первый пример увлечения атеистами-философами и масонами-просветителями подавала сама августейшая их почитательница. Порицания Шишковым недостатков тогдашнего воспитания – "огромная библиотека всякого рода французских книг, украшенная богатыми портретами Гельвециев и Дидеротов … добываемое из земли с пролиянием пота десятью тысячами рук богатство расточает двум-трем или пяти обманывающим его иностранцам" и пр. – прежде всего могли быть отнесены к столь ценимой им Екатерине II, корреспондентке Вольтера, Дидро и Даламбера. (Например, Екатерина II, чтобы поощрить деятельность Дидро, "купила" его библиотеку, назначила его пожизненным хранителем и заплатила вперёд за 50 лет – из средств, "добываемых из земли с пролиянием пота десятью тысячами рук").
          Несмотря на симпатии Шишкова ко всему русскому, обе жены его были иностранками. Первая, внучка адмирала Шельтинга, приглашённого на российскую службу при Петре I, была лютеранкой; для воспитанников-племянников она наняла французского гувернёра и разговорила с мальчиками и гостями по-французски даже в присутствии своего патриотически настроенного мужа. Второй женой Шишкова была Ю.О. Нарбутт, полька и католичка.
          Представления Шишкова о русском народе были до известной степени идеализированными, точнее, подогнанными под некоторую отвлечённую метафизическую схему, созданную на основе книжных знаний, почерпнутых из летописей и религиозных сочинений.
          Наконец, А.С. Шишков активно защищал крепостной строй, парадоксальным образом сходясь в этом со своим главным литературным и идейным оппонентом Н. Карамзиным. Однако если для официозного придворного историографа Карамзина, в "Истории" которого, по словам Пушкина, "изящность, простота доказывают нам, без всякого пристрастья, необходимость самовластья и прелести кнута" поддержка крепостного права – "если только можно назвать правом такое наглое попрание всех прав" (Хомяков) – являлась вполне логичной и естественной[317], как и для ученицы философов-просветителей Екатерины II, ужесточившей крепостнический режим – то для славенофила Шишкова, числимого среди предтеч Хомякова, Аксаковых и др., она представлялась, как минимум, непоследовательной. При этом сам Шишков почти не получал выгод от владения своими крепостными, длительное время не собирая с них оброк и довольствуясь жалованием. Когда однажды делегаты из его имения привезли "барину" оброчные деньги он обрадовался, но не деньгам, а тому, что "речи их, которые он немедленно записал, были похожи на язык старинных грамот"[318].
          Однако, составляя по поручению императора манифест о благодарности сословиям по случаю победы над Наполеоном, Шишков включил в него фразу об "основанной на обоюдной пользе связи" между дворянами и крепостными. "Ему даже не пришло в голову, что такая фантазия в государственной бумаге должна показаться неуместной насмешкой над безнадёжными вечными рабами"[319]. Когда же Александр I приказал вычеркнуть эти слова, Шишков выразил в своём дневнике сожаление о "несчастном в государе предубеждении против крепостного в России права". Когда в октябре 1820 года в Госсовете разбиралось дело о продаже крестьян по отдельности (разбивая семьи) и без земли, Шишков, выступил против проекта закона, запрещавшего такие продажи, причём занялся совершенной софистикой: "запрещение продавать без земли и порознь, прекращая некоторое зло, вместе с тем свяжет руки делать добро"; "департамент законов не находит в сем действии Полонской[320] никакого проступка или злоупотребления. Она могла сделать это как по праву закона, так может быть и по самому человеколюбию. Разве дочь сия не могла желать остаться в доме помещицы своей? Разве отец и мать не могли сами того хотеть? … разлука родственников есть необходимое в жизни зло"[321].
          Противоречия в мировоззрении А.С. Шишкова и всей группы его единомышленников отметил в своих воспоминаниях восхищавшийся им в юности С.Т. Аксаков: "себя считали русскими, нисколько не чувствуя и не понимая, что они сами были иностранцы, чужие народу, ничего не понимающие в его русской жизни. Даже не было мысли оглянуться на самих себя. Век Екатерины, перед которым они благоговели, считался у них не только русским, но даже русской стариной. Они были против иностранного направления – и не подозревали, что были охвачены им с головы до ног, что они не умеют даже думать по-русски. Сам Шишков любил и уважал русский народ по-своему, как-то отвлечённо, в действительности он отказывал ему в просвещении и напечатал впоследствии, что мужику не нужно знать грамоты"[322]. М.Н. Лонгинов назвал А.С. Шишкова, имея в виду эти его непоследовательности, "несколько загадочной личностью"[323].
          К объяснению подобных парадоксов близко подошёл граф Жозеф де Местр, связавший неустройства, деформации, абсурдности и противоречия общественной жизни России с длительным господством в ней инородческой верхушки. "Вообще страна сия отдана иностранцам и вырваться из их рук можно лишь посредством революции. Повинен в этом Пётр, коего именуют Великим, но который на самом деле был убийцей своей нации. Он не только презирал и оскорблял её, но и научил ненавидеть самое себя. Отняв собственные обычаи, нравы, характер и религию, он отдал её под иго чужеземных шарлатанов"[324].
          Можно предположить также, что оппозиция А.С. Шишкова политическим реформам в стране, в т.ч. отмене крепостного права, была во многом обусловлена личностями тех, кто эти реформы продвигал – по большей части это были масоны и либералы-космополиты. Не доверяя им и подозревая, что за их человеколюбием и гуманизмом скрываются совсем иные цели, возможно, неизвестные и им самим, он отвергал все их предложения. Историческим примером, где внешне заманчивые лозунги обернулись террором, крахом общественного устройства, распадом нравственности и безверием, была для Шишкова "чудовищная" Французская революция. Возможно, адмирал и плохо знал русский народ, но он хорошо знал своих противников – тех, что "со дна воздвиглись царства тьмы во имя света и свободы" (Тютчев).
          Впрочем, близость позиций Шишкова и Карамзина по вопросу крепостного строя была лишь внешней. Аргументы Карамзина имели политический характер. Позиция же Шишкова основывалась на религии: "сильный: наблюдай правду, слабый: терпи, и оба вместе (помните): вот завтрешнее жилище ваше, гроб; за пределом же гроба судия дел ваших, Бог! Сей глас есть веры: глас сильный, праведный, миролюбивый, равно поучительный, равно полезный великому и малому, богатому и нищему" ("Рассуждение о любви к Отечеству").
          Политическая апологетика крепостничества являлась выполнением идеологического заказа со стороны класса поместного дворянства; её фальшь показывали как простейшие теоретические соображения – крепостного права не было в прошлой истории Руси; без него прекрасно обходились другие страны – так и практические события: став тормозом общественного развития страны, оно было устранено сверху.
          Религиозная аргументация Шишкова была, с виду, более убедительной: сильные и слабые всегда имеются в несовершенном земном мире, и крепостнический строй – лишь некоторая социальная проекция этого несовершенства. Однако и её фальшь становилась вполне заметной при сопоставлении речей проповедников "бедности и смирения" с их образа жизни.
          Епископ Вениамин (Федченков), находившийся во время Гражданской войны в Белой армии, писал: "Конечно, смирение прекрасная вещь. Но владение людьми совсем не божественное дело. … Я не дивлюсь тому, что бывали восстания крестьян, а тому надо дивиться, что их всё же было мало… Но потом начало иссякать и смирение, а с ним и сила терпения"…
          "Падение будет великим и внезапным…"

          Отмечая эти странности, непоследовательности, деформации и противоречия в общественно-политической позиции А.С. Шишкова, следует, тем не менее, подчеркнуть, что его литературно-филологическая деятельность имеет, говоря словами Аксакова, "полное право на безусловную нашу благодарность".
         
          Из высказываний А.С. Шишкова
         
          ▪ Слово, хитростью ума испещрённое, ядовитее и опаснее змея, прельстившего прародителей наших.
          ▪ Злочестие письменное, резное, живописное, распеваемое, обтекает наши области, является жителям городов и сел, говорит очам, ушам великого множества невежд понятным им языком.
          ▪ Отцы и матери, трепещите своей безпечности, трепещите сделаться сообщниками злочестия! Вы, конечно, вырвали бы из детских рук ядовитую чашу – и оставляете пред их очами книги, могущие развратить разум и сердце, тщательно сохраняете в домах нечестивые сочинения, наследственную отраву, переходящую из рода в род.
          ▪ Опаснее для нас дружба и соблазны развратного народа, чем вражда их и оружие.
          ▪ Ныне принято оно (слово гений) в смысле природной остроты превосходного ума; но по злоупотреблению дается иногда весьма посредственным и даже худым писателям. Кто воспретит одному называть сим именем другого, подобного себе? Некий знаменитый писатель, исчисляя многих, названных гениями, просил увольнения стоять с ними в одном списке. У нас вошло оно в такое употребление, что скоро и между четвероногими будут гении.
          ▪ Я недавно читал книжку, в которой сочинитель, называющий себя русским, советует нам для пользы языка бросить свои буквы и принять чужие. Это похоже на то, как если бы кто хозяину каменного дома советовал срыть его и построить деревянный из колышков и драничек. Горе языку нашему, если подобные мысли будут распложаться!
          ▪ Сперва меня бранили за то, что защищаю славенский язык, теперь станут бранить за то, что прославляю народный… Пускай бранят, кто-нибудь скажет спасибо, а спасибо доброго человека утешает меня больше, чем досаждает брань ста худых. Мое желание быть, сколько могу, полезным языку родному и Отечеству; а там судить обо мне вольному воля, спасенному рай.
          ▪ Язык есть первейшее достоинство народа. Благодаря языку сохраняется память о прошлом.
          ▪ Ум писателя, не утвержденный на корне языка своего, подобен древу, посаженному без корня в землю.
          ▪ Лучше навлечь на себя гнев за правду, чем милость за неправду.
          ▪ Смотрите не на слова людей, а на их дела.
          ▪ Как бы ни были нравы повреждены, однако же правда не перестает жить в сердцах человеческих.
         
         

---

          [1] даты здесь и далее даны по старому стилю

          [2] Российская академия была учреждена 21 октября 1783 г. по указу Екатерины II, для изучения русского языка и словесности. Предложение о создании Академии подала Е.Р. Дашкова, которая и стала её первым руководителем ("председателем"). Образцом для Российской академии стала Французская академия, учреждённая в 1635 г. В 1789- 94 гг. Академия занималась созданием "Словаря Академии Российской" – первого толкового словаря русского языка. Он содержал более 43 тыс. слов.

          [3] Обязанностью эскадр-майора было находиться при императоре на корабле и передавать его приказы флагами.

          [4] Аксаков С.Т. "Воспоминания об Александре Семёновиче Шишкове" // "Собрание сочинений в 3 томах", т.2., М., 1986 г. стр. 245.

          [5] Жихарев С.П. "Записки современника", М., 1934 г., т.2, стр. 23).

          [6] Детские рассказы и стихи А.С. Шишкова составили первый том его Собрания сочинений (1818 г.). Более подробно об этой стороне творчества А.С. Шишкова см. специально посвящённую ему диссертацию Л.Н. Стрельниковой "Творчество А.С. Шишкова в области русской детской литературы" (2006 г.).

          [7] "Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова", т.1, 1870 г., стр. 79.

          [8] "Негласный комитет" или "кружок молодых друзей" императора составляли П.А. Строганов, Н.Н. Новосильцев, В.П. Кочубей, А. Чарторыйский. В 1801- 03 гг. они, вместе с Александром I, разрабатывали планы реорганизации управления страной.
          П.А. Строганов (1772/ 4 - 1817 гг.) – сын А.С. Строганова (1733 - 1811 гг.) и Е.П. Трубецкой (1744 - 1815/ 7 гг.). По линии матери являлся правнуком известного деятеля времён Петра I П. Шафирова, по линии отца находился в родстве с Нарышкиными, т.о. с правящей династией Романовых. Воспитывался вначале в Париже, где его гувернёром был радикальный якобинец Жильбер Ромм (1740- 95 гг.), с 1779 г. в России и Европе, под руководством того же Ромма. Во время Французской революции находился в Париже, состоял в якобинском клубе. В 1790 г. за участие в революционных событиях во Франции был отозван Екатериной II в Россию и сослан в подмосковное имение. В это время сблизился с Александром Павловичем. В 1802- 06 гг. заместитель (товарищ) министра внутренних дел; в 1804 г. попечитель Санкт-Петербургского учебного округа. В 1805- 07 гг. выполнял дипломатические поручения; с 1807 г. на военной службе. Участвовал в русско-французской войне.
          В.П. Кочубей (1768 - 1834 гг.). В 1780- 90-х гг. находился на дипломатической службе. В 1802 г., после образования министерств, стал первым министром внутренних дел России. В дальнейшем занимал важные государственные посты: председателя Госсовета, председателя Комитета министров, канцлера.
          Н.Н. Новосильцев (1761 - 1838 гг.). Воспитывался в петербургском доме графа А.С. Строганова как незаконнорождённый сын его сестры (т.о. родственник, по линии Нарышкиных, правящей династии Романовых). В 1780- 90-х гг. находился на военной службе. В 1803- 10 гг. президент Санкт-Петербургской Академии наук и попечитель Петербургского учебного округа. С 1804 г. заместитель министра юстиции. В дальнейшем занимал важные государственные посты: эмиссара императора в Царстве Польском; председателя Госсовета, председателя Комитета министров.
          Адам Чарторыйский (1770 - 1861 гг.) – польский князь, после поражения восстания 1794- 95 гг. прибывший в Россию в качестве заложника, а затем сблизившийся с Александром Павловичем. В 1804- 06 гг. являлся министром иностранных дел Российской Империи. Был одним из руководителей польского восстания 1830- 31 гг.

          [9] "Записки, мнения и переписка…", т.1, стр. 85.

          [10] там же, стр. 84 - 85

          [11] там же, стр. 66.

          [12] Шишков А.С. "Ироическая песнь о походе на половцев или Слово о полку Игоревом// "Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова", СПб, 1826 г. т. 7, с. 37.

          [13] уточнение тех или иных выражений "Слова" ведётся до сих пор

          [14] "Примечания на древнее сочинение, называемое Ироическая песнь о походе на половцев или Слово о полку Игоревом" // "Сочинения и переводы, издаваемые Российскою Академиею", СПб, 1805 г., ч. 1, стр. 23 - 234.

          [15] Виноградов В.В. "Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX вв.", М., 1938 г., стр. 148.

          [16] Шишков А.С. "Рассуждение о старом и новом слоге российского языка", СПб, 1803 г.; далее "Рассуждение о старом и новом…"; ссылки даются по
          http://az.lib.ru/s/shishkow_a_s/text_1803_rassuzhdenie_o_starom.shtml

          [17] двоюродная сестра леди Гамильтон, подруги кн. Е.Р. Дашковой

          [18] де Местр Жозеф "Петербургские письма", СПб, 1995 г., стр. 178.

          [19] Шишков А.С. "Перевод двух статей из Лагарпа с примечаниями переводчика", СПб, 1808 г., стр. XII.

          [20] Ср.: "Это традиция отсталая, она идёт от Петра. Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет снимать шапку, а вот у таких людей <аристократии> не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия... Эта болезнь прививалась очень долго, со времён Петра, и сидит в людях до сих пор" (Сталин, 1947 г.).
          Ср. также: "Не люблю нынешнее воспитание. Нас какой-то порыв ветра забросил на крутизну горы и мы Бог знает как быстро катимся оттуда" (Ф.В. Ростопчин).

          [21] В 1731 г., при царствовании Елизаветы, правительство отстранило русских крестьян от присяги; лишило их права входить в денежные обязательства без позволения владельцев. В 1760 г. Екатерина II указом разрешила помещикам ссылать своих крепостных в Сибирь, а в 1765 г. – разрешила ссылать их на каторжные работы.

          [22] Ростопчин Фёдор Васильевич (1763 - 1826 гг.). В 1782 г. прапорщик. В 1788 г. участвовал в штурме Очакова. В 1792 г. оставил военную службу, был зачислен в камергеры. В 1798 - 1801 гг. фактически возглавлял Коллегию иностранных дел. После убийства императора Павла I был отправлен в отставку. Писатель и публицист патриотического направления, высмеивавший, как и Фонвизин, галломанию. В 1812- 14 гг. московский генерал- губернатор. С 1814 г. член Государственного совета. Сторонник патриотического направления в политике и литературе.
          "Мысли вслух …" разошлись громадным по тем временам тиражом 7 тыс. экз.

          [23] Виноградов В.В. "Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX вв.", М., 1938 г., стр. 173.

          [24] там же, стр. 175

          [25] там же, стр. 174

          [26] Шишков А.С. "Перевод двух статей из Лагарпа с примечаниями переводчика", СПб, 1808 г., стр. XIV.

          [27] меланхолия – калька с латинского melancholia, означающего чёрная желчь

          [28] цитаты (если не оговорено иное) по "Рассуждению о старом и новом слоге …"

          [29] Пржецлавский О. "Александр Семёнович Шишков"// "Русская старина", июль 1875 г., стр. 390.

          [30] "Но научное сознание и тут приходит на помощь употреблению, этимологически отделяя "мнимые" иностранные речения, т.е. в сущности свои же, "славенские", слова, но вторично пришедшие кружным путем (через западноевропейские языки) обратно к нам, от подлинно чужих" (Виноградов В. "Язык Пушкина", М., 1935 г., с. 68).

          [31] Шишков А.С. "Разговоры о словесности…", СПб, 1811 г., стр. 66.

          [32] Шишков А.С. "Рассуждение о красноречии Священного Писания и о том, в чём состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка…", стр. 66.

          [33] Погодин М.П. "О Карамзине, как человеке и гражданине"// "Всемирный труд", 1867 г., № 1, стр. 200.

          [34] Виноградов В. "Язык Пушкина", М., 1935 г., стр. 16-17.
          Ср. также: "Каждый язык имеет свои обороты, свои условленные риторические фигуры, свои усвоенные выражения, которые не могут быть переведены на другой язык соответствующими словами … как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими … всё должно творить в этой России и в этом русском языке" и т.д. (А.С. Пушкин; цит. по Виноградов В. "Язык Пушкина", стр. 14-15).

          [35] Ср. также : "Каждый народ имеет свою особенную языковую психологию. … Для русского ума или для русской мысли двоедушный человек это человек с двойной душой; для немца zweiherzliche, oder zweizungige Mann, т.е. человек с двойным сердцем или двойным языком; для француза это homme double, faux, dissimule, т.е. двойной, фальшивый, притворный человек. Для русского отдыхать – значит так расположиться, чтобы хорошо дышать; для француза отдыхать – reposer, se delaisser, т.е. сложить руки, положить себя, распустить себя" (И.А. Сикорский).

          [36] цитаты здесь и далее (если не оговорено иное) приводятся по "Рассуждению о старом и новом слоге …"

          [37] "Рассуждение о красноречии Священного Писания и о том, в чём состоит богатство, обилие, красота и сила российского языка, …", стр. 68.

          [38] т.е. оставив славенский – язык духовных книг, летописей и других памятников древней письменности

          [39] "Рассуждение о красноречии …", стр. 14-18.

          [40] в соответствии со смыслом слова – т.е., с его связями с другими понятиями

          [41] "Рассуждение о старом и новом слоге…"
          "Рассуждение о красноречии…", стр. 48

          [42] "Рассуждение о красноречии …", стр. 111.

          [43] Рассуждение о красноречии …", стр. 45

          [44] "Рассуждение о красноречии …", стр. 50.

          [45] "Рассуждение о старом и новом слоге …"
          Ср. также: для славянофила ранней формации (Шишкова) не возникало проблемы "смешения" языков – церковнославянского и русского, не было задачи отграничения "коренного" национального языка. Пред ним была история одного "славено-русского" языка в его двух "наречиях" – церковно-книжном, "ученом" и повседневном, "простонародном"" (Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 21-22).

          [46] "Рассуждение о красноречии …", стр. 44-45.

          [47] "Рассуждение о красноречии …", стр. 46-47.

          [48] "Рассуждение о красноречии …", стр. 69.

          [49] "Рассуждение о старом и новом слоге …"

          [50] "Рассуждение о красноречии …", стр. 51-52.

          [51] истинный ум – правильно отображающий мир (чувственный, интеллектуальный, духовный) в своих понятиях; истинная словесность – правильно представляющая мир в языке

          [52] "Рассуждение о красноречии …", стр. 69-70.

          [53] "Рассуждение о старом и новом слоге …"

          [54] Вяземский Павел Андреевич (1792 - 1878 гг.) – сын Вяземского Андрея Ивановича (1750/4 - 1807 гг.), внука П. Шафирова, известного сподвижника Петра I.

          [55] Шишков А.С. "Перевод двух статей из Лагарпа с примечаниями переводчика", СПб, 1808 г., стр. XIII.

          [56] Ср.: "Человек должен чувствовать и знать свои корни… оторванный от своей земли, от рода- племени не может любить свою землю, свой дом" (Б.А. Рыбаков).

          [57] Шишков А.С. "Собрание сочинений и переводов", т.XVII, стр. 299.

          [58] Ср.: "Сколько людей приходили во время войны вдохновиться на подвиги к памятнику Минину и Пожарскому на Красной площади! А на что может вдохновить груда ржавого железа, выдаваемая "новаторами" от скульптуры за произведение искусства? На что могут вдохновить абстрактные картины художников?... Есть классовая подоплека и у так называемой западной популярной музыки, так называемого формалистического направления. Такого рода, с позволения сказать, музыка создаётся на ритмах, заимствованных у сект "трясунов", "танцы" которых, доводя людей до экстаза, превращают их в неуправляемых животных, способных на самые дикие поступки. Такого рода ритмы создаются при участии психиатров, строятся таким образом, чтобы воздействовать на подкорку мозга, на психику человека. Это своего рода музыкальная наркомания, попав под влияние которой человек уже ни о каких светлых идеалах думать не может, превращается в скота" (Сталин, 1947 г.).

          [59] Хвостов Александр Семёнович (1750 - 1820 гг.). Занимался переводами художественной литературы с разных языков; начиная с 1770 г. печатал эти свои труды. В 1793 г. был избран в члены Российской академии. Участвовал в русско- турецкой войне 1788- 90 гг.; отличился при взятии Измаила, одним из первых взойдя на стену крепости. С апреля 1801 г. действительный статский советник; с 1804 г. тайный советник. Управляющий Государственным заёмным банком.

          [60] Захаров Иван Семёнович (1754 - 1816 гг.). Писатель и переводчик. В 1776- 85 гг. секретарь Главной дворцовой канцелярии. С 1780 г. издал ряд переводов и собственных сочинений. В 1786 г. был избран в члены Российской академии. С 1796 г. белорусский, с 1798 г. астраханский гражданский губернатор. С 1800 г. тайный советник и сенатор. С 1801 г. почётный член Московского университета. В 1810- 14 гг. член Вольного экономического общества.

          [61] Жихарев С.П. "Записки современника", М., 1934 г., т.2, стр. 23.

          [62] С.П. Жихарев, регулярно посещавший литературные собрания Шишкова - Державина, писал: "Преудивительный человек этот Шихматов! Как я ни вслушивался в его рифмы, не мог заметить ни одного стиха, заканчивавшегося глаголом" (Жихарев, цит. соч., стр. 245).

          [63] Жихарев, цит. соч., стр. 74.

          [64] Жихарев, цит. соч., стр. 87.

          [65] Шишков А.С. "Перевод двух статей из Лагарпа с примечаниями переводчика", СПб, 1808 г., стр. VII-VIII.

          [66] Князь Шаховской Александр Александрович (1777 - 1846 гг.) – автор более ста комедий, водевилей, опер и т.д. В 1802- 26 гг. фактически руководил театрами Петербурга. В 1810- 20-х гг. его пьесы, особенно комедии, занимали значительное место в репертуаре театров Москвы и Петербурга. Был также театральным педагогом. В 1811 г. организовал группу молодых актёров, выступавшую с комедийным репертуаром.

          [67] Греч Н.И. "Записки о моей жизни", СПб, 1886 г., стр. 204.

          [68] Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 99-100.

          [69] там же, стр. 107 - 108

          [70] Пушкин, цит. по Виноградов В. "Язык Пушкина", стр. 14-15.

          [71] Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 99-100, стр. 107

          [72] петух – символ Галлии; т.о. эту басню Крылова, зачитанную на первом официальном собрании "Беседы", можно было понимать и аллегорически: соловью, представляющему русскую речь, осёл советует поучиться у французского петуха

          [73] В августе 1553 г. корабль Edward Bonoventure под командованием Р. Ченслера бросил якорь в Двинской губе, напротив монастыря св. Николая. По приглашению царя Ченслер с товарищами прибыли в Москву. Весной 1554 г. они были отпущены в Англию с грамотой к королю Эдуарду VI, дозволявшей "английским торговым людям приходить со всякими товарами". Так началась русско-английская торговля.

          [74] Глинка С.Н. "Записки", 1895 г., с. 255

          [75] "Записки, мнения и переписка…", т. 1, стр. 117.

          [76] там же, стр. 118

          [77] Жозеф де Местр (Maistre) (1753 - 1821 гг.). С 1800 г. канцлер Сардинии. В 1803- 16 гг. посланник сардинского короля Виктора-Эммануила в России. Противник Французской революции и Наполеона; сторонник монархии и католицизма. Написал несколько книг о своём пребывании в России.

          [78] Государственный секретарь – глава государственной канцелярии; должность, введённая в рамках преобразований, разработанных Сперанским. Через государственную канцелярию проходили все дела, требовавшие рассмотрения в Государственном совете. Они распределялись по отделениям канцелярии для подготовки к рассмотрению в департаментах Госсовета; докладывались на заседаниях департаментов статс-секретарями или их помощниками, а в общем собрании Совета – государственным секретарем или его заместителем. Помимо подготовки дел к слушанию, государственная канцелярия занималась оформлением журналов заседаний департаментов и общего собрания, а также составлением извлечений из них для императора.

          [79] Шишков А.С. "Краткие записки адмирала А.С. Шишкова, веденные им во время пребывания его при блаженной памяти Государе Императоре Александре Первом в бывшую с Французами в 1812 и последующих годах войну", СПб, 1831 г., стр. 7.

          [80] Кэткарт Уильям Шоу (Cathcart) (1755 - 1843 гг.). Старший сын Чарльза Кэткарта (1721- 76 гг.), девятого лорда Кэткарта, в 1768- 72 гг. посла Англии в России, и Джин Гамильтон (1726- 71 гг.), происходившей из рода, издавна тесно связанного с высшей российской аристократией. В начале 1770-х гг. находился в Петербурге, где служил послом его отец; изучал русский язык. Затем изучал право в университетах Глазго (его отец в 1773 г. стал ректором университета Глазго) и Дрездена. С 1776 г. десятый лорд Кэткарт; с 1788 г. один из 16 шотландских пэров в палате лордов. Участник англо- американской войны; сражений против Наполеона. В 1806-07 гг. командующий вооружёнными силами Шотландии. В 1812- 20 гг. посол в Петербурге; во время зарубежного похода российской армии политический советник союзников. С июля 1814 г. первый граф Кэткарт. Император Александр наградил его орденами Георгия 4 степени, Андрея Первозванного и Анны.
          Помимо представления при петербургском дворе политических интересов Англии, Кэткарт содействовал организации в конце 1812 г. местного Библейского общества, фактически занявшегося, под видом благотворительной деятельности, подготовкой протестантской реформации церкви, а заодно и внедрением своих платных и добровольных агентов в разные сферы общественной жизни страны.

          [81] Wilson R. "Narrative of events during the invasion of Russia by Napoleon Bonaparte and the retreat of the French army. 1812", L., 1860, p. 116.

          [82] "Высшее пресуществление войны – разрушить планы врага; затем – разрушить его союзы; затем – напасть на его армию; и самое последнее – напасть на его укреплённые города" (Сунь цзы).

          [83] Шишков А.С. "Краткие записки…", стр. 64.

          [84] "Записки, мнения и переписка…", т. 2, стр. 330 - 331.

          [85] Флигель-адъютант П.А. Кикин принимал участие в "Беседе любителей русского слова" и активно поддерживал А.С. Шишкова в литературных и общественно-политических вопросах.

          [86] Шишков А.С. "Краткие записки…", стр. 97.

          [87] "Вестник Европы", журнал либерально-космополитического направления, основанный Н. Карамзиным в 1802 г.

          [88] Шишков А.С. "Краткие записки…", стр. 139.

          [89] Для сравнения небезынтересно отметить, что австрийский император Франц, редактируя составленный канцлером Меттернихом проект рескрипта главнокомандующему князю Шварценбергу поступил ровно наоборот: всюду, где было написано "мое Отечество" (mein Vaterland), он исправил на "моя империя" или "мои народы".

          [90] Аксаков С.Т. "Воспоминания об Александре Семёновиче Шишкове" // "Собрание сочинений в 3 томах", т. 2., М., 1986 г. стр. 279.

          [91] "Записки, мнения и переписка… ", т. 2, стр. 94.

          [92] Р. Вильсон пишет здесь о себе в третьем лице

          [93] Wilson R. "Narrative of events during the invasion of Russia by Napoleon Bonaparte and the retreat of the French army. 1812", L., 1860, pp. 184-188.

          [94] op. cit., pp. 356-357

          [95] Нартов А.А. (1737 - 1813 гг.). Писатель. Один из основателей, с 1797 г. президент Вольного экономического общества. В 1796- 98 гг. президент Берг коллегии. С 1801 г. глава Российской академии. С 1807 г. действительный тайный советник.

          [96] "Устав и штат Императорской Российской Академии, Высочайше утверждённые в 29 день мая 1818 года", СПб, 1835 г.
          См. также Сухомлинов М.И. "История Российской Академии", СПб, 1885 г., вып. 7, стр. 188.

          [97] Сведения об их жизни, а также фрагменты сочинений см. в Приложении.

          [98] Строев П.М. (1796 - 1876 гг.). В 1816- 26 гг. участвовал в работе кружка графа Румянцева; в 1817- 20 гг. ездил по подмосковным монастырям, изучая имевшиеся там древние рукописи. С 1823 г. член Московского общества истории и древностей российских. В 1828- 34 гг. руководил археографической экспедицией, изучившей до 200 библиотек и архивов в северной и средней полосе европейской части России.

          [99] Ертов И.Д. (1777 - после 1835 гг.). В 1798 - 1800 гг. написал двухтомную научно- популярную астрономическую энциклопедию "Начертание естественных законов происхождения вселенной"; изложил в ней свою космогоническую гипотезу, развитую в более поздней работе "Мысли о происхождении и образовании миров". В 1824- 25 гг. вышла его "Всеобщая история древних просвещённых народов", тт. 1-5.

          [100] Ярцова Любовь Аникитична (1794 - 1876 гг.). Автор нескольких книг для детей. "Полезное чтение …" получило также половинную Демидовскую премию.

          [101] Шишков А.С. "Собрание сочинений и переводов", СПб, 1828 г., т.XII, стр. 168.
          См. также Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 38-40.

          [102] цит. по "Чтение в торжественном собрании Императорской Российской Академии, бывшем в 5 день декабря 1818 года", СПб, 1818 г., стр. 36-37. См. также Виноградов В.В. "Очерки по истории…", стр. 158.
          Карамзин не пояснил, почему Российское государство (или, в современных терминах, российские налогоплательщики) должны содержать литераторов, работающих для всего человечества. Такой вопрос был тем более уместен, что, как показали последующие события, писать для всего человечества для ряда представителей российской интеллигенции означало, в первую очередь, писать против этой страны.

          [103] Пржецлавский О. "Александр Семёнович Шишков"// "Русская старина", июль 1875 г., стр. 390. Греч и Булгарин – тогдашние популярные писатели- публицисты.

          [104] В басне иносказательно говорится о сибирском купце, позже московском публицисте Н. Полевом (1796 - 1846 гг.), издававшем с 1825 г. журнал "Московский телеграф", пользовавшийся популярностью в либерально- космополитических кругах за нападки на русских писателей и учёных. См. напр.: "Полевой атаковал не только литературные авторитеты, но и учёных; он, этот мелкий сибирский торговец, нигде не учившийся <!> дерзнул усомниться в их науке… на учёные возражения он отвечал шуткою, а на скучные рассуждения – дерзостью, вызывавшей громкий хохот" (Герцен А. "Избранные…", стр. 353). Именно к этой особенности стиля публицистики Полевого относятся слова басни: "радуясь, что тем ослов он насмешил, сам думает: "Я славу заслужил!""

          [105] А.С. Шишков

          [106] Краткие сведения об этих и других зарубежных славистах см. в Приложении.

          [107] "Устав и штат Императорской Российской Академии…"

          [108] Пржецлавский О., цит. соч., стр. 390.

          [109] Индолог д.и.н. Н.Р. Гусева приводила аналогичный пример: профессор Д.П. Шастри, посетивший Россию, заметил: "вы здесь все разговариваете на какой-то древней форме санскрита и мне многое понятно без перевода" (Гусева Н.Р. "Русские сквозь тысячелетия", М., 2007 г., стр. 66).

          [110] "Известия Российской Академии", кн. 9, 1821 г.

          [111] "Записки, мнения и переписка …", т.2, стр. 393. Фрагмент.

          [112] "Записки, мнения и переписка …", т.2, стр. 392 - 393.

          [113] См. Шишков А.С. "Опыт рассуждения о первоначалии, единстве и разности языков, основанный на исследовании оных" // "Собрание сочинений и переводов А.С. Шишкова", тт. V, XI (продолжение) и другие работы.

          [114] "Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 88, примечание 2

          [115] "Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 42-43.

          [116] "Собрание сочинений ...", т. XI, стр. 99-100.

          [117] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 44-46.

          [118] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 47.

          [119] "Собрание сочинений …", т. VI, стр. 9-14.

          [120] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 42 - 43.

          [121] "Собрание сочинений …", т. V, стр. 383 - 384.

          [122] "Собрание сочинений …", т. V, стр. 383 - 384.

          [123] "Собрание сочинений …", т. XIV, стр. 319 - 320.

          [124] "Собрание сочинений …", т. XIV, стр. 319 - 320.
          См. также другие примеры ниже в Приложении.

          [125] "Собрание сочинений …", т. VI, стр. 9 - 14.

          [126] Более полное изложение этого примера см. в Приложении.

          [127] "Собрание сочинений …", т. XIII, стр. 295 - 296.

          [128] "Собрание сочинений…", т. XI, стр. 29.

          [129] "Собрание сочинений…", т. XI, стр. 33 - 35.

          [130] "Собрание сочинений…", т. V, стр. 296.

          [131] "Собрание сочинений…", т. XI, стр. 84.

          [132] См., напр., Wilkins J. "An Essay toward a Real Character and a Philosophical Language ", L., 1668, pp. 1-20.

          [133] Концепция падения/ деградации/ утраты древних знаний излагалась также в герметизме, других оккультных учениях.

          [134] "Собрание сочинений …", т. V, стр. 294-295.

          [135] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 88.

          [136] "Собрание сочинений …", т. V, стр. 296.

          [137] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 31.

          [138] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 48 - 49.

          [139] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 49.

          [140] Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 62 - 63.

          [141] Поскольку все языки, по А.С. Шишкову, происходили от некоторого первобытного, то их древность, в смысле времени существования, формально говоря, была одинаковой. Очевидно, под древностью здесь следовало понимать период относительно самобытного существования языка.

          [142] "Рассуждение о красноречии…", стр. 14.

          [143] См. выше Приложение к главе "Борьба за язык".

          [144] Речь, произнесенная на торжественном заседании Российской  академии 5 февраля 1821 года; см. ниже Приложение.

          [145] Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 64-65.

          [146] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 46.

          [147] "Собрание сочинений …", т. XI, стр. 36.

          [148] См. выше сопоставление латинских слов radix, radius с рад, род и др.

          [149] Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 63 - 64.

          [150] "Известия Российской Академии", кн. 9, 1821 г., стр. 28-32.
          См. Приложение ниже.

          [151] Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 59 - 60.

          [152] "Известия Российской Академии", кн. 9, 1821 г., стр. 28-32.
          См. также "Собрание сочинений…", т. XI.

          [153] "Собрание сочинений…", т. XI, стр. 144 - 151.

          [154] цит. по Виноградов В.В. "Язык Пушкина", стр. 58-59

          [155] Витов М.В. "Антропологические данные как источник по колонизации Русского Севера", М., 1997 г., стр. 16.

          [156] родственно близкие группы живых существ, относительно отделённые от других групп того же вида (частными случаями популяций являются народы)

          [157] расхождение со временем частот аллелей генов, вплоть до вытеснения или фиксации каких-то из них

          [158] свободно скрещивающихся

          [159] её примером могут служить жители близких деревень, общающиеся между собой на ярмарках и других подобных событиях

          [160] См. напр. Алтухов Ю.П. "Генетические процессы в популяциях", М., 2003 г., стр. 18-24, 138-143, 164.
          Также см. Wright S. "Evolution and genetics of population", 1969.

          [161] Алтухов Ю.П., цит. соч., стр. 282 - 283.

          [162] Например, чёткая различимость антропологического типа славян отмечалась уже в древности: "Из… известий греческих, римских и арабских писателей о славянах можно вывести заключение, что в эпоху выхода их на историческую сцену и первых столкновений с культурными народами они представляли собою определённый расовый тип, отличный как от типа южных народов области Средиземного моря, так и от типа германцев. Древние писатели упоминают о высоком росте, крепком сложении, румяном цвете лица и русых волосах славян…" (Д. Анучин, "Славяне, антропологический тип"// словарь Брокгауза-Ефрона).
          Впрочем, в некоторых современных публикациях, издаваемых обычно на деньги благотворительных фондов, говорится о невозможности генетико- антропологического различения рас и народов – т.е. как бы несуществовании их – в частности, в особенности, и в первую очередь русского народа. Квалификацию подобных публикаций характеризуют встречающиеся в них высказывания: "нет русских, есть только русскоговорящие"; "русские это те, кто сами себя таковыми запишут" и т.д.

          [163] Дерябин В.Е. "Современные восточнославянские народы" // "Восточные славяне. Антропология и этническая история", М., 1999 г. стр. 31-32.

          [164] которые, кстати, сами могли быть привнесёнными назад в искажённом виде исходно славенскими словами – см. приведённые выше Шишковым примеры

          [165] по пламенному революционеру историку-марксисту Покровскому – "80%"

          [166] По современным научным данным, число "азиатских" гаплогрупп мтДНК у русских порядка 2%; примерно такое же, как у других европейцев (среднеевропейское – 3,6%, у поляков – 1,5% и т.д.). По гаплогруппам Y-хромосомы, описывающим наследование по мужской линии, у русских абсолютное большинство занимает "восточноевропейская" R1a (около 50%), а условно-азиатские имеют фоновые значения.

          [167] Лонгинов М.Н. "Новиков и московские мартинисты", М., 1867 г., стр. 60.

          [168] например, один из ранних масонов, Роберт Морей, добавлял к своей подписи стилизованную пентаграмму; см. далее

          [169] Морей Роберт (Morey, Murray) (1608- 73 гг.). Получил образование в Эдинбурге и Франции. 20 мая 1641 г. вступил в масонскую ложу в Эдинбурге. С 1641 г. служил при дворе короля Людовика XIII. В ноябре 1643 г. был захвачен в плен войсками баварского курфюрста. После освобождения в 1645 г. поддержал Карла I в конфликте короля с парламентом; сопровождал его сына (будущего Карла II) в изгнании. После Реставрации стал советником короля; жил в Уайтхолле; устроил там химическую лабораторию. Деятельно участвовал в организации нового центра науки Англии – Лондонского Королевского общества. 6 марта 1661 г. был избран первым президентом Общества. В 1666 г. составил трактат (около 50 страниц) по истории масонства.

          [170] Фолкс Мартин (1690 - 1754 гг.) редактировал "Трактат по алгебре" Маклорена. В 1714 г. (в 23 года) стал членом Лондонского Королевского общества, потом неоднократно избирался в совет ЛКО. При Ньютоне Фолкс был одним из вице- президентов, а после Ньютона (1727 г.) соперничал с Гансом Слоаном за избрание президентом Общества. В тот раз Фолкс проиграл выборы, но после Слоана он с 1741 по 1753 гг. возглавлял ЛКО.

          [171] Рамсей Эндрю Майкл (1686 - 1743 гг.), из Шотландии. Изучал философию и теологию в Глазго и Эдинбурге; интересовался математикой, ещё со школы; участвовал в деятельности группы филадельфийцев – милленаристов- приверженцев Беме. В 1716- 43 гг. находился, в основном, в Париже; являясь сторонником свергнутой династии Стюартов. В 1724 г. некоторое время обучал детей претендента. Сочинение "Путешествие Кира" (1727 г.) – вымышленные беседы персидского царя Кира с Зороастром, его встречи с Пифагором и Анаксимандром, посещение им египетских жрецов.

          [172] Пыпин А.Н. "Русское масонство", Пг, 1916 г., стр. 26.

          [173] Кейт Джеймс (1696 - 1758 гг.) происходил из рода наследственных великих маршалов Шотландии. Служил во французской и испанской армиях; в 1728 г. по рекомендации испанского посла при петербургском дворе де Лириа был принят на военную службу в России. Участвовал в военных действиях в Польше, в Очаковском походе; дослужился до звания генерал-поручика. В 1741/2 г. стал мастером английских масонов в России. Принимал участие в войне со шведами; после неё был назначен посланником России в Стокгольме. Там он также образовал масонскую ложу, в 1743 г.. В 1747 г. перешёл на службу к прусскому королю Фридриху II; стал генерал- фельдмаршалом и губернатором Берлина. В 1757 г. командовал прусскими войсками при осаде Праги. Был убит в сражении при Гохкирхене.

          [174] Waite A. "The new encyclopedia of freemasons", L., 1924, v.1, p.57.

          [175] Пыпин А.Н. "Русское масонство. XVIII и первая половина XIX века", Пг., 1916 г., стр. 88.

          [176] Н.А. Головин – сын А.Ф. Головина (1694 - 1731 гг.) и Н.П. Шафировой (1698 - 1728 гг.). П. Шафиров был с 1703 г. секретарем при канцлере Ф.А. Головине, отце А.Ф. Головина. Предком рода Головиных был армянский аристократ С. Гавра, выехавший в 1370/ 91 г. в Московию, потомки которого получили прозвище Ховриных. Иван Голова (1453- 1509/ 16 гг.) из рода Ховриных – родоначальник Головиных.

          [177] В 1751 г. французские просветители, под общим руководством Дидро, начали издавать "Энциклопедию", пропагандировавшую античную философию и религиозное свободомыслие. Сорбонна осудила "Энциклопедию"; в 1758 г. Парижский парламент принял постановление, в котором об энциклопедистах говорилось так: "… имеется определённая программа… составилось общество для поддержки материализма, низложения религии, внушения неповиновения и порчи нравов…"; в 1759 г. Королевский совет запретил продажу книг "Энциклопедии".

          [178] "Записка о крамолах врагов России"//"Русский архив", 1868 г., стр.1352 - 1368.

          [179] Пыпин А.Н. "Русское масонство", стр. 80-81.

          [180] там же, стр. 26

          [181] Виельгорский М.Ю. (1788/9 - 1856 гг.) – сын польского графа Ю. Виельгорского, видного масона, и С. Матюшкиной. С. Матюшкина – дочь графа Дм. Матюшкина и Анны Алексеевны Гагариной (1722 - 1804 гг.). А.А. Гагарина – дочь князя А.М. Гагарина и Анны Шафировой. Т.о. М.Ю. Виельгорский являлся правнуком известного сподвижника Петра I П. Шафирова.

          [182] Фесслер И.А. (1756 - 1839 гг.), родом из Венгрии; переехал в Германию. В 1783 г. вступил в масонскую ложу. В 1789 г. создал собственную систему масонства и занялся её пропагандой. В 1797 г. написал книгу по истории масонства.

          [183] Брачев В., "Масоны и власть в России", М., 2003 г., стр. 259.
          Впрочем, в то время само понятие интеллигенции было почти идентичным с понятием масонства.

          [184] немецкие протестантские университеты XVI-XVIII вв. являлись одновременно центрами оккультной, алхимической, герметической активности

          [185] А.С. Строганов (1733 - 1811 гг.) с 1765 г. входил в шведские ложи в России. После второго брака с Е.П. Трубецкой (1770/ 1 г.) уехал в Париж, где жил долгое время. Входил в руководство Великого Востока Франции с самого его образования; участвовал в выработке его устава. Состоял также в "Девяти музах"; присутствовал на заседании этой ложи, когда там принимали Вольтера. С 1796 г. обер- камергер. С 1798 г. граф Российской империи. С 1800 г. президент Академии художеств. Е.П. Трубецкая (1744 - 1815/ 7 гг.) – дочь кн. П.Н. Трубецкого и А.В. Хованской, дочери шталмейстера В. Хованского и Екатерины Шафировой. Сын А. Строганова и Е. Трубецкой – П.А. Строганов, видный либеральный деятель начала царствования Александра I.

          [186] " Записка о крамолах …", стр.1352 - 1368.

          [187] Брачев В., цит. соч., стр. 146-148.

          [188] М.Л. Магницкий позже отошёл от масонства и стал его критиком.

          [189] "Русская старина", янв. 1899 г.

          [190] Франко Ф. "Масонство", М., 2008 г., стр. 185, 204.

          [191] Брачев В., цит. соч., стр. 148.

          [192] там же, стр. 152.

          [193] цит. по Стеллецкий Н. "Князь А.Н. Голицын и его церковно- государственная деятельность", К., 1901 г., стр. 16.

          [194] Жмакин В. "Иннокентий, епископ пензенский и саратовский", 1885 г., стр. 155

          [195] "лютеранин, быть может, даже неверующий" (Жозеф де Местр)

          [196] Waite A. "The new encyclopedia of freemasons", L., 1924.

          [197] Против него полемизировали св. Григорий Богослов, Ефрем Сирин, бл. Августин и другие отцы церкви. В 1516 г., в связи с очередным всплеском милленаристских настроений, Латеранский собор специально запретил оглашать в церквах предполагаемые сроки "конца света".

          [198] Напр.: "Святые духи уклонились от общения с человеком, как с недостойным такого общения… Духи, чувственно являющиеся человекам, пребывающим в греховности и падении, суть демоны, а не св. ангелы" (св. Игнатий (Брянчанинов)).

          [199] Так, о книге немецкого мистика- теософа Якоба Беме (1575 - 1624 гг.) "Путь ко Христу" протестантский пастор Рихтер писал, что она "содержала столько богохульств, сколько в ней было строк". Св. Игнатий (Брянчанинов): "В этой книге царит и дышит с её страниц лесть злого духа, обольщающего человека, опьяняющего его".

          [200] Беме Якоб (1575 - 1624 гг.). Родом из Силезии. Имел духовно- мистические видения. В 1612 г. под их влиянием написал книгу "Утренняя заря". В 1624 г. была издана его книга "Путь ко Христу".

          [201] Сведенборг Эммануил (1688 - 1772 гг.). 6 апреля 1744 года был, по его словам, удостоен посещения Иисусом Христом. Написал ряд книг о своих видениях.

          [202] Кульман Квирин (1651- 89 гг.), из Бреславля. Рано увлекся оккультно- теософскими сочинениями; пропагандировал их в разных странах Европы. Разделял распространявшиеся в то время идеи милленаризма; был склонен к визионерству. В 1689 г. приехал в Россию. Пропаганда им сочинений Беме встретила противодействие духовенства, в т.ч. пастора Немецкой слободы. В 1689 году Кульман был арестован и казнён. Масон Лопухин поставил в память о нём мемориальный камень в своем саду.

          [203] Пордедж Дж. (1607- 81 гг.) – глава общества филадельфийцев, английских почитателей Беме.

          [204] Арндт Иоанн (1555 - 1621 гг.), из Анхальта. "Четыре книги истинного христианства" (1605- 10 гг.). В 1735 г. перевод этой книги издан в России, запрещён Синодом; в 1784 г. снова издан.

          [205] Пыпин А.Н. "Русское масонство", стр. 83.

          [206] Юнг-Штиллинг (1740 - 1817 гг.), из Вестфалии. Проповедовал восстановление "истинного христианства"; призывал строить Новый Иерусалим; считал себя "находящимся под непосредственным руководством Бога"; предсказывал приближение "тысячелетнего царства Христа". Автор книги "Победная песнь, или Толкование на Апокалипсис" где, среди прочего, предсказывался конец света в 1836 году.

          [207] фон Эккартcгаузен Карл (1752 - 1803 г.). Написал более восьмидесяти книг, в том числе много религиозно-мистических трудов.

          [208] Стеллецкий Н. "Князь А.Н. Голицын и его церковно-государственная деятельность", К., 1901 г., стр. 16.

          [209] Радикальное течение в протестантизме, отвергавшее иерархию и догматы; развивавшее учение о внутренней церкви. Центры пиетизма – города Галле и Кенигсберг в Пруссии. Основатель – лютеранский пастор Шпенер (1635 - 1705 гг.); видные представители – Г. Арнольд (1666 - 1714 гг.), автор четырёхтомной "Истории церкви и ересей" (1698 - 1700 гг.); И.-Е. Госнер (1773 - 1858 гг.), автор перевода Нового Завета и книги "Дух Жизни и Учения Иисуса Христа в Новом Завете" (о нём см. далее).

          [210] В 1803 г. герцог Бадена назначил Юнга- Штиллинга гофратом, "дабы тот начал духовное строительство Нового Иерусалима на берегах Рейна".

          [211] "Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия"// "Русская старина", 1895 г., февраль, стр. 189.

          [212]"Записка о крамолах…", стр.1352 - 1368.

          [213] Ср.: "Никому, до нового учреждения, не приходило на ум подвести под один уровень дела синода, евангелической консистории, римской духовной коллегии, армян, евреев, мусульман и шаманов" (Стурдза А.С. "О судьбе православной русской церкви в царствование Александра I"// "Русская старина", 1876 г., т. 15, № 2, стр. 282).

          [214] Пыпин А.Н., цит. соч., стр. 115; Стурдза А.С., цит. соч., стр. 270; Фотий, "Автобиография…" // "Русская старина", 1895 г., август, стр. 188.

          [215] Стеллецкий, цит. соч., стр. 149.
          В мае 1825 г., когда правительственный курс в религиозной политике изменился, "Воззвание к человекам …" было изъято из употребления как "злонамеренная, возмутительная, революционная, антихристианская книга".

          [216] Пыпин А.Н. "Религиозные движения …", стр. 152.

          [217] Маргаритов С. "История русских мистических и рационалистических сект", 1910 г.

          [218] Стеллецкий, цит. соч., стр. 127.

          [219] Стурдза А.С., цит. соч., стр. 273.

          [220] Католическая церковь выступала против библейских обществ. В 1816 г. булла Пия VII запретила католикам участвовать в их деятельности; в мае 1824 г. булла Льва XII осудила перевод Библии на народные языки. Однако Станислав Сестренцевич- Богуш, архиепископ Могилёвский и митрополит римско-католической церкви в России, прямо нарушая эти указы, принимал участие в заседаниях Российского Б.О. "Напрасно римский престол громил выговорами и угрозами митрополита Сестенцевича за его участие в библейском обществе; правительство наше горячо вступилось за учёного и гибкого старца, угождавшего образу мыслей, в то время господствовавшему" (Стурдза, цит. соч., стр. 272).
          Находившиеся в России иезуиты, напротив, несмотря на давление со стороны князя Голицына, не вошли в состав Библейского общества. "Министр духовных дел предложил генералу иезуитов участвовать в сем Обществе, однако сей последний почтительно отказался" (де Местр., цит. соч., стр. 270).

          [221] Брачев В., цит. соч., стр. 235.

          [222] де Местр Ж., цит. соч., стр. 308.

          [223] "Автобиография Юрьевского …" // "Русская старина", 1895 г., февраль, стр. 189.

          [224] "Записки адмирала А.С. Шишкова", 1868 г., стр. 75-76.

          [225] там же, стр. 110.

          [226] Стурдза, цит. соч., стр. 272.
          Переводы на народные языки и частные комментарии Библии были важными средствами Реформации в Англии и Германии XV-XVI вв. Эти переводы финансировались оппозиционно настроенными к католической церкви кругами. "В XV веке факт владения Библией и её чтение на английском языке были косвенными признаками ереси" (Хилл К. "Английская библия и революция XVII в.", М., 1998 г.).

          [227] "Записки, мнения и переписка…", т. 2, стр. 288 - 298.

          [228] Рождественский С.В. "Исторический обзор деятельности министерства Народного Просвещения", СПб, 1912 г., стр. 167, 165 - 166.

          [229] "Автобиография Юрьевского …"// "Русская старина", 1895 г., июль, стр. 178; август, стр. 184.

          [230] "Автобиография Юрьевского …"// "Русская старина", 1895 г., август, стр. 186- 187; ноябрь, стр. 233 - 235.
          см. также Жмакин В "Иннокентий, епископ …", стр. 27 - 28.

          [231] "Автобиография Юрьевского …"// "Русская старина", 1895 г., август, стр. 189-190.

          [232] Вишленкова Е.А. "Религиозная политика, официальный курс и "общее" мнение России александровской эпохи", Казань, 1997 г., стр. 104.

          [233] "Автобиография Юрьевского …"// "Русская старина", 1895 г., июль, стр. 177.
          См. также Стеллецкий, цит. соч., стр. 16.

          [234] Е.И. Станевич служил в канцелярии по приёму прошений на имя императора, которую возглавлял флигель-адъютант П.А. Кикин, участник "Беседы любителей русского слова".

          [235] Выпускник филологической семинарии при масонском Дружеском учёном обществе. После окончания семинарии, как и ряд других выпускников, некоторое время состоял членом новиковской розенкрейцерской ложи. Его церковной карьере содействовал московский митрополит Платон (Левшин), симпатизировавший масонству.

          [236] Высылку из столицы Фотия митрополит Михаил предпринял, видимо, по инициативе тогдашнего главы департамента религиозных культов министерства духовных дел и народного просвещения масона А.И. Тургенева.

          [237] Жмакин В., цит. соч., стр. 146.

          [238] Так, только А.А. Орлова-Чесменская (дочь и богатая наследница екатерининского фаворита) потратила на восстановления монастырей, по просьбам Фотия, 700 тыс. рублей. После его смерти она потратила на благотворительность около 25 млн. рублей.

          [239] Иннокентий, епископ Пензенский и Саратовский, был канонизирован Русской Православной церковью в августе 2000 г.

          [240] "Автобиография Юрьевского …" // "Русская старина", 1895 г., февраль, стр. 216.

          [241] Веронский конгресс проходил в октябре - декабре 1822 г.

          [242] архимандрит Фотий "Борьба за веру против масонов", 2010 г., стр. 367 -370.

          [243] "Автобиография Юрьевского …"// "Русская старина", 1895 г., ноябрь, стр. 224 - 228.

          [244] Фотий пишет здесь о себе в третьем лице

          [245] А.А. Орлова-Чесменская, духовная дочь Фотия

          [246] "Автобиография Юрьевского …" // "Русская старина", 1895 г., август, стр. 190.
          Ср. также: "Услышав некогда ревность Серафима, Филарет даже писал епископу Григорию – ученику своему, дабы тот оставил Серафима митрополита одного действовать" (там же, стр. 186 - 187).

          [247] "Автобиография Юрьевского …" // "Русская старина", 1895 г., ноябрь, стр. 224 - 228.

          [248] там же, стр. 228 - 233.

          [249] Правом налагать анафему обладал только Синод. Фотий позже получил выговор от императора за свой поступок.

          [250] "Карамзин, пользовавшийся чрезвычайным доверием Императора Александра, всячески старался оправдать Тургенева во мнении Государя, но все его старания были безуспешны" (Стеллецкий Н. "Князь А.Н. Голицын и его церковно-государственная деятельность", К., 1901 г., стр. 271).

          [251] "Записки, мнения …", т. 2, стр. 208-209.
          См. также "Записки адмирала Шишкова", стр. 52.

          [252] Стеллецкий, цит. соч., стр. 227.
          Ср.: "Князь Голицын очень рано полюбил Филарета и, считая его во всём солидарным с собой, много помог ему в его необыкновенном возвышении" (Жмакин В. "Иннокентий, епископ…", стр. 40).
          Ср. также:  "Народ его (Филарета) не любил и называл масоном, потому что он был в близости к князю А.Н. Голицыну и проповедовал в Петербурге в самый разгар библейского общества" (Герцен А.И. "Избранные сочинения", М., 1971 г., стр. 178).

          [253] "Автобиография…"// "Русская старина", 1895 г., февраль, стр. 191.

          [254] Болховитинов Евфимий Алексеевич (митрополит Евгений) (1767 - 1837 гг.). Сторонник православно-патриотической партии. С 1808 г. епископ Вологодский. С 16 марта 1822 г. митрополит Киевский и Галицкий. Автор ряда работ по церковной и светской истории; с 1805 г. почётный член Московского университета; с 1806 г. – Российской академии.

          [255] В 1990 г. Российское Библейское общество было восстановлено. Одним из его организаторов являлся А. Мень, первым президентом – С. Аверинцев. По составу и целям деятельности восстановленное Российское Библейское общество соответствовало своему предшественнику 1813- 26 гг.

          [256] Герцен А.Н. "Былое и думы", 1958 г., т. 1, стр. 282 - 283.

          [257] "Автобиография…"// "Русская старина", 1895 г., ноябрь, стр. 228 - 233.

          [258] Доклад в Комитете министров о книге Госнера делал А.С. Шишков.

          [259] "Автобиография Юрьевского …"// "Русская старина", 1895 г., ноябрь, стр. 233 - 235.

          [260] "Записки адмирала А.С. Шишкова", 1868 г., стр. 59-63.

          [261] мнение сие, родившееся от незнания силы языка и недостатка здравого рассудка, заразившее не только новейших светских писателей, но даже и духовенства, простёрлось до такой степени, что в отчёте Библейских Обществ сие искажение Священных писаний называют переводом на природный русский язык, словно как бы тот был для нас чужой – отселе презрение к коренным самым знаменательнейшим словам, отселе несвойственность многих выражений, отселе неразумение сильного краткого слога и введение на место онаго почёрпнутой из чужих языков безтолковщины. Мнение сие так усилилось, что некто – не журналист, не самоучка стихотворец, не барыня, забывшая свой язык в Париже – но один из знаменитейших церковных пастырей, защищая надобность переводов, яко бы для лучшего разумения оных, в доказательство тому сказал: при мне один дьячок спросил, что значит слово ради в выражении "нас ради распятого", и он неумел отвечать. Тут один из слушателей не мог удержаться от смеха и захохотав сказал: хороши наши дьячки, когда не знают даже и таких слов, которые все нищие, ходя по улицам, кричанием своим "подайте ради Христа" беспрестанно повторяют (примечание А.С. Шишкова).

          [262] такие замены были сделаны в "Кратком катехизисе" Филарета

          [263] Котельников Е.Н., основатель секты "духоносцев". Написал несколько сочинений, использовавших идеи из переводных книг мистиков.

          [264] "Записки, мнения и переписка …", т.2, стр. 292 - 298.

          [265] "Записки, мнения и переписка…", т.2, стр. 182 - 185.

          [266] "Записки, мнения и переписка…", т.2, стр. 243-244.

          [267] В.М. Попов, переводчик книги Госнера, во время министерства А.Н. Голицына директор департамента народного просвещения. Дело о нём было передано в сенат, где либерально-масонская группировка, поддержанная царём, стремилась не допустить осуждения Попова. Его дело было прекращено, но позже, за вовлечение своих дочерей в секту Татариновой, Попов был сослан в монастырь.

          [268] Брашман Н.Д. "О влиянии математических наук на развитие умственных способностей. (Речь, произнесённая 17 июня 1841 года)", М., 1841 г., стр. 24. (Брашман Н.Д. (1796- 1866 гг.) - математик, ученик Н.И. Лобачевского).

          [269] Брашман Н.Д., цит. соч. стр. 26.

          [270] Вишленкова Е.А. "Ревизор, или случай университетской проверки 1819 г." // "Отечественная история", 4, 2002 г., стр. 25.

          [272] О влиянии масонов и иллюминатов на образование см. краткий обзор выше.

          [273] Герцен А.И. "Избранные сочинения", М., 1971 г., стр. 167.

          [274] Рождественский, цит. соч., стр. 127.

          [275] Стурдза А.С. (1791 - 1854 гг.) принадлежал к семье молдавской аристократии. С 1809 г. служил в Коллегии иностранных дел Российской империи, секретарем канцлера Н. Румянцева. Участвовал в работе Венского конгресса 1814- 15 гг. Редактировал Акт о Священном Союзе, подписанный в сентябре 1815 г. С 1816 г. член Учёного комитета Министерства народного просвещения. В 1818 г. участвовал в работе Ахенского конгресса.

          [276] Рождественский, цит. соч., стр. 116.

          [277] там же, стр. 116

          [278] Гейдельбергский университет – старейший в Германии. С конца XV века крупный центр гуманизма и оккультизма; со второй половины XVI в. центр кальвинизма, сменивший в этом отношении Женеву. "Гейдельбергский катехизис" (1563 г.) – важнейший вероисповедный документ реформатской церкви.

          [279] Рождественский, цит. соч., стр. 117.

          [280] любители знания и любители добродетели, соответственно

          [281] Мицкевич Адам (1798 - 1855 гг.) происходил из семьи франкистов (евреев - европейских последователей Саббатая Шеви). В 1815 г. поступил в Виленский университет; занимался там конспиративной организационной деятельностью. В октябре 1823 г. был арестован; через полгода выпущен на поруки. Посещал Москву, Петербург; был близок к ряду декабристов; встречался с А.С. Пушкиным. С мая 1829 г. находился в Италии. Польское восстание 1830 г. горячо приветствовал, но участия в нём не принял. В 1832 г. поселился в Париже. На пожертвования от благотворительных фондов занялся политической публицистикой. В 1840 г. стал первым профессором славянской словесности в Колеж де Франс. В 1848 г. выехал в Рим с целью организации добровольческого легиона для борьбы против Австрии. Набранные им полтысячи добровольцев приняли участие в итальянских революциях. Вернувшись в Париж, некоторое время был редактором журнала "Народная трибуна". В своих тогдашних выступлениях, к изумлению либерала Герцена, призывал французского президента, позже императора Наполеона III отправиться, во главе демократических сил, в поход за освобождение "всех угнетённых народов" (Герцен А.И. "Былое и думы", 1958 г., т. 2, стр. 271 - 274). Осенью 1855 г. выехал в Турцию как военный агент отеля "Ламбер" (парижской штаб-квартиры князя Чарторыйского), намереваясь организовать еврейский легион для помощи французам и англичанам в войне против Российской империи.

          [282] Хилл К. "Английская библия и революция XVII в.", М., 1998 г.

          [283] Carter T. "The invention of printing in China and its spread westward", 1925.

          [284] резиденция римских пап

          [285] См. выше краткий обзор участия масонов в издательском деле в России.

          [286] Рождественский, цит. соч., стр. 160.

          [287] "Записки, мнения и переписка …", т.2, стр. 284.

          [288] Лелевель Иоахим (1786 - 1861 гг.). После окончания в 1808 г. Виленского университета преподавал в Варшаве и Вильне. С 1822 г. профессор истории Виленского университета. Во время польского восстания 1830- 31 гг. был членом национального правительства. С 1831 г. в эмиграции; в Париже и Брюсселе. Написал ряд сочинений по истории. В 1847 г. вместе с Марксом, Энгельсом и др. участвовал в создании Демократической ассоциации единения и братства народов; стал её вице-президентом.

          [289] Выступление в Госсовете 17 июня 1815 г.
          "Записки, мнения и переписка …", т.2, стр. 43-53.

          [290] Речь А.С. Шишкова 2 июня 1826 г. в Комитете устройства учебных заведений; Рождественский С.В., цит. соч., стр. 175.

          [291] Рождественский С.В., цит. соч., стр. 165 - 168.

          [292] Речь А.С. Шишкова в Главном правлении училищ 11 сентября 1825 г.; "Рассуждение о любви к Отечеству".
          Ср. также: "Повсюду, где просвещение перестало быть религиозным, больше нет национального просвещения" (де Местр).

          [293] Кочубинский А.А. "Адмирал Шишков и канцлер граф Румянцев. Начальные годы русского славяноведения", Одесса, 1887 г., стр. 248.

          [294] Лалаев М. "Исторический очерк военно-учебных заведений, подведомственных Главному их управлению от основания в России военных школ до исхода первого двадцатипятилетия благополучного царствования Государя Александра Николаевича (1700 - 1880)", СПб, 1880 г., стр. 68.

          [295] "Сборник постановлений Министерства народного просвещения", СПб, 1864 г., т.2, отд. 1, стр. 23.

          [296] Рождественский С.В., цит. соч., стр. 200.

          [297] "Сборник постановлений Министерства народного просвещения", СПб, 1864 г., т. 2, отд. 1, стр. 337.

          [298] в циркуляре министра было сказано, что преподавание логики "почти не приносит пользы" учащимся (Рождественский, цит. соч., стр. 273)

          [299] Рождественский, цит. соч., стр. 290.

          [301] Рождественский, цит. соч., стр. 265.

          [302] Брылевская Л.И. "Реформа математического образования в николаевское время"// "Философский век. Россия в николаевское время: наука, политика, просвещение", 1998 г. стр. 117 - 125.

          [303] цит. по Лащенков Н. "Евстафий Иванович Станевич", Харьков, 1896 г., стр. 8-9.

          [304] там же, стр. 147 - 149

          [305] Аксаков С.Т. "Воспоминания…", стр. 260.

          [306] "Автобиография…" // "Русская старина",1895 г., июль, стр. 180.

          [307] Аксаков С.Т. "Воспоминания …", стр. 244 - 245.

          [308] там же, стр. 260.

          [309] там же, стр. 285.

          [310] там же, стр. 286.

          [311] там же, стр. 285.

          [312] В 1938- 39 гг. Л.В. Каган, Л.С. Альтман и ряд других следователей- фальсификаторов "дела славистов" были арестованы и расстреляны как враги народа.

          [313] Виноградов, "Язык Пушкина", стр. 65 - 66.

          [314] Следует отличать содержание проходившей тогда в России борьбы против космополитизма и дегенеративного искусства от её формы, которая, по необходимости, использовала марксистско-ленинскую фразеологию.

          [315] Тынянов Ю.Н. "Проблемы стихотворного языка. Статьи", М., 1965 г., стр. 114.

          [316] Ср.: "Тайные покушения прельстить умы, очаровать сердца, поколебать в них любовь к земле своей и гордость к имени своему есть средство надежнейшее мечей и пушек " (А.С. Шишков).

          [317] "Давно на почве европейской
             Где ложь так пышно разрослась
             Давно наукой фарисейской
             Двойная правда создалась
             Для них – закон и равноправье
             Для нас – насилье и обман" (Тютчев)

          [318] Аксаков С.Т., цит. соч., стр. 269-270.

          [319] Стоюнин В. "Александр Семёнович Шишков", 1880 г., стр. 206.

          [320] помещица Полонская продала Андреевой своего дворового человека Ивана Чернышева с женой и малолетней дочерью, а его старшую дочь оставила у себя

          [321] "Записки, мнение и переписка …", т. 2, стр. 121, 127.

          [322] Аксаков С.Т., цит. соч., стр. 247.

          [323] Лонгинов М.Н. "Сочинения", т. 1, 1915 г., стр. 341.

          [324] де Местр "Петербургские письма", стр. 179.